Как союзничали в войне
Пресловутое общество «Мемориал» готовит очередную акцию в рамках начатого еще Геббельсом пиар-проекта «Катынь».
Вряд ли предлагаемый вниманию читателей материал заинтересует деятелей «Мемориала», но кое о чем искателям «истины о Катыни» и прочих «истин» не мешает и напомнить, начиная с того, что в боях за свободу Польши погибло в 1944–1945 годах более 600 (шестисот!) тысяч советских солдат и офицеров.
Потери Войска Польского, союзного Красной Армии, составили за эти же два года 26 тысяч убитыми и пропавшими без вести. Если учесть потери «буржуазных» поляков в 1939 году во время боевых действий в польско-немецкую войну и вообще все боевые потери поляков на всех фронтах Второй мировой войны, включая их потери в составе войск союзников, то суммарная цифра недотянет даже до трети потерь народов СССР, понесенных при освобождении Польши. Уже одно это обстоятельство должно было бы обеспечить единственное исторически и нравственно оправданное отношение всех последующих поколений поляков к словам «русский» и «советский» – благодарно-благоговейное! Вместо этого вновь буржуазные поляки по сей день тычут нам в нос Катынью, где поляков расстреляли немцы в 1941 году, чтобы свалить это на русских в 1943 году.
Надо напомнить и о том, что в 1944 и 1945 годах союзники нередко пускали впереди себя польское пушечное мясо из состава тех польских частей, которые были сформированы в Англии, а также в 1941–1942 годах в СССР. Причем последние покинули нашу территорию в разгар Сталинградской битвы, не желая сражаться с немцами, а желая отирать зады на английском Ближнем Востоке. Однако кровь им свою пролить все же пришлось, хотя и не за освобождение Польши. Сформированные в СССР в 1942 году и сбежавшие от войны в России польские части генерала Андерса сыграли решающую роль в победе союзников в Италии под Кассино в 1944 году. И понесли тогда настолько большие потери, что Андерс, скончавшись в Лондоне в 1970 году, завещал похоронить себя в Италии на месте тех боев.
А что было до этого?
А вот что…
ПОСЛЕ КРАХА прогнившей буржуазной Польши в 1939 году на территории СССР было интернировано много польских граждан, включая военнослужащих. С началом Великой Отечественной войны между лондонским эмигрантским правительством и правительством СССР было заключено соглашение от 30 июля 1941 года, восстанавливающее советско-польские дипломатические отношения. Оно и заложило правовую базу для формирования польской армии на территории Советского Союза.
6 августа 1941 года командующим армией был назначен генерал Владислав Андерс из семьи прибалтийских помещиков, окончивший в Петербурге Пажеский корпус, бывший офицер сначала царской армии, затем – польского корпуса Довбор-Мусницкого, германской армии и, наконец, уже польской армии.
К 1 марта 1942 года в армии находилось 3090 офицеров, 16 202 подофицера и 40 708 солдат, всего примерно 60 тысяч человек. Однако на германский фронт они не рвались. Напротив, уже в ноябре 1941 года тогдашний польский премьер Сикорский в ходе своего визита в Москву завел разговоры о выводе армии Андерса в Иран – в распоряжение английского командования на Ближнем Востоке. Понятно, что инициатива исходила от Англии – она всегда была склонна воевать чужими руками.
Сталин тогда сказал Сикорскому без обиняков: «Если поляки не хотят здесь воевать, то пусть прямо и скажут: да или нет… Я знаю: где войско формируется, там оно и остается… Обойдемся без вас. Можем всех отдать. Сами справимся. Отвоюем Польшу и тогда вам ее отдадим. Но что на это люди скажут…»
Наивен был товарищ Сталин – по себе судил. Что для генералов Сикорского, Андерса, Коморовского и прочих миколайчиков с лехами валенсами некое расплывчатое понятие «люди»? Это они, шляхетные паны, – люди! А те, о мнении которых говорил Сталин, это не люди, а быдло. Так чего же с быдлом считаться?
Впрочем, может быть, нация, возносящая над собой миколайчиков и валенс, и заслуживает такой оценки?
Андерс формировал армию в России, заранее предназначая ее (армию) для англичан. Воевать с немцами поляки так и не пожелали, зато строили планы вооруженного прорыва в Иран в случае отказа советского руководства выпустить их туда. И это при том, что сам Андерс в среде своих офицеров был вынужден признать: «Никакое другое государство не сделало бы для нас то, что сделало для нас Советское государство…»
Андерс говорил правду. К августу 1942 года на формирование его армии мы выделили 181 500 000 рублей плюс имущества и услуг еще на 5 517 348 рублей. Не путинских «рублей», а полновесных даже в 1942 году рублей сталинских!
Тем не менее поляки воевать не хотели. В итоге 31 августа 1942 года был подписан протокол эвакуации. Немцы в то время уже прорвались к Сталинграду, где с 17 июля началась Сталинградская битва.
К 1 сентября 1942 года эвакуация андерсовцев была закончена – из СССР выехало около 80 тысяч военнослужащих и более 37 тысяч членов их семей. Лишь несколько офицеров во главе с полковником Берлингом уезжать отказались и остались в СССР.
Если помнить, в какой час поляки генерала Андерса покинули русскую землю, то нельзя не признать, что честь свою наследники полковников Кмицица и Володыевского «поддержали» тогда «на славу». Полковник же Берлинг за полгода до ухода Андерса заявлял: «Я остаюсь верным своим убеждениям бить немцев при любых возможностях, и если потребуется, то из-под знамен белого орла я уйду под красные знамена и буду бить немцев в фуражке со звездой».
