С первых до последних слов статья пылает ненавистью ко всему советскому. Не удивительно, что попытки автора рассказать о судьбах павших советских генералов вылилась в нагромождение невежественных мифов, домыслов и сплетен.
Невежественные мифы
Скудные познания Сергея Самарина о структуре командного состава Красной армии и искаженные представления о масштабах репрессий в РККА обнаруживаются уже в преамбуле статьи – в утверждении, что репрессии «на 80% уничтожили офицеров высшего и среднего звена».
Во-первых, в 30-х годах прошлого века в Красной армии не было офицеров – были командиры и начальники. Офицерами они стали именоваться только с 1943 года. Во-вторых, командно-начальствующий состав РККА делился на высший, старший, средний и младший. Об «уничтожении» каких категорий начсостава ведет речь Самарин? О трех (от среднего до высшего) или о двух (высшем и старшем)? Если о трех, то по данным О.Ф. Сувенирова (книга «Трагедия РККА. 1937–1938», 1998, с. 307–308) всего за 1936–1940 гг. было осуждено за контрреволюционные преступления начсостава от среднего до высшего 3682 чел., что составляло 2,7% от общей численности (135 тыс. чел.) этих категорий начсостава в 1936 году. Если же Самарин имеет в виду «уничтожение» начсостава лишь первых двух категорий начсостава, то среди них осужденных за контрреволюционные преступления в 1936–1940 гг. в процентном отношении было больше, но они составляли менее 10% от общей численности начсостава высшей и старшей категорий. Нужно иметь в виду, что не все из осужденных за контрреволюционные преступления были «уничтожены», часть из них отбывала наказания в лагерях ГУЛАГА, а часть была освобождена (на слуху имена Рокоссовского К.К., Горбатова А.В., Мерецкова К.А. и др.).
Таким образом, приведенная Самариным цифра «уничтоженных» репрессиями «офицеров высшего и среднего звена» лжива – она не менее чем в 8 раз завышает действительное число погибших в результате репрессий командиров Красной армии.
В основной части статьи в описания судеб советских генералов Самарин вплетает различные невежественные и оскорбительные мифы.
Командующий Юго-Западным фронтом генерал-полковник Кирпонос Михаил Петрович в статье представлен законченным карьеристом, который убежден, что «для достижения цели все средства хороши». Самарин пишет, что Кирпонос М.П.: «20 лет ждал своего часа и дождался… совершил в РККА самую выдающуюся карьеру…В марте 1940-го совершил умопомрачительный рывок от полковника до генерал-полковника и командующего Юго-Западным фронтом».
Во-первых, в марте 1940 года Кирпонос М.П. имел воинское звание «комдив», что на два звания выше звания «полковник», т.е. соответствовало званию «генерал-лейтенант», которое вместе с другими генеральскими званиями было введено в РККА 7 мая 1940 года. Через месяц, 4 июня 1940 года, Постановлением СНК СССР это звание вместе с другими комдивами было присвоено Кирпоносу М.П. Звание генерал-полковника Кирпонос М.П. получил 22 февраля 1941 года. Таким образом, с марта 1940 года до начала войны Кирпонос М.П. «вырос» не на три, а лишь на одно воинское звание.
Во-вторых, карьера Кирпоноса М.П. не была самой стремительной в РККА. Первое звание высшего командного состава (комбриг) он получил 26 октября 1935 года, а последнее (генерал-полковник) только через пять с половиной лет. А, например, Кузнецов Федор Исидорович, командовавший в начале войны Северо-Западным фронтом, будучи на шесть лет моложе Кирпоноса, комбригом стал позже (5 декабря 1935 г.), а звание генерал-полковника получил одновременно с Кирпоносом. Мерецков Кирилл Афанасьевич сделал еще более впечатляющую карьеру: он был младше Кирпоноса на пять лет, но уже 20 ноября 1935 года стал комдивом, а в тот день, когда Кирпоносу было присвоено звание «генерал-лейтенант», Мерецков стал генералом армии и через месяц возглавил Генеральный штаб. Одновременно с ним звание «генерал армии» было присвоено Жукову Георгию Константиновичу (моложе Кирпоноса на четыре года), которому понадобилось чуть более двух лет, чтобы пройти путь от комдива до генерала армии.
