В лучшем случае добавят: «Они были патриотами». На этом рассуждение обычно и завершается. На себя ситуация не примеряется: столь далекое прошлое никак не связано с их жизнью.
– Да ведь из каждой ситуации есть, как минимум, два выхода: бороться или сдаться. Почему большинство ваших прадедов и прабабушек выбрали первое? У кого родственники воевали в Красной армии или были в партизанах?
Рук поднимается много, а вот чтобы знать что-то конкретное…
Восполнять пробелы семейной памяти приходится учителю.
Мои знакомые ветераны – люди незнаменитые. К началу войны они были примерно ровесниками нынешних десятиклассников.
Клавдия Ксенофонтовна Абражевич – из этого поколения. 15 июня сорок первого ей исполнилось пятнадцать. За плечами – семь классов дмитровичской сельской школы Березинского района Минской области. Хотела учиться дальше. Только вот оканчивать десятилетку пришлось уже через несколько лет после войны, заочно. А тогда даже в комсомол еще не вступила. То есть в школе приняли, а в райкоме утвердить не успели: война началась.
Почему рассказываю сама, а не приглашаю Клавдию Ксенофонтовну на встречу со школьниками? Во-первых, когда человеку за девяносто, ехать через полгорода трудновато (еще лет пять назад она с моими гимназистами встречалась, а со школьниками своего микрорайона общается и сейчас). А во-вторых, я же знаю, что она не станет говорить о себе. Расскажет о боевых товарищах. В ее 8-й Круглянской партизанской бригаде два Героя Советского Союза – командир бригады Сергей Георгиевич Жунин и юный подрывник и разведчик Леонид Лукашевич, орденом Ленина награждена Валентина Подчуфарова, замечательный специалист подрывного дела. Клавдия Ксенофонтовна покажет их фото в книге воспоминаний комбрига, а о себе скажет мельком буквально пару слов. Что, мол, тут вспоминать? Она такая, как все, и делала то же, что и все. А я и хочу знать, какими были эти «все», и хочу, чтобы ученики мои знали об удивительном поколении своих прадедов. Потому и пытаюсь из наших с Клавдией Ксенофонтовной бесед за чаем извлечь как можно больше сведений о ней самой и веду диктофонную запись.
Вот какими запечатлелись в ее памяти первые дни войны.
– Очень страшно. Сразу мы эвакуировались в лес, подальше. Потому что через нашу деревню проходил шлях, войска отступали… Сильных боев не было, но боялись все равно.
– Что значит «эвакуировались в лес»? В лесу же ничего не было. Землянок не было. Вы под открытым небом жили?
– Взяли с собой корову, какие-то тряпки – прикрыться, ну и поехали. Так в лесу и жили, с неделю, наверное. Мама, я, сестра пятилетняя.
– А отец где был? – Я уже знаю, что Ксенофонт Николаевич заведовал почтой.
– Дома. Он ждал, что его еще могут призвать. Не успели. Я приходила домой, когда еще немцев не было, взять что-нибудь из продуктов. Только хлеб, что у нас был, я отдала отступающим. Они изголодавшие, гимнастерки такие просоленные, мокрые. Отец сварил им картофель. Отступали… А потом стало тихо.
Вот и первая «развилка»: о себе позаботиться или накормить уходивших красноармейцев? Клавдия с отцом над выбором и не задумывались, наверное.
Из лесу вернулись в уже разграбленную хату. Посреди деревни стояла немецкая легковая машина, в полутора километрах на Замковой горе – автозаправщик.
– Но мы сидели как мыши и боялись выходить даже, – вспоминает Клавдия Ксенофонтовна. – Где-то через двое суток утром началось движение. Папа говорит: «Наверное, наши вернулись». Тихо так, в полном вооружении, какая-то воинская часть двигалась через нашу деревню. И они развернулись и дали залп по машине-автозаправщику, которая стояла на горе, и легковую уничтожили тоже.
– То есть какая-то часть из окружения выходила.