Слова не пана, а человека!
ИЗ ДОКЛАДА Уполномоченного СНК СССР и командования РККА Сталину и Молотову, относящегося к марту 1942 года: «…Командование 7-й пд (польской дивизии. – С.К.) взяло недопустимый тон по отношению к местным советским органам. Начальник штаба дивизии полковник Гелгуд 14 февраля с.г. потребовал от председателя райисполкома в гор. Кермине (Узбекская ССР. – С.К.) немедленного ремонта мостов, дорог, пригрозив в случае невыполнения требований «ответственностью по законам военного времени» (это не под Сталинградом, а под Ташкентом. – С.К.). Командир дивизии генерал Шишко-Богуш… самочинно занял под эпидемический госпиталь здание действующей школы на станции Кермине.
В районе Джалал-Абада (Киргизская ССР. – С.К.) солдаты 5-й пехотной дивизии в колхозе имени Тельмана и Ворошилова самочинно заняли помещения клубов и конюшен, срезали и увезли 132 столба, укреплявших дамбу.
В колхозе имени Сталина поляки вырубили 350 фруктовых кустов. С товарного двора железнодорожной станции похитили 13 кубометров досок, 12 кубометров специальной древесины, 2 ящика стекла и 700 кг сена. С полей колхоза им. 10 Октября польские солдаты самочинно увезли 20 возов соломы…»
Вот какую память оставили по себе на советской земле воины армии Андерса. Забегая вперед, могу сказать, что и в чужих землях она – когда чувствовала безнаказанность – вела себя не лучше.
Поляки Андерса ушли, но в СССР через какое-то время началось формирование новой польской армии, одним из организаторов которой стал полковник Берлинг. И хотя впоследствии эта армия на советско-германском фронте, даже освобождая Польшу, воевала не всегда стойко, она реально воевала плечом к плечу с Красной Армией и именно эти поляки спасли честь Польши – в какой-то степени. В какой-то потому, что даже здесь чувство благодарности проявлялось не всегда и не в той мере, в какой следовало бы.
С момента формирования на территории СССР польских воинских формирований к началу 1945 года только затраты Наркомата обороны СССР (Нарком И.В. Сталин) на Войско Польское составили 432 569 59 рублей. В нынешних ценах это не менее 200 миллиардов рублей, если не больше.
Это при том, что к 1945 году в распоряжении английского командования на европейских фронтах имелось до 150 тысяч и более поляков, включая армию Андерса, увильнувшую от борьбы с немцами на советско-германском фронте, зато вынужденную играть роль живого бронежилета для английских «томми». Такой вот своеобразный шляхетский «патриотизм».
Мы уже знаем, что польская кровь щедро проливалась в боях за Италию. В боях за Польшу польская кровь проливалась намного скупее – если иметь в виду антинемецкие действия подчиненной Лондону антисоветской Армии Крайовой, якобы воевавшей с немцами на территории оккупированной Польши. Собственно, все ограничилось потерями, в основном в авантюре Варшавского восстания 1944 года. Да и там наряду с аковцами полегло немало поляков из подпольной Армии Людовой, к русским лояльных.
ОДНИМ из устойчивых антисоветских и антирусских мифов войны, хронологический исток которого уходит в лето 1944 года, а конец падает на январь 1945 года, стал миф о том, что Красная Армия якобы могла освободить Варшаву летом или ранней осенью 1944 года, а не в середине января 1945 года, однако Сталин якобы не захотел этого делать, потому что вспыхнувшее в Варшаве 1 августа 1944 года восстание было организовано не левыми, а прозападными силами.
Миф о возможности освобождения Варшавы летом 1944 года накладывается на уже современный миф о якобы возможности неоднозначной трактовки истории и подоплеки Варшавского восстания под «руководством» лондонской креатуры генерала Бур-Коморовского. А ведь изучение документов и анализ общей политической и военно-политической тогдашней ситуации однозначно приводит к выводу о полной правоте Сталина и лукавстве Черчилля и пригретого Лондоном эмигрантского польского «правительства» во главе с политиканом Миколайчиком.
Приведу запись беседы Миколайчика и Сталина, состоявшейся 9 августа 1944 года в Москве. Достоверность слов Сталина не может быть поставлена поляками под сомнение уже потому, что они взяты не из советских архивов, а из записи, сделанной представителем польского эмигрантского правительства и переданной в Лондон по телефону 30 августа 1944 года. Нижеприводимые цитаты обширны, однако не хочу ни урезать их, ни излагать своими словами, ибо убежден, что для тех, кто взыскует правды, документ всегда предпочтительнее пересказа.
Итак:
«Маршал Сталин: Какая помощь вам нужна?
С. Миколайчик: Варшаве нужно оружие. Немцы не так сильны, чтобы вытеснить поляков с их позиций… Борьба разгорается…
Маршал Сталин: Все эти действия в Варшаве кажутся нереальными. Могло быть иначе, если бы наши войска подходили к Варшаве, но, к сожалению, этого не произошло. Я рассчитывал, что мы войдем в Варшаву 6 августа. Но нам это не удалось. 4 августа немцы бросили в район Праги (часть Варшавы на правом берегу Вислы. – С.К.) четыре танковые дивизии. Поэтому нам не удалось взять Прагу, и мы вынуждены были сделать обходной маневр у Вислы в районе Пилицы. В результате этого маневра нам удалось продвинуться на фронте шириной 25 км и глубиной 30 км. Вчера немцы предприняли сильную контратаку на этом участке пехотной и двумя танковыми дивизиями. Поэтому наше наступление на Варшаву столкнулось с 5 новыми дивизиями с немецкой стороны, 3 из которых все еще находятся в районе Праги. У меня нет сомнений, что мы преодолеем и эти трудности, но для этих целей мы должны перегруппировать наши силы и ввести артиллерию. Все это требует времени…»
Где здесь коварство?