В-третьих, и по возрасту Кирпонос М.П. не был выскочкой. В июне 1941 года из шести командующих фронтами старше (на два года) Кирпоноса М.П. был только генерал Апанасенко И.Р., командующий Дальневосточным фронтом. По возрасту Кирпонос М.П. был старше даже наркома обороны Маршала Советского Союза Тимошенко С.К. (на три года) и начальника Генерального штаба генерала армии Жукова Г.К. (на четыре года).
Наконец, в-четвертых, нет никаких свидетельств, что Кирпонос М.П. из кожи вон лез, чтобы занять высокий армейский пост. Наоборот, с 1934 года по ноябрь 1939 года он командовал Казанским пехотным училищем и никаких полководческих амбиций не проявлял. Даже после начала советско-финской войны в рапорте на имя командующего Приволжского военного округа просьбу отправить на фронт Кирпонос М.П. обосновал так: «Для того чтобы правильно обучать и воспитывать военные кадры в духе современных требований, надо иметь боевой опыт» (цит. по книге В. Вакурова и Г. Андреева «Генерал Кирпонос», 1969, с. 23). То есть Кирпонос М.П. планировал и в будущем заниматься подготовкой офицерских кадров и не помышлял о высших армейских постах. Но судьба распорядилась иначе.
Генерала армии Ватутина Николая Федоровича Самарин включил в число ответственных за потери 5-й гвардейской танковой армии под Прохоровкой.
| [img=-12881] |
Самарин утверждает: «Танковое сражение под Прохоровкой привело к огромным потерям. Архивы закрыты, но умалчиваемая правда о потерях очевидна. Приведу информацию из источника, заслуживающего доверия. Командующему 5-й гвардейской танковой армии генералу Ротмистрову грозил трибунал, потери составили не менее 334 танков и САУ. Василевский спас всех, в донесении в Ставку количество немецких танков увеличил в 2,5 раза, до 700, а потери – в 50–70 раз» (выделено мной. – В.Л.).
Известно донесение Василевского А.В. в Ставку от 14 июля 1943 года (оно приведено в книге маршала «Дело всей жизни», изданной в 1978 г.). Но в этом донесении нет никаких цифр о немецких потерях в танках 12 июля 1943 года. Видимо, Самарин имеет в виду цифру немецких потерь, приведенную Ротмистровым П.А. в книге «Стальная гвардия» (издана в 1984 г.), – 350 танков. Несложно подсчитать, что, если верить Самарину и его «заслуживающему доверия источнику», потери немцев 12 июля 1943 года составляли 5–7 танков. Теперь обратимся к книге немецкого военного историка Фризера К.Х. («Das Deutsche Reich und Zweite Weltkrieg», 2007, s.125), в которой приведены воспоминания командира 6-й роты 2-го батальона 1-го танкового полка дивизии СС «Лейбштандарт Адольф Гитлер», входящей во 2-й танковый корпус СС, оберштурмфюрера Р. фон Риббентропа. Утром 12 июля 1943 года Р. фон Риббентроп повел семь танков своей роты в атаку: «Пройдя 100–200 метров, мы были потрясены – перед нами появились 15,20, 30, 40, а затем просто бессчетное число русских Т-34. Теперь эта стена танков шла на нас…У семи немецких танков не было никаких шансов против превосходящих сил. Четверо из них были немедленно захвачены (выделено мной. – В.Л.), а другие три танка спаслись…». Эти четыре танка, захваченных советскими войсками только в одной немецкой роте, составляют, по версии Самарина и его «заслуживающего доверия источника», 60–80% всех немецких потерь в танках за 12 июля 1943 года. Это значит, что в потери Самарин и его «заслуживающий доверия источник» включили только захваченные советскими войсками немецкие танки. Именно так подсчитывали потери немцы в танках на подконтрольных вермахту территориях. А подбитые и сожженные в бою танки в вермахте (в отличие от Красной армии) потерянными не считались. Немцы планировали их восстановить либо в войсковых условиях, либо в Германии.
