Живут в камышовых домах, пасут верблюдов, а чтобы позвонить на большую землю, поднимаются на самый высокий бархан.
Уже полчаса мы трясемся в уазике по пустыне. Машина то взмывает степной пустельгой в хлопковые облака, то тащится больной ящерицей по вязкому после вчерашнего дождя песку. Мухтар говорит, что дождь для их мест – щедрый подарок. Барханы впитали воду и еще долго будут отдавать ее небогатой степной растительности.
– Наше верблюжье хозяйство – самое большое в России, вокруг 146 тысяч гектаров степей и полупустынь, – перекрикивает мотор Мухтар Тажгалиев. – У нас 2,5 тысячи верблюдов-бактрианов. Это уникальные животные, выведенные именно в этих краях. Они хорошо переносят жару и морозы. Ростом под два метра, весом хороший самец-производитель переваливает за тонну. Матки килограммов по 700–800. Матки – наш золотой запас. Они дают молоко и потомство. А самцы – это мясо. У нас есть цех, переработка. Верблюжье мясо напоминает говядину, а стоит гораздо дешевле, где-то в районе 220 рублей. Ну и шерсть у верблюдов хорошая. Из нее делают носки, одеяла, согревающие повязки…
– А где верблюды-то? Сколько едем – не вижу никого…
– Еще километров 70 точно. Ближе есть те, которых уже пригнали погонщики. У нас 40 табунов – значит 40 стоянок. Пять в один день, пять в другой, бывает, что уезжаем на несколько дней, ночуем у погонщиков. У казахов есть правило: если гость зашел в дом, он может в нем остаться на ночлег.
Живут табунщики в хатках-мазанках. Расстояние между ними – от пяти до восемнадцати километров. Раньше, когда работал племсовхоз и чабанов было много, домики в степи встречались чаще: их строили предприятия, создавали условия для нормальной жизни в полупустыне. Но в конце 80-х в Аксарайском нашли месторождение газа – поселок вошел в санитарно-защитную зону, людям надо было уезжать. Часть жителей переселили в Астрахань. Остались только те, кто работал в племсовхозе. Но дела у того шли все хуже и хуже. Если бы администрация Степного не выкупила то, что осталось, судьба животных и людей могла сложиться трагически. Сегодня в окрестностях «Аксарайского» чуть больше сотни человек, а десять лет назад было в два раза меньше. Большинство чабанов и табунщиков живет далеко в степях, чтобы добраться до них, директор «Аксарайского» Алексей Сундетов предложил нам уазик. Никакая другая машина по песку не проедет.
Подъезжаем к желтому, заляпанному чернильными и багряными пятнами озеру.
– Это верблюды приходили на водопой. «Каштаны» свежие – значит были они тут ночью, где-то здесь и бродят.
– Они сами гуляют? – удивляюсь я.
– Табунщик объезжает стадо время от времени, смотрит, чтобы все было нормально. Но гуляют они сами, это же дикие животные. Собираем их в загон, если надо сделать анализы. А так день-другой – и они возвращаются к воде, вода в степи держит…
Мухтар Тажгалиев по образованию ветеринар, учился в Саратове. После устроился в погранично-ветеринарную службу на таможне, а потом – «позвала степь». Было это 11 лет назад. Теперь Мухтар – управляющий верблюдоводческой фермой. Звучит важно, но на самом деле Тажгалиев делает все: пишет отчеты «о движении верблюдов», стрижет, лечит, принимает роды.
Мы все едем и едем. Я уже привыкла к пейзажам, к тому, что голова моя качается из стороны в сторону, как метроном…
За окном только степь, бесконечно однообразная и молчаливая. Кое-где мелькнет желтая латка пустыни – и опять затянется серой растительностью. Жара крадется с востока вместе с ветром. Я пытаюсь разглядеть темное пятно на горизонте, стоянку табунщика. Сегодня по плану их пять. Мухтар развозит людям зарплату и собирает данные о верблюдах.
Наконец на границе неба и песка проявляется дом. На пороге стоят хозяева – Кайлюбай и Баян Байжумаевы. Баян приглашает в дом. Там прохладно и пусто. Стены – побеленный саман. Окна занавешены чем придется. Немного посуды на старом столе, печка, две кровати и древний шкаф. Из «излишеств» – гитара. И над фото надпись по-арабски.
«Это молитва, защита от шайтана, – объясняет Баян. – Досталась нам от прежних чабанов. Дома у нас общественные. Раньше за ними ухаживали, а когда совхоза не стало, следить некому. Живем как можем. Света нет, вода привозная. Зимой топили печку, но все равно было холодно. Дом из камыша, тепло выдувает».