Где увертки?
Сталин объяснял все ясно четко и правдиво. И так же правдиво пояснял дальше:
«Мне очень жаль ваших людей, которые поднялись так рано в Варшаве и сражаются с винтовками против немецких танков, артиллерии и самолетов. Я был в Варшаве и хорошо знаю ее узкие улицы старого города (до 1917 года Сталин немало поездил по Европе по делам партии. – С.К.) и поэтому я с уверенностью считаю, что удержание старого города со стратегической точки зрения не очень существенно. Что мы достигнем, оказывая помощь с воздуха? Мы можем, таким образом, доставить определенное количество винтовок и пулеметов, но не артиллерию. Наконец, попадет ли оружие, сброшенное с самолетов, в руки поляков без потерь? Было бы легче сбросить вооружение в более отдаленные районы, скажем, Радом или Келец, но сделать это в городе с опасной концентрацией немецких сил – чрезвычайно трудная задача. Однако, может быть, удастся. Мы должны попытаться. Что может быть сброшено и когда?»
Что же отвечает Миколайчик? Он отвечает Сталину:
«Я понимаю ваши сомнения, но сегодня слишком поздно колебаться, потому что в Варшаве идут бои».
Эти бои были спровоцированы Черчиллем, Миколайчиком и Бур-Коморовским, опасавшимся, что если Варшаву освободят части Красной Армии и союзного Советам Войска Польского, то ситуацию в Польше будет определять не «правительство» Миколайчика, а Люблинский комитет национального освобождения, где ведущую роль играли коммунисты.
Далее по польской записи:
«Маршал Сталин: Могут наши самолеты приземлиться?
С. Миколайчик: Нет, они могут сбросить оружие только с воздуха.
Маршал Сталин: Это легко.
С. Миколайчик: Я прошу дать указание Маршалу Рокоссовскому.
Маршал Сталин: Как могут быть установлены контакты? Необходимы шифровки, так как эфир полон разного рода сигналов. Я могу заверить, что со своей стороны мы сделаем все, что от нас зависит, чтобы помочь Варшаве. Кому мы можем адресовать все это?»
И тут Миколайчик, рассуждая минуту назад о том, что «как только прямые контакты установятся между польскими силами в Варшаве и Красной Армией, появится возможность договориться о сигналах», вместо того, чтобы тут же договориться со Сталиным о прямом контакте советского командования в Польше со штабом Бур-Коморовского, начинает невнятно бормотать. А «главнокомандующий» польского эмигрантского правительства генерал Соснковский пересылает маршалу Сталину из Лондона в Москву указания для советских войск в Польше о сбрасывании грузов над Варшавой через начальника армейской секции Британской военной миссии в Москве полковника Бринкмана. Такой вот получался у миколайчиков с бур-коморовскими странно кривой «радиомост» – вместо прямого.
Нужны комментарии?
Сталин говорил с Миколайчиком еще до того, как получил всю информацию и понял, как подло поступили по отношению к Варшаве, к России и к Сталину польские лондонцы и Черчилль. Поняв это, Сталин резко отмежевался от провокаторов. Хотя помощь Варшаве, и немалая, нами оказывалась.
Так чем же Сталин здесь виноват?
Миколайчики и черчилли во имя своих политиканских интересов не побоялись начать лить кровь рядовых поляков в то время, когда Красная Армия, измотанная длительным успешным наступлением, оторвалась от тылов и остро нуждалась в стратегической паузе. Что, Сталин должен был прибавить к рекам польской крови еще и дополнительные – к тем, которые уже были пролиты, – моря крови советских людей? Прибавить без успеха для дела, но в обеспечение эмигрантских претензий на власть?
Катынь – на немцах…
Варшава – на англичанах, янки и польских панах…
Так чем же виновны перед поляками русские?
Каяться?
Не слишком ли многого вы требуете от русских, панове? Не в чем ни нашим дедам и отцам, ни нам самим каяться! А вот полякам и Польше пора бы и покаяться – и за себя, и за дедов и отцов. Но прежде всего – за себя, ибо поляки, снося памятники воинам-освободителям, оказываются народом и без памяти, и без совести.
Как создавалось польское государство
Вначале – немного цифр и фактов. В 1919 году на карте мира появилось государство, долго на ней существовавшее, но затем с нее надолго исчезнувшее – Польша.
Это государство было образовано после Первой мировой войны из трех частей, ранее находившихся в составе: России (262,2 тыс. км2), Австро-Венгрии (79,2 тыс. км2) и Германии (47,2 тыс. км2). При этом на конфигурации восточной границы «новодельной» Польши сказалась советско-польская война 1920 года.
В силу «великих» «воинских талантов» Троцкого, Тухачевского и прочих военных троцкистов эта война стала для РСФСР неудачной. В результате от России по Рижскому договору 1921 года между РСФСР и Польшей были отторгнуты Западная Украина и Западная Белоруссия – то, что сегодня «россиянские», польские и прочие «демократы» называют «восточными областями Польши». Хотя даже Антанта числила эти земли за Россией, введя понятие «линия Керзона». Так была условно названа линия, рекомендованная 8 декабря 1919 года Верховным советом союзных держав в качестве восточной границы Польши. При выработке рекомендаций союзники исходили из того, что в воссоздаваемую в Версале новую Польшу необходимо включить лишь этнографически польские области.