– Да, и наш односельчанин провожал их проселочными дорогами в сторону Могилева до Белыничского района. А раненых оставили в нашей больнице, население их подкармливало. Потом, когда пришли немцы, разобрали по хатам под видом сыновей, мужей… И никто немцам об этом не донес.
Женщины, приютившие раненых красноармейцев, тоже вряд ли долго размышляли, как им поступить. В родной деревне Клавдии Ксенофонтовны в партизанах были многие, а в полиции не служил никто. В деревне же, где отец работал, население было разношерстное, кое-кто и в полицаи подался.
– А как с партизанами связались?
– В июне сорок второго разведчики, Айсаев и Евфросинья, наведались к нам в дом. Беседовал с ними отец, я не знаю, о чем они говорили. Мама их покормила, чем было. И отец засобирался в Березино. Там работала врачом Варвара Ивановна Куликовская, она раньше заведовала нашей сельской больницей. У нее можно было взять перевязочный материал для партизан и многое узнать. Отца попросили наладить связь с райцентром.
В Березине с отцом не раз бывала и Клавдия.
– А потом, уже осенью сорок второго года, в октябре, была очень большая блокада. Наехало немцев… Все деревни позанимали. Они ехали на фронт, а по пути должны были вести борьбу с партизанами. Партизаны ушли подальше: боеприпасов было маловато, чтобы такую большую силу сдержать. А отец остался дома, тут тоже, наверное, надо было что-то делать, не просто так остался. Нашелся негодяй, который сказал, что отец знает иностранный язык. За ним пришли гестаповцы. Заговорили с ним по-немецки – он сказал: «Не понимаю». Его начали бить.
– А он знал немецкий?
– Знал. И французский.
– Откуда?
– Окончил реальное училище. Немецкий хорошо знал. Читал и разговаривал на немецком. И на французском тоже. Литература у него была. Но об этом было известно только директору школы, с которым он когда-то дружил. Может быть, немцам нужен был переводчик, может, какие-то сведения хотели узнать от него. Тогда взяли отца, председателя колхоза и депутата сельского совета – женщину. И никто из них не вернулся. Был еще мельник, который молол зерно партизанам, его тоже искали, но его дома не было – две его семьи, и первую, и вторую жену с детьми в домах сожгли.
А директор школы сначала перебрался в Березино, под защиту немцев, а потом, когда оккупантов погнали, и вовсе с ними уехал. Тоже человек свой выбор сделал.
Когда в дом Абражевичей снова заглянули партизаны из группы разведки, те, что держали связь с отцом, Клавдия ушла с ними.
***
Таких, как она, совсем юных, в отряде было немного, девушек тем более.
Даже в июле сорок четвертого, когда соединились с частями Красной армии, в ее 8-й партизанской бригаде (бригада сформирована в декабре 1943 года) числилось только двадцать три женщины. А весь списочный состав – 1146 человек. Это я из справочной литературы знаю. Семейного лагеря, как в некоторых других отрядах, не было. Зато воевали целыми семьями. Клавдия Ксенофонтовна перечисляет несколько фамилий: Лукашевичи, Кулаковские, Диденко.
Ее личная «карьера» в отряде, а потом в бригаде выглядит так: кухня – санчасть – группа разведки.
О лесной жизни Клавдия Ксенофонтовна рассказывает скупо. Зимой жили в землянках, если блокады не было, а летом сооружали шалаши из веток и еловой коры. В деревнях иногда останавливались. С ранеными особенно. Как-то в Березинском районе, когда в санчасти находилось много раненых, чуть не попали в окружение. Взвод охраны отбивался, а Клавдия и остальные работники санчасти через болото на остров раненых переправляли. Под огнем. Одного тяжелораненого – он был на повозке, без сознания – вынести не смогли, оставили на опушке леса. Гитлеровцы его забрали. «Убили, наверное» – вздыхает Клавдия Ксенофонтовна.
Ей до сих пор больно вспоминать о потерях.