Корректный подсчет немецких танковых потерь за 12 июля 1943 года можно провести сравнением численностей боеспособных танков немецких войск (2-го танкового корпуса СС, входящего в состав 4-й немецкой танковой армии и 3-го танкового корпуса оперативной группы «Кемпф»), участвовавших в боях под Прохоровкой против войск 5-й гвардейской танковой армии, на вечер 11 июля 1943 года и на утро 13 июля 1943 года с учетом возможного пополнения. По данным немецкого историка Й. Энгельмана (книга «Zitadelle. Die Grosse Panzerschlacht im Osten,1943») к вечеру 11 июля 1943 года во 2-м танковом корпусе СС насчитывалось 294 танка и штурмовых орудий, но к 13 июля 1943 года в строю оставался 131 танк и штурмовое орудие, т.е. их численность за 12 июля уменьшилась на 163 танка и штурмового орудия. Нужно иметь в виду, что вечером 12 июля и ночью с 12 на 13 июля корпус пополнялся отремонтированными машинами, поврежденными в боях с 5 по 11 июля (корпус 5 июля начинал наступление с 390 танками и 104 штурмовыми орудиями). Точной цифры пополнения нет, но она могла быть значительной. Так, по данным американского историка Денниса Шоултера, за ночь с 13 на 14 июля ремонтным службам танковой дивизии «Райх» 2-го танкового корпуса СС удалось восстановить и поставить в строй около ста танков (книга «Битва на Курской дуге. Броня и кровь», с. 314). Вряд ли всегда ремонтным немецким службам удавалось за ночь восстанавливать столько танков, но, учитывая большие потери 2-го корпуса СС в боях 12 июля, можно предположить весьма интенсивную работу немцев по восстановлению поврежденных танков и штурмовых орудий. Реально за ночь ремонтные службы каждой дивизии (ремонтный батальон дивизии, ремонтные роты полков и ремонтные взвода батальонов) могли восстановить от 5 до 15 танков и штурмовых орудий. Это значит, что к утру 13 июля ремонтные службы корпуса могли поставить в строй примерно 15–45 отремонтированных боевых машин, то есть реальные потери 2-го танкового корпуса СС 12 июля составляли ориентировочно 180–210 танков и штурмовых орудий.
Потери немецкого 3-го танкового корпуса, по подсчетам Замулина В.Н., (книга «Прохоровка. Неизвестные подробности об известном сражении», 2013, с. 402), за 12 июля 1943 года составляли 30–35 танков.
Кроме того, по данным шведских историков Никласа Цеттерлинга и Андреса Франксона (книга «Kursk 1943: a statistical analysis», 2000. – p. 219), 13 июля 1943 года в состав танковых войск группы армий «Юг» вошли присланные из Германии 15 танков Pz IV. Однако неизвестно, были ли они включены в состав 2-го танкового корпуса СС и (или) 3-го немецкого танкового корпуса. Поэтому принимать их в расчет не будем.
Таким образом, немецкие войска в боях 12 июля 1943 года потеряли ориентировочно 210–240 танков и штурмовых орудий (возможно и больше, это требует дополнительных исследований), что, конечно, меньше, чем потеряла 5-я гвардейская танковая армия, но не в 50–70 раз, как полагает Самарин, а всего лишь в 1,4–1,6 раза.
А в целом потери в Курской битве немецких войск в танках были настолько велики, что генерал-полковник вермахта Гейнц Гудериан, занимавший в 1943 году пост генерального инспектора бронетанковых войск Германии, в своих мемуарах с горечью писал: «В результате провала наступления «Цитадель» мы потерпели решительное поражение. Бронетанковые войска, пополненные с таким большим трудом, из-за больших потерь в людях и технике на долгое время были выведены из строя…» (книга «Воспоминания солдата», 2001, с. 431).