Причина такого разумного решения отыскивалась не в любви Антанты к русским, и тем более к советским русским, а в том, что на территории России еще имелись организованные антисоветские русские в виде войск Колчака и Деникина. Чтобы не дразнить их, союзники вынуждены были подойти к проблеме государственного размежевания «по совести».
Весной 1920 года началась (собственно, скорее, продолжилась) советско-польская война, к лету 1920 года для нас успешная. В то время, когда Красная Армия еще продвигалась вглубь Польши, 12 июля 1920 года министр иностранных дел Великобритании Керзон направил правительству РСФСР ноту с предложением заключить с Польшей перемирие и отвести войска на этнически обоснованную линию, позднее названную «линией Керзона».
В ноте говорилось: «Линия эта приблизительно проходит так: Гродно – Яловка – Немиров – Брест-Литовск – Дорогуск – Устилуг – восточнее Грубешува через Крылов, далее западнее Равы-Русской, восточнее Перемышля до Карпат». Желающие могут проследить эту линию на карте, но сразу скажу, что «линия Керзона» после Второй мировой войны стала примерной границей между СССР и Польшей.
А в 1920 году Тухачевский зарвался, да и сама идея «советизировать» Польшу была нереальной. К тому же поляков стала срочно спасать Антанта. Произошло «чудо на Висле», и о «линии Керзона» как-то «забыли». По Рижскому договору в Польше оказались Брест, Владимир-Волынский, Луцк, Ровно, Гродно, Пинск, Молодечно, Барановичи… В результате в 1923 году территория Польши составляла 388,6 тыс. км2.
В 1938 году она составляла те же 388,6 тыс. км2.
А осенью 1939 года Польша перестала существовать – хватило двадцати лет «самостоятельного» государственного бытия, чтобы польское буржуазное государство, которое умные люди сравнивали с пороховым заводом, полным сумасшедших, полностью сгнило и развалилось под первыми же ударами Германии.
Советский Союз в 1939 году фактически бескровно – по договору с Германией – вернул в свой состав свои исконные западноукраинские и западнобелорусские земли.
До воссоединения 1939 года и присоединения в 1945 году Закарпатской Украины площадь Украинской ССР составляла 445,3 тыс. км2. После 1945 года она увеличилась до 577 тыс. км2, из которых на долю Закарпатья приходилось примерно 20 тыс. км2. (В скобках замечу, что к 1991 году территория УССР составляла 603,4 тысячи км2 прежде всего за счет передачи Крыма из состава РСФСР в состав УССР в 1954 году.) То есть прирост территории УССР за счет западноукраинских земель составил примерно 112 тыс. км2.
Суммарная площадь возвращенных западнобелорусских областей составляла примерно 90 тыс. км2. Проведя несложные вычисления, устанавливаем, что площадь чисто польских областей Польши в 30-е годы ХХ века можно было оценивать примерно в 186 тыс. км2. А в 1947 году площадь вновь возникшей на карте мира Польши равнялась примерно 312 тыс. км2.
ЗА СЧЕТ чего же Польша, «блестяще» доказавшая в 1939 году свою неспособность к защите суверенитета, увеличила после Второй мировой войны территорию государства на добрую треть и даже больше?
Для того чтобы объяснить это беспрецедентное в истории мира приращение национальной территории, придется к фактам и цифрам прибавить ряд пространных цитат. Так сказать, избранные места из переписки если не с друзьями, то во всяком случае с союзниками.
Впрочем, перед этим надо бы напомнить читателю основные «польские» события 1944 года, обусловившие события 1945 года.
В ночь с 31 декабря 1943 года на 1 января 1944 года была образована Крайова Рада Народова (КРН) во главе с коммунистами (их называли «пэпээровцы» по аббревиатуре ППР, означавшей по-польски Польская рабочая партия). 21 июля 1944 года Крайова Рада Народова образовала временный орган центральной исполнительной власти – Польский комитет национального освобождения, а 26 июля 1944 года было заключено соглашение между Советским правительством и ПКНО.
1 августа 1944 года началось Варшавское восстание, провокационно инициированное из Лондона, Москвой по объективным причинам не поддержанное и немцами жестоко подавленное.
А 31 декабря 1944 года в Люблине Крайова Рада Народова преобразовала ПКНО во Временное правительство Польской республики. С момента образования люблинского правительства польский вопрос приобрел для Сталина, с одной стороны, Рузвельта и особенно Черчилля – с другой особую и обоюдную остроту.
В некой западной иллюстрированной биографии Черчилля можно прочесть, что отказ-де Сталина прийти на помощь Варшаве привел Черчилля в ярость. Вообще-то в рамках возможного СССР восставшей Варшаве помогал, но в ярость сэра Уинстона охотно верю, потому что крах – вполне неизбежный – варшавской провокации полностью срывал планы Черчилля и его хозяев – хозяев потому, что Черчилль был хотя и доверенным лицом, но все же лишь слугой золотой элиты мира. Планы же были просты: держать Польшу, как и ранее, на антисоветском и антирусском поводке.
Далее в той же биографии было сказано, что восстание в Варшаве началось тогда, когда Красная Армия находилась-де на расстоянии орудийного выстрела от польской столицы. При этом умалчивается, что между нашими войсками и Варшавой была Висла, не говоря уже об усталости советских войск.
Далее в биографии Черчилля сообщается, что Сталин якобы хладнокровно допустил уничтожение восставших для того, чтобы потом «навязать» полякам Люблинский комитет. Англичане же признавали только лондонское польское «правительство». Еще бы! Оно ведь сидело в Лондоне.