– Как бой – так и ранения. И смерти были… Если случалась гангрена, отнимали конечность по живому. Без наркоза. Какие медикаменты были? Ножовку, которой пилили кость, прокаливали на огне, самогонкой крепкой протирали, рану обрабатывали самогонкой и пилили…
– А вы при этом были, когда таким вот образом операцию делали?
– Нет, я же была всего лишь санитарка – не медсестра. Слышала только крик человека. И потом же условия какие: в землянке это все делалось. Какая уж там стерильность …
– А со вшами как боролись?
– Когда лагерь был постоянный, первым делом строили баню. У нас поэтому тифа было мало. Большинство заражалось, когда ездили в деревню. А в деревнях тиф был. У нас вначале-то и хирурга не было. Но потом наши разведчики из больницы в Белыничах привезли в отряд сразу двоих: один из военнопленных, а второй – гражданский. Гражданского хирурга – Хрептовича – вместе с женой и с ребенком. Ну и, конечно, они не с пустыми руками пришли. Принесли какие-то медикаменты. Бинты мы стирали. На рану клали стерилизованный – если был – кусок бинта, или проутюженный, а поверх заматывали уже стираным. Кипятили…
Между прочим, некоторые медицинские премудрости Клавдия освоила еще до войны. В школе был кружок «Готов к труду и обороне». Ребятню учили бросать гранату, стрелять из мелкокалиберной винтовки и делать перевязки, в том числе и сложные – «шапочку», например. В партизанской жизни все пригодилось.
Я расспрашиваю Клавдию Ксенофонтовну о повседневной жизни в лесу специально для моих десятиклассников, особенно для девчонок.
– Помню, раз остановились в деревне: раненых везли. Ну, надо же было накормить их. Хозяйка картошки дала. А у нас до этого зарезали корову, и были жирные такие шкварочки, нам раздали их каждому по горстке к сухарям. Я говорю: надо испечь для раненых «бабку» деревенскую. Хозяйка натерла картошки, в печь поставила, и тут сообщают: немцы движутся в сторону этой деревни. Чугун с бабкой хозяйка сунула куда-то в сугроб, а мы – по коням и поехали в другом направлении. Не досталось нам «бабки», и жир зря затратили.
А как-то летом было у нас много раненых после боя. В лесу заячья капуста, кислица. Насобирала ее – а то картофельный суп без конца – заправила суп этой кислицей. Ой, такие счастливые были!
– А одевались вы как? Ведь вы же пришли в партизаны, наверное, в чем были?
– В чем была. И в том же пришла из партизан.
– Так вы же там были полтора года!
– Полтора года. Полушубок на мне был, в котором из дому пошла, какой-то полушерстяной костюм женский и на ногах сапоги. Но они у меня развалились, конечно. Потом мне бригадный сапожник из двух пар немецких сапог сделал. И вот в этих сапогах я пришла домой. Брюк у меня не было. Некоторые девчата в штанах ходили, в мужских. Чулки были. Портянка и еще что-нибудь такое натянешь…
– И зимой так?
– Да.
Я стараюсь содержание бесед с ветеранами пересказывать школьникам максимально точно. Слушают внимательно.
***
Когда готовили разгром гарнизона в Шеверничах, Клавдия уже была в группе разведки.
– Мы в деревне Глиничи постоянно находились у одних и тех же хозяев. Ночью ходили на встречи, а днем отдыхали. Четыре человека нас было: Кузняев, командир, я, Аня Козловская и Толик. Кузняев остался живой. Потом он в партгосархиве работал после войны, а Толик погиб на фронте.
Сама Клавдия в Шеверничах не появлялась. Там жили ее одноклассники. Они собирали информацию о системе обороны села, о численности охраны. Чтобы встречи молодежи не вызывали подозрений, устраивали вечеринки. Из соседней деревни Михеевичи приходила с гармошкой еще одна девушка, Катюша. И уже она передавала собранные данные Клавдии.
Гарнизон в Шеверничах партизаны уничтожили вчистую.