Кощунственное включение в ряд погибших советских полководцев изменника Власова А.А. Самарин сопроводил двумя замшелыми мифами: об отношении к побывавшим в плену и о численности коллаборационистов.
Самарин утверждает, что военнопленных в СССР считали предателями. Это не так. Предателями считали лишь тех, кто запятнал себя сотрудничеством с немцами. Для выявления таких лиц осенью 1941 года приказом наркома обороны №0521 были созданы фильтрационные лагеря для проверки бывших военнопленных и окруженцев. С 1 ноября по 1 марта 1944 года в этих лагерях прошли проверку более 312 тысяч бывших военнослужащих Красной армии. Из проверенных только 6% были арестованы или направлены в штрафбаты. Большинство (более 75%) были возвращены в армию, а остальные были направлены в промышленность и на лечение. В ноябре 1944 года подход к проверке бывших военнопленных был кардинально упрощен. Согласно постановлению Государственного Комитета Обороны освобожденные военнопленные направлялись непосредственно в запасные воинские части, минуя спецлагеря. Освобожденные в конце войны и после ее завершения советские военнопленные (1 млн 836 тыс. чел.) после проверки были направлены: около 1 млн. чел. – для дальнейшего прохождения службы в частях Красной армии, 600 тыс. чел – для работы в промышленность в составе рабочих команд и батальонов, а 233,4 тыс. бывших военнослужащих, скомпрометировавших себя в плену, – в лагеря НКВД (книга «Великая Отечественная без грифа секретности. Книга потерь», 2014, с. 327). Большинство освобожденных из плена советских генералов были восстановлены в вооруженных силах. В том числе продолжил службу упомянутый Самариным генерал-майор Потапов Михаил Иванович. Он был восстановлен в звании и до смерти в 1965 году занимал высокие армейские должности, имел воинское звание генерал-полковника.
Теперь о коллаборационистах. Самарин утверждает, что их численность была 1 млн чел., «…ведь только в РОА входило более 200 тыс. чел».
На самом деле в РОА реально числилось гораздо меньше солдат и офицеров. По тщательным подсчетам Смыслова О.С. в состав РОА входили три дивизии, две бригады (учебно-запасная и противотанковая, ВВС, штаб и вспомогательные подразделения общей численностью до 62 тыс. чел., причем боеспособной была лишь 1-я дивизия – 19 тыс. чел. (книга «Пятая колонна» Гитлера. От Кутепова до Власова, 2004, с. 467). Поскольку в годы войны в Красную армию было призвано 34,5 млн чел., то численность РОА составляла менее 0,2% от призванных. Если учитывать казачьи части и соединения, националистические подразделения вермахта, сформированные из граждан СССР, то общее число находившихся на службе Германии бывших советских граждан О.С. Смыслов определяет в 300 тыс. чел. Такая же цифра советских граждан, служивших в полиции и в вооруженных силах Германии в 1941–1945 годах, официально указана комиссией по реабилитации жертв политических репрессий при президенте РФ, т.е. реально в годы войны с оккупантами сотрудничало 0,15% от численности населения СССР. Цифра 1 млн коллаборационистов, приведенная Самариным О.С. и фигурирующая во многих публикациях, является результатом расширительного трактования термина «коллаборационизм», в который включаются и вынужденные работы советских граждан в немецких оккупационных учреждениях. Такой прием привел к появлению множества фальсификационных цифр о масштабах коллаборационизма. При желании в коллаборационисты можно записать все 74 млн советских граждан, оказавшихся на захваченных немцами территориях и вынужденных как-то выживать. Стоит напомнить Самарину и другим любителям гиперболизации коллаборационизма среди советского населения в годы войны слова недруга советской власти, эмигранта (меньшевика) Двинова Б.Л., писавшего в книге «Власовское движение в свете документов» (издана в Нью-Йорке в 1950 г.): «…Надо раз и навсегда отказаться от кое для кого весьма удобных, но совершенно неверных настроений о том, будто Красная армия и русский народ только и мечтали о приходе немцев. Это представление ни в малейшей степени не отвечает действительности. Признавая наличие элементов пораженчества в армии и народе, необходимо в оценке его строго соблюдать пропорции. К тому же пораженчество было довольно скоро изжито даже в этих скромных размерах. Этому способствовало то, что завоеватель очень скоро сбросил маску «освободителя народов» и явился русскому народу во всей реальности жестокого бездушного поработителя».