Баян говорит на хорошем русском языке. У нее высшее образование, много лет она проработала бухгалтером в школе. Потом школу закрыли – и Баян перешла в погонщицы, помогает мужу. Ночуют они дома, в соседнем селе, а на день приходят сюда. В их стаде 72 верблюда. Сейчас все верблюды на выпасе – скоро Кайлюбай поедет к ним. Он уже надел голубую рубашку и джинсовые брюки-шаровары. Брюки заправил в носки – техника безопасности.
– Обычные верблюды могут уходить за 35 километров, а наши – и за 100. Главное, чтобы через границу в Казахстан не пошли. В песках пограничные ограждения не стоят. Верблюд идет и идет. А человеку нельзя: поймают – беда будет. Верблюд пропал – для нас мучение. Переходим границу как все – с документами. Столько времени уходит!
Мухтар на казахском задает табунщику вопросы, ответы вносит в бумагу. Потом отдает деньги. Кайлюбай пересчитывает и вздыхает – в руках его около 11 тысяч рублей плюс аванс 3 тысячи. Это средняя зарплата чабана и погонщика. Чем больше голов, тем больше заработки – 15 тысяч уже хорошо. Даже со всеми надбавками – вроде стрижки шерсти – больше не выходит. Чтобы как-то выжить, чабаны и табунщики заводят свои хозяйства. Покупают «выбракованных» животных: осиротивший верблюжонок стоит в районе 4 тысяч рублей, двухлетний – уже 40, четырехлетний – 60–70 тысяч рублей. У погонщиков денег хватает только на брошенных верблюжьих малышей или животных-инвалидов.
Ездят погонщики и на лошадях, и на верблюдах. Кайлюбай предпочитает лошадей – говорит, что верблюды глупее. Многие его соседи считают, что это не так: если выбрать из стада самого смышленого малыша и приручить, лучшего друга в степи не сыщешь.
– Мне верблюды не нравятся, потому что они безответственные, – не может успокоиться Кайлюбай. – Конь следит за своими самками, держит семью. Верблюд приходит в стадо раз в год, с середины января по середину марта. 25–30 маток соберет, за два месяца их осеменит и уходит до следующего года. Гуляет сам по себе! Разве же это глава рода? Лошади так не делают.
Мы смеемся. Я спрашиваю про детей. Баян отвечает, что они живут в селе. Дочка уже взрослая, а сыну 13. Оба выросли с бабушкой, родители все время в степи.
Мухтар заполнил документы, собираемся на следующую стоянку. В дверях я спрашиваю у Баян: не жалеет ли о том, что живет в полупустыне? Баян улыбается и отрицательно качает головой: «Это наше. Другой жизни мы не знаем».
Опять едем долго и далеко. Мухтар говорит, что мне несказанно повезло: вчера прошел ливень, сегодня температура вряд ли поднимется выше 30 градусов. Обычно уже с полудня 45. Еще хорошо, что ветер, погонщикам легче искать верблюдов – те всегда идут по ветру, а траву едят или отдыхают лицом к солнцу: темя у них нежное, если солнце напечет затылок, верблюд падает как подкошенный – тепловой удар.
У дома Аджиковых на желтом фоне замечаю яркое красное пятно. Это Диана. Аджиковы тоже живут в «пустынном» доме. Он настолько старый, что крыша дала течь. А недавно еще сломался холодильник. Еда пропадает, раз в два-три дня надо ездить за продуктами и готовить на один раз.
– Я бы не смогла жить в таких условиях, – присаживаюсь на пол, где лежит обложенный одеялами трехмесячный Исаа.
– В селе живут родители, там хорошие условия, – отвечает Диана. – Но верблюды здесь, и мы должны жить там, где верблюды.
В дом заходит Илья. По-русски Илья говорит нечасто, поэтому каждый свой вопрос я повторяю дважды и стараюсь максимально его упростить. «Мне 30 лет. Я окончил училище, а потом отец сказал: «Надо вернуться». Здесь я живу с 19 лет. И все это время рядом со мной Черныш. Такого верблюдА – все погонщики ставят ударение в этом слове на последний слог – в мире больше нет, и я боюсь, что, когда он станет совсем старым, мне без него будет тяжело. Сейчас он по возрасту уже как зрелый мужчина».
Черныша для Ильи подобрал отец. Малыш родился у обычной верблюдицы, но на фоне других «детей» сильно выделялся. У Черныша были длинные ноги, крепкий торс, высокий горб и благородная внешность – для верблюдов сочетание редкое.
Помимо внешних данных, у Черныша был еще один козырь – ум. Он без насилия понимал, чего от него хочет человек, команды запоминал накрепко, и вскоре общаться с ним Илья мог одним только взглядом.
«Верблюды обычно упрямые, непослушные, но Черныш не такой. Однажды мы с ним ушли далеко в степь, я думал, что не успеем вернуться домой, а было очень надо вернуться именно в тот день. Я попросил его поторопиться, он меня понял и побежал. За два часа мы пролетели 80 километров по грязи, а для верблюдов это очень трудно, – Илья гордится своим красавцем. – После этого случая я понял, что мой Черныш может все».