О разведке Клавдия Ксенофонтовна говорит мало и очень буднично. Только иногда проскакивают фразы: «Как-то шли с железной дороги…», «С Фросей ходили в Березино», «Уже в разведке я была, мы как-то передвигались на большое расстояние и в деревню зашли передохнуть…» А вот командир бригады Сергей Георгиевич Жунин в своей книге «От Днепра до Буга» о девчатах-партизанках вспоминал так: «Мы… планировали следующую операцию, когда в землянку вошли комсомолки связные Аня Козловская и Клава Абражевич. По бездорожью за сутки девушки прошли более 50 километров. Аня подала мне сложенное треугольником письмо…» И надпись-посвящение в книге оставил такую: «Смелой молодой решительной разведчице 36-го отряда уважаемой Клаве Абражевич».
В свою очередь Клавдия Ксенофонтовна о комбриге рассказывает то, что ни в каких книжках не вычитаешь.
В бытность санитаркой пришлось ей как-то перевязывать пленного немца. Не хотела. Подошел Жунин: «Он раненый. И человек. Перевязывай».
Воспитывал командир, прежде всего, личным примером, но и власть применял, если надо.
– Знаете, Жунин в смысле дисциплины был очень строгий. Особенно это касалось молодежи. Пришел воевать – воюй, а нет – вон из отряда! Одного мальчишку, лет шестнадцати, командир роты Кулаковский поймал на том, что тот выдрал рамки с медом на пасеке, да еще, оказалось, у нашего связного. Парень оправдывался, что хотел в госпиталь, для раненых. Комроты кричит: «Расстрелять!» Жунин пришел: «Снимай штаны!» Отлупил его ремнем: «Мама тебя не учила, так я тебя научу!» Помню и такой случай. У меня с собой было платьице, которое я сшила себе к выпускному. Тогда клеш носили. Я его в рюкзачке в бригаду принесла. Девчата увидели: ну, надень, ну, примерь! Погода была теплая – надела. Увидел Жунин, вызвал меня к себе и говорит: знаешь что, здесь ребят много, и красоваться будешь, когда война кончится, а сейчас положи подальше это платье, чтобы я его не видел, и примерять даже не надо! Вот какой был!
Высоких слов о патриотизме никто не произносил. На комсомольских собраниях обсуждали боевые действия, и задачи ставились боевые: к празднику подорвать эшелон на таком-то участке дороги. В подрывной группе были в основном комсомольцы.
Большинство партизан были местные, а на командных должностях – люди с военным опытом, многие из окруженцев или бежавшие из лагерей военнопленных. Что за люди? Клавдия Ксенофонтовна отмечает, что много было педагогов. Уйгур Айсаев из Казахстана, учитель. Остался без ног, но это уже позднее, на фронте. Александр Терновский с Тамбовщины, учитель. Из-за ранения ослеп, после войны был директором школы и преподавал историю. Валентина Подчуфарова – учитель немецкого языка. Математику преподавал Платон, житель Круглянского района. Ленинградец Нудельман писал стихи. Его из плена выручили белорусские женщины, и он говорил, что у него две мамы: одна, которая родила, вторая, которая жизнь спасла. А Ленька Лукашевич еще совсем мальчишкой убежал из дома помогать детям сражающейся Испании. Тогда повоевать не удалось. Героем он стал, отдав жизнь за родную землю.
[img=-8721]
***
Наверное, в том, что рассказывает мне Клавдия Ксенофонтовна, – ничего необычного. Все это есть в старых советских фильмах о войне и во множестве книг. Только мои-то гимназисты выросли на других фильмах, а книгами вообще интересуются мало. Их родителям в перестроечные времена и потом в 90-е годы вбили в сознание байки о штрафбатах и заградотрядах, о партизанах всякой дряни нагородили. Поэтому так важно донести до молодых свидетельства живых участников событий, рядовых Победы.
Они без высоких слов, защитив Отечество, свой выбор сделали. Почаще бы нам, потомкам, обращаться к их примеру.