Перед описанием гибели генерала армии Черняховского И.Д. Самарин «коротко отклонился от темы» и пустился в рассуждения о процветании «безнаказанности» в Красной армии. Однако, если о первых месяцах войны, когда сложнейшая боевая остановка вынуждала командиров к применению иногда чрезмерно жестоких мер, вплоть до расстрелов, еще можно говорить о разгуле «безнаказанности», то уже 4 октября 1941 года в связи с участившимися случаями «незаконных репрессий и грубейшего превышения власти со стороны отдельных командиров и комиссаров по отношению к своим подчиненным» был издан приказ народного комиссара обороны №0391 «О фактах подмены воспитательной работы репрессиями», в котором отмечалось, что незаконные расстрелы, самоуправство и рукоприкладство со стороны командиров и комиссаров являются проявлением «безволия и безрукости», способствуют падению воинской дисциплины и политико-морального состояния войск. Приказ требовал бороться с явлениями незаконных репрессий, рукоприкладства и самосудов, характеризуя их как «нетерпимые в Красной Армии факты извращения дисциплинарной практики, превышения предоставленных прав и власти». В конце июля 1942 года в связи со сложным положением на фронтах появился известный приказ наркома обороны №227 «О мерах по укреплению дисциплины и порядка в Красной Армии и запрещении самовольного отхода с боевых позиций». Этот приказ стал очередным шагом военно-политического руководства в отходе от применения к нарушителям воинской дисциплины крайних мер путем введения, по опыту противника, особых штрафных подразделений для военнослужащих, «провинившихся в нарушении дисциплины по трусости или неустойчивости». 26 августа 1942 года нарком юстиции издал приказ «О задачах военных трибуналов по проведению в жизнь приказа НКО №227 от 28.07.1942 г.». Приказ требовал от председателей и членов военных трибуналов «покончить с практикой огульного осуждения многих лиц, в отношении которых могут быть приняты меры дисциплинарного воздействия и меры, предусмотренные приказом №227 (направление в штрафные роты и т.п.)». В 1944–1945 гг. в ходе успешных боевых действий Красной армии в практике войск заметно усилился отход от доминирующей в начале войны карательной практики, все большее распространение получил принцип соразмерности наказания содеянному правонарушению. Конечно, правонарушения и преступления в Красной армии не исчезли, но их количество заметно снизилось.
***
В тексте статьи Самарина много ошибок мелких, но характерных. Так, он называет Щорса комдивом, но до 1924 года такой воинской категории командир дивизии в РККА не было, была воинская категория начальник дивизии (сокращенно начдив). Самарин сообщает, что генерал М.Г. Ефремов закончил «Военно-политическую академию им. Фрунзе», но академии с таким названием никогда не было – были Военная академия имени М.В. Фрунзе и Военно-политическая академия, первоначально носившая имя Н.Г. Толмачева, а в 1938 году получившая имя В.И. Ленина. М.Г. Ефремов учился в обеих академиях: в 1930 году он окончил курс единоначальников Военно-политической академии имени Н.Г. Толмачева, а затем в 1933 году окончил Военную академию имени М.В. Фрунзе. Генерал армии Черняховский И.Д. погиб не 8 февраля 1945 года, как об этом пишет Самарин, а 18 февраля 1945 года. Образованную 23 июня 1941 года Ставку Главного командования Вооруженных Сил Союза ССР Самарин называет Ставкой Главнокомандующего. Использованное Самариным сочетание слов «командующий соединением войск» безграмотно. К соединениям войск относятся бригады, дивизии и корпуса, их руководителей называют командирами, а командующими называют руководителей объединений войск – от армии и выше.
Домыслы и сплетни
В жгучем стремлении опорочить советских полководцев Самарин прибегает к домыслам и сплетням.