В 2010 году Илья и Черныш впервые приехали на гонки верблюдов. Перед этим два месяца оба тренировались. Похудели, подтянулись, набрали нужную для соревнований форму. Перед гонками беговой верблюд теряет до 100 килограммов – чем больше похудел, тем лучше скорость. Черныш садится на диету без сожаления. Тренировки проходят ранним утром или поздним вечером, когда из пустыни уходит жара. Многие верблюды капризничают, останавливаются, и никакими понуканиями их не поднимешь. Черныш на выездку выходит сам, стоит у загона, перебирает ногами и ждет начала большого путешествия.
Уже на первых соревнованиях парни (Илья и Черныш) показали отличные результаты, а в следующем году выиграли приз – 350 тысяч рублей…
Пока провожатые переодеваются, чтобы помочь ветеринару взять у животных кровь, хозяин дома Адильбек Ажмухамбетов ведет меня к загону. По дороге рассказывает, что у них в табуне 140 верблюдов. Адильбек уважает их за выносливость и силу – зрелый бактриан может, не напрягаясь, перевернуть легковую машину. Но характер у них миролюбивый. Кричат в основном белые – они нервные от природы. А если еще и пятно какое на лбу – чуть что не по его, и плеваться будет, такая у верблюдов самозащита.
Рядом вырастает старший сын Адильбека Асылбек. Ему 30 лет, и он до сих пор не женат, что для степных казахов редкость. Еще несколько лет назад Асылбек жил в городе. До этого отслужил в армии, поездил по России. Но пришло время возвращаться в степь, и он приехал без лишних вопросов.
«У нас главная проблема – волки, – Асылбек ведет меня к колодцу. – Больших верблюдов они не трогают, а малыша окружают, прикусывают и убегают. Сразу не задирают, боятся, что большие отобьют. Малыш еще живой, но идти со всеми уже не может. Мать походит вокруг, но стадо идет дальше – и она должна уходить с ними. Верблюжонок остается в степи – теперь уже он точно жертва волков. Раньше количество хищников отслеживали охотхозяйства, а теперь нет. На каждом собрании мы просим решить этот вопрос – волков все больше и больше. Но ничего не решается».
Дом Ажмухамбетовых по сравнению с соседями зажиточный. Обложен кирпичом, есть летняя кухня и несколько прохладных, но таких же скромных по убранству комнат. Рядом сарай и баня. Электричество от солнечной батареи: работает маленький холодильник, есть телевизор. В этих степных хоромах живут восемь человек: хозяин с женой, три их сына, сноха и двое внуков.
– Мы когда только приехали сюда, ужас что было! – Катира, жена Адильбека, гордится нынешним положением дел. – Это был 2011 год, стены из камыша тонкие – улицу видать. А у меня ребенок маленький, четыре месяца. Ни днем, ни ночью не поспать, жара невозможная. Потом дом кирпичом обложили, стало хорошо.
– А где вы до этого работали?
– Парикмахером, а муж милиционером был. Пришел ко мне стричься, – Катира включает тусклую лампу. Окна в доме закрыты наглухо, темно. – А в 1989 году у него папа сильно заболел и передал свое стадо. Мы поженились, пять лет чабановали в другом месте – я тоже дочка чабанов, – потом перешли сюда. Средний сын невестку к нам привел – теперь помощников много.
– Но как детям в школу добираться? Километров 30 же?
– Сейчас каникулы, они тут. Потом будем возить в село, в школу, машина есть. Старшие здесь выросли, ничего страшного.
– Это очень хорошо, что они здесь, – вступает Мухтар, он опять переоделся в «офисное», моет перед обедом руки. – Мой старший сын вырос в степи, крепкий парень, здоровый. А младший уже в Астрахани живет. Лето, все работают, он дома один – взял денежку и пошел за газировкой, за гамбургером, телефон целый день в руках. Скоро пойду в отпуск, на месяц его с собой в степь заберу – надо спасать ребенка…
Когда мы уезжаем, солнце уже стремится на запад. Мужчины шутят, что я прошла боевое крещение и можно приезжать жить и работать – руки в степи всегда нужны.
– В городе экология плохая, молока верблюжьего нет, мяса хорошего нет, – перечисляет плюсы жизни в степи водитель. – Оставайтесь, может, понравится? Спать будете летом под звездами, откроете ночью глаза – а наверху сказка…
Мы объехали еще три стоянки – везде я видела примерно то же, что и на прошлых. Ветер нагнал тучи, стал накрапывать дождь. Степь уже не казалась мне удивительной, но и не надоедала. В машине не тарахтело радио, молчали сотовые телефоны, молчали мои провожатые. Каждый думал о своем…
Степь отпускает нас легко, подталкивая сзади грозовым ветром, приподнимая уазик над барханами и дыша вслед остывающим вечерним теплом.
