Руководство военного ведомства всячески пыталось внедрить в сознание россиян обратное: мол, армия была едина в своем пропрезидентском порыве. Признаться, трудно в это поверить. …Еще в середине октября в Генштабе мне приватно показали донесение из Главкомата ВМФ о трагедии, разыгравшейся в ночь с 3 на 4 октября недалеко от Ногинска. Тогда сумел схватить только саму суть: некий старший лейтенант, узнав о творимом властями беспределе вокруг Дома Верховного Совета, отправился вместе со своими подчиненными, чтобы стать в ряды защитников Конституции. Но воинам на пути следования устроили омоновскую засаду.
Прошло немало времени, прежде чем удалось выйти на эту часть (иногда военное ведомство умеет хранить тайны). Нашлись офицеры, которые уговорили ее командира принять меня и помочь собрать материал о «секретном» случае.
Оказалось, это режимный военный объект, расположенный в глухом подмосковном лесу. Дежурный офицер на КПП сказал, что ничего не ведает о моем приезде. Но, узнав о цели прибытия, начал с искренней заинтересованностью помогать разыскивать по телефону какое-нибудь начальство. Часа полтора он почти беспрерывно накручивал диск, отлавливая командира части капитана 1-го ранга В. Сидоренко, но тот как в воду канул. Позже, когда мне рассказали о роли этого офицера в описываемых событиях, стало ясно, что с журналистом патриотического издания ему встречаться по этому поводу, мягко говоря, не с руки. Наконец разыскали начальника штаба, но и он «ушел на крыло»: мне, мол, никто не давал указания с вами беседовать…
Но среди, так сказать, рядовых офицеров нашлись люди с человеческим пониманием. Они помогли пройти через КПП, познакомили с теми, кто в деталях знает «октябрьскую историю» и ее героя. Правда, сразу предупредили: «Никто из начальников вам не скажет ни слова. Сверху запретили об этом рассказывать. Тут даже из военной газеты был корреспондент, так его и через КПП не пустили. Наши фамилии тоже не должны засветиться в газете. Иначе выгонят из Вооруженных сил».
Что же такое произошло в части в ночь с 3 на 4 октября 1993 года? Почему об этом под страхом увольнения запрещено вспоминать? Слушал я рассказ офицеров, и сердце саднило от боли: до чего же довели армию глашатаи «гласности» и «общечеловеческих ценностей»! Куда, в какие закоулки загнали они офицерскую честь, благородство, отвагу, если о том, кто по-настоящему проявил эти качества, товарищам приходится рассказывать шепотом, с оглядкой, анонимно?! Вот этот рассказ.
Служил в части 27-летний старший лейтенант Игорь Викторович Остапенко. Должность у него была невысокая, но очень важная – заместитель командира роты по работе с личным составом. И исполнял он ее с душой, образцово. Как говорится, дневал и ночевал в кубрике (часть эта военно-морская, хотя и в лесу стоит, посему и терминология флотская). Жена Игоря оставалась в Киеве (там у нее был дом, а по нынешним временам бросить жилье – непозволительная роскошь). Поэтому семьей для старшего лейтенанта стали матросы-подчиненные. С ними и вахты нес, и за грибами в лес ходил, и на рыбалку. И в Москву их частенько возил – в театр, музей, на выставку. Любили его матросы на зависть многим другим офицерам. Командиры тоже любили. И уважали не по возрасту. Характер у Игоря Викторовича был сильный, надежный, по-настоящему мужской. Он не подстраивался под политические лозунги дня, всегда говорил то, что почти каждый переживал в душе, но озвучить опасался.
Ночью 3 октября старший лейтенант Остапенко с группой подчиненных (остальные были в наряде) смотрели телевизор. Как бы ни скрывали власти истину о происходящих в Москве событиях, любому нормальному человеку было очевидно: там попирается Конституция, расстреливается безоружный народ. Игорь Викторович спросил у подчиненных: «Кто·со·мной к Дому Советов?» Все, кто был рядом, вызвались идти.
Взяли в «пирамиде» автоматы и сорок патронов на 22 человека (больше не нашлось). Перебрались через забор части и отправились пешим порядком в сторону Москвы. Кто-то заметил это и доложил по телефону командиру части. Капитан 1-го ранга Сидоренко организовал погоню. Но группа Остапенко успела тормознуть попутный ЗИЛ и перебралась в него. Командир части связался с милицией. За поселком Чкаловское омоновцы успели организовать двойную засаду-ловушку. Когда ЗИЛ налетел на перекрывшие дорогу шипы, и спереди, и сзади зазвучали автоматные очереди. Причем «стражи порядка», не вникая в суть происходящего, били и по «мятежникам», и по их преследователям. Офицер и три матроса были ранены.
Когда Остапенко понял, что их обложили намертво, он приказал подчиненным сдаваться. О себе сказал просто: «Советские офицеры не сдаются». Приложил к себе ствол автомата и нажал спуск…
В части и военном городке прощались со старшим лейтенантом Остапенко тайно. Сверху поступил приказ: никаких церемоний! Но все матросы подразделения пришли в помещение, где стоял гроб с их любимцем. Потом потянулись жители городка. Многие светло плакали.
За сыном приехал отец из Чимкента. Сквозь жестокое горе в его глазах многие замечали гордость. Отец был молчалив, лишь на прощание сказал: «Пройдет не так уж много времени, и вы будете гордиться им»…
Когда офицеры закончили свой рассказ, я попросил фотографию Игоря Остапенко для газеты. Мне сказали: у него был друг – старший лейтенант Леонид Савчук, вместе они оканчивали военно-морское училище. Игорь тогда был секретарем парторганизации роты, а Леонид – старшиной. Наверняка у Савчука сохранились фотографии.
– Что же раньше молчали, – оживился я, – ведь друг расскажет об Игоре немало ценного для меня.
Пришли на квартиру к Савчуку, вызвали его на лестничную площадку. Узнав о моей миссии, офицер побледнел. Лицо его словно окаменело. «Ничего не скажу, ничего не скажу», – твердил он дрожащими губами. Кто-то из офицеров, еле сдерживая себя, процедил сквозь зубы: «Хоть фотографию дай». Савчук на мгновение задумался, потом затараторил: «Нет, не могу, дознаются все равно, кто дал фото в газету, уволить меня могут, не дам».
Уходя от этого дома, мы долго молчали, ошарашенные. Один из офицеров, как бы извиняясь, проронил: «Да не друг он Игорю, просто учились вместе».
А фотографию мы всё же нашли. В матросском кубрике. Там старшего лейтенанта Остапенко любят и чтят, несмотря ни на какие запреты.
Когда уезжал из части, мысли все время возвращались к скупым словам отца Игоря.
Да, прав Остапенко-старший – не потребуется ждать многих дней, чтобы почувствовать, как искренне гордятся люди истинным сыном Отечества.
Выпускается с июля 1956 года