О смерти генерал-полковника Кирпоноса М.П. Самарин сообщает, что «непосредственных свидетелей не осталось, а показания косвенных, мягко говоря, разнились, поэтому есть три версии: 1) смерть в бою; 2) самоубийство; 3) исполнение сотрудниками НКВД секретного приказа Сталина о недопущении пленения командного состава фронта».
На самом деле свидетели гибели Кирпоноса М.П. были, и об этом еще в 1964 году сообщалось в статье «Правда о гибели генерала М.П. Кирпоноса» (Военно-исторический журнал, №9, с.61–69). К тому времени в живых оставался единственный свидетель гибели генерала М.П. Кирпоноса, состоявший для особых поручений при члене Военного совета Юго-Западного фронта, старший политрук (в 1964 г. подполковник запаса) В.С. Жадовский. Он рассказал, что Кирпонос М.П. погиб от смертельного ранения в грудь осколком мины. Далее он сообщил: «Чтобы немцы не смогли опознать труп и установить факт гибели командующего фронтом, мы с майором Гненным (порученец Кирпоноса М.П., погиб в 1942 г. – В.Л.) сняли с Михаила Петровича драповую шинель, изрезали ее и сожгли, срезали с кителя петлицы со знаками различия, сняли Звезду Героя Советского Союза №91, вынули из кармана документы, расческу, платок, письма, а труп захоронили в канаве на дне оврага… На другой день, 21 сентября, мы с майором Гненным собрали группу офицеров, сержантов и солдат и начали с ними пробиваться на восток. Вышли мы из окружения 23 октября в районе города Фатеж Курской области… 26 октября 1941 года мы с майором Гненным прибыли в штаб фронта, в город Валуйки и устно доложили командованию Юго-Западного фронта (нового формирования) обстоятельства гибели Военного совета и М.П. Кирпоноса. Командованию фронта мы передали документы, Золотую Звезду Героя Советского Союза и личные вещи, принадлежавшие М.П. Кирпоносу. В докладной записке мы доложили, где захоронен труп М.П. Кирпоноса, в чем он одет и какие имеет ранения».
В сентябре 1943 года Сенчанский район Полтавской области был освобожден от немецко-фашистских захватчиков, а в конце октября по заданию Генштаба В.С. Жадовскому как единственному оставшемуся в живых очевидцу гибели генерал-полковника М.П. Кирпоноса и знавшему место его захоронения было поручено выехать с группой офицеров наркомата обороны на место гибели М.П. Кирпоноса и найти его останки. Была создана специальная комиссия. Прибыв в урочище Шумейково, комиссия нашла могилу, вскрыла ее и приступила к осмотру останков. В акте судебно-медицинского вскрытия могилы (эксгумации) и осмотра трупа от 6 ноября 1943 года комиссия указала: «Обнаруженный в могиле труп – есть труп бывшего командующего войсками Юго-Западного фронта – Героя Советского Союза генерал-полковника тов. Кирпоноса Михаила Петровича».
В декабре 1943 года останки генерал-полковника Кирпоноса М.П. были перезахоронены в Киеве в Ботаническом саду им. А.В. Фомина, а в 1957 г. – перенесены в Парк Вечной Славы.
О генерале Ефремове М.Г. Самарин никакой гадости не написал, но не преминул лягнуть начальников генерала. Он пишет: «В своих мемуарах командующий и начальник штаба Западного фронта маршалы Жуков и Соколовский подтвердили, что Ефремов хоть и был героической личностью, но генерал он никудышный».
Маршал Соколовский В.Д. вообще мемуаров не оставил, а маршал Жуков Г.К. в своих мемуарах «Воспоминания и размышления» (издание 1969 г., с. 375) характеризует Ефремова М.Г. совсем не так, как сообщает Самарин. Жуков Г.К. называет Ефремова «настоящим героем», «талантливым и храбрейшим военачальником» и пишет о нем: «Генерал-лейтенант М.Г. Ефремов вступил в командование 33-й армией 25 октября 1941 года, когда немцы рвались к Москве. В битве за Москву войска армии под его командованием дрались мужественно и не пропустили через свои оборонительные рубежи противника. За боевую доблесть в битве под Москвой генерал М.Г. Ефремов был награжден орденом Красного Знамени».