Уничтожение восставших немцами было обусловлено не коварством Сталина, а хладнокровно подлой польской политикой Черчилля. Ему хотелось навязать полякам лондонский паноптикум, однако Черчилль и К° обломали зубы о жесткую позицию Сталина. Интересное свидетельство отыскивается в книге английского политика и публициста Алана Кэмпбелл-Джонсона «Сэр Антони Иден», изданной в 1955 году.
Кэмпбелл-Джонсон пишет, что 15 марта 1943 года на обеде с участием Идена и Рузвельта Иден сообщил американскому президенту, что генерал Сикорский и его лондонское правительство «настаивают на своих притязаниях», поскольку они убеждены, что Россия и Германия будут истощены войной и Польша может оказаться самым сильным государством в Восточной и Средней Европе. Как видим, самомнение лондонской эмигрантской «компании» было беспредельным, а политическая слепота – полной. И вот с этой «компанией» англосаксы предлагали нам иметь дело и впредь!
Не слишком ли «чересчур»?
Между прочим, Иден, лично уже общавшийся со Сталиным, тогда же, 15 марта 1943 года, говорил Рузвельту, со Сталиным еще лично не общавшимся, что Сталин хочет видеть Польшу сильным и независимым государством, но во главе которого будут стоять «подходящие люди».
Все верно! Именно этого Сталин и хотел. Но Сталин имел в виду, конечно, не марионеток, а прежде всего то, что во главе Польши более не должны стоять русофобы, как это было раньше. Однако нельзя упускать из виду, что для Польши (не только для нее, конечно, но для нее особенно) понятия «русофоб» и «антисоветчик» давно стали тождественными.
Поэтому Польша, гарантирующая своей политикой безопасность России, могла быть только просоветской. Только такая Польша была бы лояльна к России. А в реальном масштабе времени единственным вариантом польской власти, подходящей с позиций обеспечения безопасности России, было люблинское правительство, то есть Временное правительство Польской республики, которое после освобождения польской столицы Красной Армией переехало в январе 1945 года из Люблина в Варшаву.
Никакого иного правительства в Польше Сталин допустить не мог и не допустил бы. Сталин ведь был не «россиянским президентом», а русским вождем!
Но для лояльной к России Польши Сталин был готов сделать многое.
И сделал.
А вот Черчилль и Рузвельт…
УЖЕ в Тегеране, когда Большая тройка встретилась впервые, Рузвельт 1 декабря 1943 года начал послеобеденный круглый стол с того, что предложил обсудить вопросы о Польше и Германии.
Германия – это отдельный разговор, а что касается Польши, то Рузвельт выразил надежду, что «Советское правительство сможет… восстановить свои отношения с польским правительством». Сталин ответил: «Агенты польского правительства, находящиеся в Польше, связаны с немцами. Они убивают партизан…»
Тут к попытке обработать Сталина подключился Черчилль и начал в характерной для него манере распространяться на тему особой важности для Англии польского вопроса, поскольку, мол, «мы вступили в войну… потому, что мы дали гарантию Польше». Все это было лживой болтовней, а правдой было то, что в 1943 году Черчилль был готов как-то «удовлетворить» Польшу Миколайчика за счет Германии. Сталина этот вариант Польши не устраивал по объективным причинам, упомянутым выше. К тому же Миколайчик присоединился к катынской клевете Геббельса на Россию. К тому же при освобождении Польши от немцев в польскую землю легло 600 тысяч советских людей, а не англичан.
Несколько возвращаясь назад, во времена до Тегерана, можно отыскать запись интересной пикировки Молотова и Идена, имевшей место 29 октября 1943 года на одиннадцатом заседании Московской конференции министров иностранных дел СССР, США и Англии. Иден пытался тогда доказать Молотову, что Миколайчик, сменивший погибшего в катастрофе Сикорского, желает хороших отношений с СССР.
Далее по стенограмме:
«Молотов. Мы давно слышим, что они (лондонские поляки. – С.К.) хотят хороших отношений, но «воз и ныне там».
Иден. Нет ли средств помочь сдвинуть воз с места?
Молотов. Может быть, вы привезли такое средство?
Иден. Я добросовестно передал то, что я должен был сообщить».
Увы, особо-то сообщать было нечего – Миколайчик и его правительство всегда оставались враждебны к России, хотя временами и пытались это скрывать. Поэтому в Тегеране Сталин был больше озабочен восточными границами Польши, то есть сохранением за СССР западноукраинских и западнобелорусских земель, а не продвижением на запад западной границы Польши.
Черчилль же заявлял в Тегеране, что «очаг польского государства и народа должен быть расположен между так называемой линией Керзона и линией реки Одер, с включением в состав Польши Восточной Пруссии и Оппельнской провинции».
Замечу, что это было что-то, но меньше того, что поляки в итоге реально получили.
Сталин ответил, что русские не имеют незамерзающих портов на Балтийском море и что Кенигсберг и Мемель должны отойти к России, тем более что исторически это исконно славянские земли. «Если англичане согласны на передачу нам указанной территории, то мы будем согласны с формулой, предложенной Черчиллем».
Черчилль немедленно откликнулся: «Это очень интересное предложение, которое я обязательно изучу».
С ТЕХ ПОР прошло полтора военных года. И к началу зимы 1945 года особой нужды в изучении Черчиллем предложения Сталина не было. Было ясно, что всю Восточную Пруссию вот-вот займут с боями советские войска, так что и решать здесь всё имеют право лишь Советы.
Но к тому времени и общая ситуация лишь смутно видевшаяся в 1943 году в Тегеране сквозь дымок сигар Черчилля и Рузвельта, очень прояснилась. В частности, было ясно, что Польша тоже будет освобождена только Красной Армией и Войском Польским, подчинявшимся люблинскому правительству.
