Все руководящие силы сконцентрированы в одно время в одном месте. И сразу всех накрыла невыносимо тяжкая весть.
…Большой театр. Работает российский съезд Советов. В Бетховенском зале представительное совещание согласовывает решения по съездовским вопросам. Вдруг за спиной руководства звонок автомата-вертушки. Зиновьев берет трубку. Взволнованный голос Марии Ильиничны просит Сталина и сообщает генеральному секретарю роковое известие об Ильиче… Собравшись с силами, завершили совещание без объявлений, собрали членов Политбюро и на аэросанях – в Горки. Ледяная темень и смятение мыслей – вот эти версты до Горок. В половине десятого тихая скорбная встреча с Надеждой Константиновной.
Подниматься по лестнице к неживому Ильичу нет сил, ноги будто налиты чугуном. И слова не идут, проронил что-то: «Да, да… Вот оно что, вот оно что…» Было ощущение, что всеми многомесячными болями Владимира Ильича он, Сталин, облеченный доверием ЦК контролировать ход лечения, переболел сам, даже с разными осложнениями. И вот результат… Он медленно передвигается вокруг рокового ложа, вглядываясь временами в упокоенное лицо Учителя, и в памяти возникают глубоко значимые картины прошлого, переплетающиеся с тревожными вопросами о будущем, даже самом ближайшем. Об этом же здесь теперь полушепот собравшихся
Время приближается к полуночи. Надо возвращаться в Москву, разворачивать громадную работу прощания… Все, кто в Горках, вновь подходят к телу Ильича… В какой-то момент (это уловил Бонч-Бруевич) Сталин порывисто шагнул вперед, быстро наклонился к изголовью, приподнял ленинскую голову и почти прижался грудью, сердцем… «Прощай, прощай, Владимир Ильич… Прощай!» И последним поцелуем будто признал невозвратимое…
…И пять ночей в Москве не спали / Из-за того, что он уснул! / И был торжественно печален / Луны почетный караул…
[img=-8785]
Впечатляющая метафора из стихотворного шедевра питерской поэтессы Веры Инбер. Прямо с натуры запечатлено редчайшее событие российской истории – прощание с гениальным вождем рабочих и крестьян, всех обездоленных. В маленьком стихе просто, трогательно измерена глубина скорбных чувств народа.
В этом невинном зеркальце усматривается еще и такая причина «бессонницы» – решается судьба только что вышедшей из пламени Гражданской войны новой России: каково без Ленина жить новым поколениям, как строить этот загадочный социализм. Многое зависит от того, кому судьба вручит ленинское наследие и как им распорядится наследник.
А наследники давно выстраиваются в очередь. Некоторые уже выпускают «собрания сочинений» – им важно прослыть теоретиками, способными развивать революционную науку, выглядеть ровней великому усопшему. Они всеми силами и разными способами – вплоть до интриг – теснят генсека. Для них Сталин – слишком молод, сугубый аппаратчик, негибкий политик. Впрочем, в своем «политическом завещании», уже получившем некоторую известность, Ленин называет их по именам и пригашает амбиции.
Да, молод – плохо ли? Впрочем, его 44 надо еще пересчитать, вся жизнь отдана борьбе – и тюрьмы, ссылки, подполье, революционный 17-й, фронты Гражданской, надо считать год за два, а то и за три – вековой опыт за плечами умудряет…
В размышлениях о будущем Владимира Ильича до последних дней волновал вопрос устойчивости в руководстве партии – а значит, и страны. Он отлично знал, что враги Советской России делают ставку именно на раскол, на серьезнейшие разногласия в партии. И считал, что основным фактором в вопросе устойчивости являются Сталин и Троцкий, отношения между ними. «Качества двух выдающихся вождей современного ЦК способны ненароком привести к расколу». У генсека Сталина сосредоточена в руках необъятная власть, и Владимир Ильич не уверен, сумеет ли он достаточно осторожно пользоваться этой властью в силу своего характера – не достает терпимости, вежливости, лояльности, внимательности… А Троцкий, «хватающий самоуверенностью и чрезмерным увлечением чисто административной стороной дела», серьезно беспокоил своей «борьбой против ЦК». В вину Троцкому Ильич ставил его «небольшевизм».
Вот «небольшевизм» и есть ржавая бомба с взрывателем, нацеленная на раскол. В сравнении с этим «нелояльность», «невежливость», «невнимательность» – цветочки. А проявлять терпимость к агрессивному «небольшевизму» – увольте!
Пока Ильича терзала болезнь, пока он был оторван от партийных дел, «лояльные» троцкисты ввергли партию в изнурительную дискуссию о внутрипартийной демократии. Целый год трясло. Прошли чуть ли не через каждую ячейку. За два дня до 21 января подвели итоги на XIII партконференции. Вся партия оглушительным большинством поддержала резолюцию ЦК. Партийная масса понимает демократию как создание условий, обеспечивающих активное участие членов партии в деле руководства нашей страной, а интеллигенты из оппозиции понимают дело так, чтобы дали возможность создать фракцию, чтобы настоящие большевики смиренно выслушивали как какой-нибудь Сапронов бросает в адрес Ильича: «невежда», «олигарх». Преображенскому и Троцкому в лицо сказали: в вашу демократию мы не верим, ибо считаем, что ваша «демократия» является стратегическим ходом против ЦК, продиктованным вашей фракционностью.
С первых революционных дней Сталину посчастливилось работать под непосредственным руководством своего учителя – часто рядом с ним. Участвовать в заседаниях Совнаркома и Политбюро, готовить крупномасштабные события – съезды партии и пленумы, общаться в узком кругу и при личных встречах. Он прилежно овладевал ленинской методикой, логикой суждений, очень ценил партийную доверительность. К 1924 году он научился многое видеть ленинскими глазами. Хорошо изучил и попутчиков, оппозиционеров, ленинские оценки в их адрес хранил в памяти, обдумывал и делал выводы. Ему было давно ясно, что главная мишень оппозиции – это не он, Сталин, а вождь русской революции. И был твердо убежден, что уж к середине 20-х Владимиру Ильичу самому пришлось бы давать открытый бой Троцкому, громить троцкизм как вредоносный, удушающий Россию. То есть так, как предстояло Сталину. Уже к осени 24-го решалась дилемма: «Ленинизм или троцкизм?»
…Все эти пять ночей и дней в январе превратились для лидера осиротевшей партии коммунистов в сплошные сточасовые сутки. И где бы он ни был – в процессии через заснеженное поле от укутанного в траур Дома в Горках, на улицах Москвы в колонне от Павелецкого вокзала до Охотного Ряда, в почетном карауле под сводами Колонного зала, за рабочим столом, присевшим над документами… – всюду он слышал в голове беззвучные слова, которые произнесет общесоюзному съезду на траурном заседании за сутки до того, как вместе с представителями от рабочих вынесет великую, святую ношу из Колонного зала…
Он много думал над тем, что самое главное, самое ленинское сказать партии и стране. И у него сложилась клятва. В речевом контексте встроились рефреном шесть обращений к Ленину. О самом главном. Без чего не будет живым великое ленинское дело. Этот рефрен придавал слову звучность монологов древних поэтов. Воспроизведем их, минуя текстовые пояснения.
– Уходя от нас, товарищ Ленин завещал нам держать высоко и хранить в чистоте великое звание члена партии. Клянемся тебе, товарищ Ленин, что мы с честью выполним эту твою заповедь!
– Уходя от нас, товарищ Ленин завещал нам хранить единство нашей партии как зеницу ока. Клянемся тебе, товарищ Ленин, что мы с честью выполним и эту твою заповедь!
– Уходя от нас, товарищ Ленин завещал нам хранить и укреплять диктатуру пролетариата. Клянемся тебе, товарищ Ленин, что мы не пощадим своих сил для того, чтобы выполнить с честью и эту твою заповедь!
– Уходя от нас, товарищ Ленин завещал нам укреплять всеми силами Союз рабочих и крестьян. Клянемся тебе, товарищ Ленин, что мы с честью выполним и эту твою заповедь!
– Уходя от нас, товарищ Ленин завещал нам укреплять и расширять Союз республик. Клянемся тебе, товарищ Ленин, что мы выполним с честью и эту твою заповедь!
– Уходя от нас, товарищ Ленин завещал нам верность принципам коммунистического интернационализма. Клянемся тебе, товарищ Ленин, что мы не пощадим своей жизни для того, чтобы укреплять и расширять союз трудящихся всего мира – коммунистический интернационализм.
Задумаемся над этим клятвенным шестистишием. В них ключевой смысл:
– когда утрачивается чистота партийности, ленинского большевизма;
– когда партию разъедают идеологическая коррозия, кастовость, групповщина и карьеризм;
– когда пролетариат предан и оттеснен на задворки общества, а трудовое крестьянство и вовсе распылено;
– когда проводится жестокое деклассирование слоев трудящихся, и сам союз рабочих и крестьян становится эфемерным;
– когда тупой национализм рвет жизненную систему союзного объединения;
– когда плодотворный интернационализм перекодируется в хищный глобализм.
Мы получаем то, что имеем теперь: уполовиненную некогда процветавшую страну; униженную Россию, напоминающую слаборазвитую колонию; предельно расколотое общество с одуревшими от избыточности всего олигархами и со стремительно нищающим народом, утрачивающим свое достояние и надежды.
Открываем новую рубрику:
Сталин – 140.
Годы борьбы