И вот для такой Польши, которая все четче обрисовывалась в зимних и весенних туманах 1945 года, Черчилль и янки очень уж урезать Германию не желали. Зато это был готов сделать Сталин. Его бой за мощную и территориально расширившуюся Польшу начался уже в Ялте.
Черчилль и тут пытался утопить суть в словах. 6 февраля 1945 года он затянул старую песню о том, что у Великобритании-де нет никаких материальных интересов в Польше, что Великобритания вступила в войну, чтобы защитить Польшу от германской агрессии, и что Великобритания интересуется Польшей потому, что это дело чести Великобритании.
Сталин возразил, что это ему понятно, но прибавил, что для русских вопрос о Польше является не только вопросом чести, но и вопросом безопасности.
А далее Сталин сказал так хорошо и честно, что я опять просто процитирую стенограмму:
«Вопросом чести потому, что у русских в прошлом было много грехов перед Польшей. Советское правительство стремится загладить эти грехи. Вопросом безопасности потому, что с Польшей связаны важнейшие стратегические проблемы Советского государства.
Дело не только в том, что Польша – пограничная с нами страна. Это, конечно, имеет значение, но суть проблемы гораздо глубже. На протяжении истории Польша всегда была коридором, через который проходил враг, нападающий на Россию…»
Потом Сталин задался вопросом: почему враги до сих пор так легко проходили через Польшу? И сам же на него ответил:
«Прежде всего, потому, что Польша была слаба. Польский коридор не может быть закрыт механически извне только русскими силами. Он может быть надежно закрыт только изнутри собственными силами Польши. Для этого нужно, чтобы Польша была сильна. Вот почему Советский Союз заинтересован в создании мощной, свободной и независимой Польши. Вопрос о Польше – это вопрос жизни и смерти для советского государства».
Но и это не всё! Далее Сталин сказал так:
«Отсюда крутой поворот, который мы сделали в отношении Польши от политики царизма. Известно, что царское правительство стремилось ассимилировать Польшу. Советское правительство совершенно изменило эту бесчеловечную политику и пошло по пути дружбы с Польшей и обеспечения ее независимости. Именно здесь коренятся причины того, почему русские стоят за сильную, независимую и свободную Польшу».
Интересно, знают ли об этих словах Сталина в нынешней Польше даже университетские профессора-историки?
А если знают, то почему молчат?
ДОЛЖЕН признаться, что чтение стенограмм трехсторонних конференций во время войны, да и переписки Сталина, Рузвельта и Черчилля, всегда доставляет мне особое удовольствие. На фоне бледной немочи нынешних «россиянствующих» политиканов так радостно знакомиться с убийственной логикой Сталина и Молотова, эффективно противостоявшей иезуитскому «простодушию» Рузвельта и цветистым спичам «благородного» Черчилля.
Вот, например, как Сталин, не без тонкой иронии обращаясь к Рузвельту и Черчиллю, обосновывал в феврале 1945 года в Ялте справедливость той восточной границы Польши, которая существовала с осени 1939 года. Я приведу эту часть стенограммы полностью и без каких-либо комментариев:
«Прежде всего о линии Керзона. Он, Сталин, должен заметить, что линия Керзона придумана не русскими. Авторами линии Керзона являются Керзон, Клемансо и американцы, участвовавшие в Парижской конференции 1919 года. Русских не было на этой конференции. Линия Керзона была принята на базе этнографических данных вопреки воле русских. Ленин не был согласен с этой линией. Он не хотел отдавать Польше Белосток и Белостокскую область, которые в соответствии с линией Керзона должны были отойти к Польше.
Советское правительство уже отступило от позиции Ленина. Что же вы хотите, чтобы мы были менее русскими, чем Керзон и Клемансо? Этак вы доведете нас до позора. Что скажут украинцы, если мы примем ваше предложение? Они, пожалуй, скажут, что Сталин и Молотов оказались менее надежными защитниками русских и украинцев, чем Керзон и Клемансо. С каким лицом он, Сталин, вернулся бы тогда в Москву? Нет уж, пусть лучше война с немцами продолжится еще немного дольше, но мы должны оказаться в состоянии компенсировать Польшу за счет Германии».
И сразу же после этого Сталин перешел к проблеме западной границы Польши, вспомнив о своих московских беседах (в октябре 1944 года) с Миколайчиком. Руководители польского эмигрантского правительства Миколайчик, Грабский и Ромер приезжали тогда в Москву на переговоры с представителями Польского комитета национального освобождения Берутом, Осубка-Моравским и Роля-Жимерским.
Сталин и здесь проявил себя как тонкий политик – он не просто высказывал свое мнение о западной границе Польши, а высказывал его, ссылаясь на привечаемого англосаксами Миколайчика. Это было сделано так (по стенограмме):
«Во время пребывания Миколайчика в Москве он спрашивал Сталина, какую границу Польши на западе признает Советское правительство. Миколайчик был очень обрадован, когда услышал, что западной границей Польши мы признаем линию по реке Нейсе. В порядке разъяснения нужно сказать, что существуют две реки Нейсе, одна из них протекает более к востоку, около Бреславля, а другая – более к западу. Сталин считает, что западная граница Польши должна идти по Западной Нейсе, и он просит Рузвельта и Черчилля поддержать его в этом».
Однако собеседники Сталина уже не горели в этом отношении энтузиазмом. И это зафиксировала стенограмма заседания 7 февраля 1945 года:
«…По вопросу о перемещении границ Польши на запад британское правительство хотело бы сделать такую оговорку: Польша должна иметь право взять себе такую территорию, которой… она сможет управлять. Едва ли было бы целесообразно, чтобы польский гусь был в такой степени начинен немецкими яствами, чтобы он скончался от несварения желудка…»
Так мыслил и изъяснялся Черчилль.
А вот Рузвельт – на заседании 8 февраля 1945 года:
«…Делегация США согласна… с предоставлением Польше компенсации за счет Германии, а именно Восточной Пруссии к югу от Кенигсберга и Верхней Силезии вплоть до Одера. Однако Рузвельту кажется, что перенесение польской границы на Западную Нейсе мало оправдано».
Молотов тогда же, отвечая Рузвельту, заметил (по стенограмме): «Можно спросить поляков, что они думают по вопросу о западной границе. Он (Молотов, – С.К.), однако, не сомневается, что поляки выскажутся за линию, предложенную Советским правительством».
Англосаксы упирались. Сталину нужна была Польша, способная гарантировать безопасность России, а эмиссарам золотой элиты мира Рузвельту и Черчиллю уже тогда – еще до разгрома Третьего рейха – нужна была Германия, в перспективе вновь угрожающая России. На заседании Крымской конференции 10 февраля 1945 года Черчилль заявил, что у него «есть сомнения, должны ли поляки иметь границу по реке Нейсе (Западной)», и прибавил, что он-де получил телеграмму от военного кабинета, в которой изложены опасения относительно трудностей переселения большого числа людей в Германию.
Рузвельт тут же поддержал Черчилля и заявил, что «лучше было бы ничего не говорить (в итоговом коммюнике. – С.К.) о границах Польши, так как этот вопрос еще должен обсуждаться в сенате, и он, Рузвельт, не имеет сейчас полномочий принимать по нему какие-либо решения».
В итоге в Ялте все закончилось тем, что по вопросу о западной границе Польши в итоговом заявлении Конференции (в СССР оно было опубликовано в «Известиях» 13 февраля 1945 года) было сказано, что окончательное определение этой границы «будет отложено до мирной конференции».
Черчилль, выступая 27 февраля в палате общин с отчетом об итогах Крымской конференции, говорил: «В течение более чем года с тех пор, как наметился решительный поворот в войне против Германии, польская проблема распалась на два главных вопроса: границы Польши и свобода Польши».
Такой пассаж мог сразу же вызвать удивление, ибо к моменту спича Черчилля Польша была фактически полностью освобождена. Но для Черчилля «свобода Польши» была неотъемлема от безоговорочного следования Польши в фарватере антикоммунистической политики Запада. По сути, только это Черчилля и беспокоило, что он, со свойственной ему наглостью, граничившей с наивностью, публично и признал 27 февраля 1945 года.
Не приводя всех его словоизлияний, познакомлю читателя с парой вполне представительных фраз из парламентской речи Черчилля:
«Палата прекрасно знает из моих выступлений, что правительству Его Величества всегда казался более важным вопрос о свободе, независимости, целостности и суверенности Польши, нежели вопрос о фактических ее границах.
Меня всегда больше занимал вопрос о создании свободного Польского государства, которое стало бы надежным домом для польского народа, нежели вопрос о демаркации границы или передвижении границ Польши дальше на Запад».
Что ж, сказано откровенно. Для Черчилля были важны пределы не территории Польши, а пределы ее противостояния России. А границы, мол, дело десятое.
Интересно, знают ли о такой позиции Черчилля в нынешней Польше даже университетские профессора-историки?
А если знают, то почему молчат?
И знакомят ли современные польские историки и политики польский народ с такими словами Черчилля, сказанными им в Лондоне 27 февраля 1945 года:
«Если бы не было колоссальных усилий и жертв со стороны России, Польша была бы обречена на полную гибель от рук немцев. Не только Польша как государство и нация, но и поляки как народ были обречены Гитлером на уничтожение и порабощение»?
Впрочем, Черчилль хотя и вынужден был сказать это – очень уж очевиден был в феврале 1945 года подвиг советского народа во имя свободы и будущего Польши – обеспечить существенное приращение территории Польши не стремился.
И Сталину пришлось дать англосаксам второй бой за сильную Польшу – уже после Победы, в Потсдаме, на Берлинской конференции.
На второй же день ее работы, 18 июля 1945 года, Сталин предложил Трумэну и Черчиллю: «Давайте определим западные границы Польши, и тогда яснее станет вопрос о Германии».
Но тут «заклятых коллег» Сталина как заколодило. Тем не менее Сталин был тверд, и под конец заседания 20 июля председательствующий Трумэн был вынужден сказать:
– Следующий вопрос – о западной границе Польши. Я так понимаю, что у советской делегации есть соображения по этому вопросу.
Сталин и тут проявил выдержку и умело взял паузу, предложив:
– Если мои коллеги не готовы к обсуждению этого вопроса, то, может быть, мы перейдем к следующему вопросу, а этот вопрос обсудим завтра?
Трумэн явно обрадовался этой отсрочке и сразу согласился:
– Лучше обсудить его завтра…
А назавтра, 21 июля 1945 года, Трумэну и Черчиллю пришлось несладко. Как им ни хотелось уйти от конкретики вопроса, Сталин раз за разом возвращал их к февральским решениям Крымской конференции и ко вчерашнему (от 20 июля 1945 года) предложению делегации СССР, где было сказано, что западную границу Польши целесообразно установить по линии «западнее Свинемюнде до реки Одер с оставлением г. Штеттина на стороне Польши, далее вверх по течению реки Одер до устья реки Зап. Нейсе и отсюда по реке Зап. Нейсе до чехословацкой границы».
Собственно, советское предложение полностью соответствовало пожеланиям самих поляков.
Трумэн и Черчилль попытались изобразить из себя адмирала Нельсона, прикладывавшего в неудобных случаях подзорную трубу к выбитому глазу и заявлявшего, что он-де ничего не видит, и дружно заявили, что мол, о западной границе никогда не было заявлено официально. Однако Сталин напомнил им, что «польское правительство национального единства выразило свое мнение относительно западной границы».
Сталин имел в виду послание президента Крайовой Рады Народовой Болеслава Берута и премьер-министра Временного правительства национального единства Осубки-Моравского от 20 июля 1945 года. В послании на имя Председателя Совета Народных Комиссаров ССС И.В. Сталина было сказано:
«От имени Польского временного правительства национального единства обращаемся к Вам, г-н генералиссимус, по жизненно важному для польского народа вопросу западных границ Польской республики.
Польское временное правительство национального единства, выражая единодушную и непреклонную волю всего польского народа, считает, что только граница, проходящая на юге вдоль бывшей немецко-чехословацкой границы вдоль реки Западная Нейсе и левого берега реки Одер, включая Штеттин, западнее Свинемюнде, может быть справедливой границей, обеспечивающей польскому народу условия благоприятного развития, безопасности в Европе и прочного мира во всем мире».
Идентичные ноты в тот же день, 20 июля 1945 года, были направлены поляками Трумэну и Черчиллю.
Янки и бриттам это обращение было не более приятно, чем уксус вместо вина, но у поляков в Потсдаме был авторитетный и деятельный «ходатай» – Генералиссимус Сталин. И все закончилось тем, что пункт «в» раздела VIII «Польша» официального Протокола Берлинской конференции трех великих держав от 1 августа 1945 года определил западную границу Польши так, как это предлагал Сталин, за спиной которого стояла могучая Советская Россия.
Приведу немецкие названия населенных пунктов – населенных немцами не один век, включая первые сорок пять лет ХХ века – которые в 1945 году сменились польскими названиями:
Алленштейн – Ольштын, Бельгард – Бялогард, Бейтен – Бытом, Бреслау – Вроцлав, Бромберг – Быдгощ, Брунсберг – Бранево, Вальденбург – Валжбих, Глейвиц – Гливице, Глогау – Глогув, Грауденц – Грузендз, Грейфенберг – Грыфице, Грюнберг – Зелена-Гура, Данциг – Гданьск, Дейч-Кроне – Валч, Дейч-Эйлау – Илава, Зорау – Жары, Каттов – Катовице, Кеслин – Кашалин, Кольберг – Колобжег, Конитц – Хойнице, Кульм – Хелмно, Кюстрин – Костшин, Лигниц – Легница, Лисса – Лешно, Мариенбург – Мальборк, Морунген – Моронг, Оппельн – Ополе, Ортельсбург – Щитно, Позен – Познань, Польнов – Полянув, Ратибор – Рацибуж, Розенберг – Суш, Свинемюнде – Свинеуйсце, Торн – Торунь, Хиршберг – Еленя-Гура, Шлаве – Славно, Шнайдемюль – Пила, Штаргард – Старгард, Штеттин – Щецин, Эльбинг – Эльблонг, Яуер – Явор.
Вот сколько одних городов, в том числе и крупных, получила Польша благодаря России и Сталину. Историческая область Померания стала называться Поморьем, залив Фриш-Гаф – Вислинским заливом, река Нейсе – Нысой-Лужицкой, а река Одер – Одрой.
Чтобы эта исторически-географическая чехарда была понятнее, сообщу, что ставший польским Хелмно германский Кульм – это родина и самого «лучшего танкиста рейха» Гейнца Гудериана, и его матери, и его отца. И его деда. И даже прадеда.
Во время германо-польской войны 1939 года немец Гудериан освобождал на польской территории свой родной город. Такие вот это были «исконные польские земли». А точнее, это были действительно давние славянские земли, но издавна же заселенные вперемешку славянами и немцами. Причем немцы больше селились в городах и, пожалуй, сделали для развития этих земель больше, чем поляки.
КАК МОЖЕТ убедиться сам читатель, историческая и этническая двойственность ситуации хорошо отражена в фонетической близости исторических польских и немецких названий одних и тех же городов и городков. Теперь же немцы поголовно переселялись с прадедовских, насиженных за века, мест в различные местности поверженной Германии. И хотя здесь можно было и впрямь говорить о восстановлении исторической справедливости по отношению к Польше, в человеческом отношении такая историческая справедливость обернулась для миллионов простых немцев если не трагедией, то драмой, исполненной жизненной несправедливости.
Однако Сталин пошел на это – как в расчете на прочное обеспечение безопасности западных границ России, так и в расчете на вечную признательность и благодарность поляков по отношению к советскому и русскому народам, вернувшим Польше не только право на свободу и будущее, но еще и обеспечившим Польше беспрецедентное в новейшей истории приращение национальной территории исключительно за счет военных и политических усилий иностранного государства – Советского Союза.
Рассчитывал Сталин, конечно, и на то, что все усилия России по военному освобождению Польши и по политической поддержке польских территориальных интересов заложат прочный фундамент нерушимой советско-польской дружбы, изжившей многовековые взаимные претензии и грехи.
Если и есть в мировой истории государственный лидер одного государства, заслуживающий золотой памятник себе на центральной площади столицы другого государства, то это Сталин. Именно ему поляки – если бы они были способны на чувство исторической и человеческой благодарности – должны были бы поставить в Варшаве величественный монумент.
Поставили…