О генерале предателе Власове А.А. Самарин написал: «…подчиненных он не предавал, так как издал приказ о выходе из окружения мелкими группами».
Попытка Самарина этим домыслом обелить Власова несостоятельна. Командуя 2-й ударной армией, Власов одновременно оставался заместителем командующего Волховским фронтом и на первом же допросе сообщил немцам сведения о составе фронта и охарактеризовал командование фронта и армий. Что это как не предательство? А приказ Власова о выходе из окружения мелкими группами, по мнению многих оставшихся в живых воинов 2-й ударной армии, был ошибочен – большинство мелких групп погибли или попали в плен, поскольку были не способны выйти с боем из окружения.
Наиболее гадкую сплетню Самарин припас для описания гибели самого молодого и талантливого командующего фронтом генерала армии Черняховского И.Д.
Вот какую версию гибели Черняховского И.Д. Самарин считает «вполне правдоподобной»: «Белорусская газета «Знамя юности» 16 мая 1995 года описала событие 50-летней давности: «Февральским утром генерал Черняховский вместе с адъютантами и охраной выехал в Ковно. Весь фронт знал, что у Черняховского шикарный «опель-адмирал», которым командующий очень дорожил… Ехал он в расположение армейского госпиталя, где работала его боевая подруга – военврач. В Ковно славно отдохнули: выпивка, музыка, танцы. Утром черный «опель» уже мчал генерала на запад, в расположение штаба. В дороге случилась неприятность, шофер автомашины зацепил идущий в направлении фронта Т-34, …помяли передок. Рассвирепевший генерал вылез из легковушки и потребовал к себе командира танка. «Старший лейтенант Савельев», – представился танкист. Очевидцы утверждают, что Черняховский достал пистолет и застрелил офицера. Спустя несколько минут Черняховский был смертельно ранен осколком снаряда. По машине командующего с расстояния около 400 метров стрелял осиротевший экипаж злополучного танка».
Во-первых, первая же фраза этой версии свидетельствует о полном незнании ее автором (и Самариным тоже) боевой обстановки в 3-м Белорусском фронте в период смерти Черняховского. Дело в том, что Черняховский погиб не во время оперативной паузы, а в период жесточайших боев войск 3-го Белорусского фронта по уничтожению хейльсбергской группировки противника. Хейльсбергская фронтовая операция началась 10 февраля 1945 года и характеризовалась упорными боями с хорошо укрепленной обороной немецких войск силой около 20 дивизий. Достаточно сказать, что штурм небольшого прусского городка Мельзак (ныне польский город Пененжно) продолжался четверо суток и лишь 17 февраля войска 35-го стрелкового корпуса 3-й армии овладели городом. Только полный профан в военных вопросах мог предположить, что в такой обстановке командующий фронтом бросит войска и уедет по личным делам глубоко в тыл (город Каунас, имевший тогда название Ковно, был освобожден войсками фронта еще 1 августа 1944 года и в феврале 1945 года находился более чем в трехстах километрах от линии фронта). Сложная обстановка и тяжело развивающееся наступление требовали от Черняховского непрерывного нахождения на передовой. Что он и делал. 17 февраля 1945 года Черняховский находился в войсках 5-й армии генерал-полковника Крылова Н.И, а с утра 18 февраля направился в 3-ю армию генерал-полковника Горбатова А.В.
Во-вторых, в оригинале статьи в белорусской газете «Знамя юности» сообщается, что инцидент с машиной Черняховского произошел при ее обгоне танковой колонны, двигающейся к фронту. Однако никто из настоящих очевидцев смерти генерала Черняховского никогда не говорил о движущейся к фронту танковой колонне. Это не удивительно, если знать боевую обстановку вблизи города Мельзак. Ее кратко описал генерал Горбатов А.В. в своих мемуарах (книга «Годы и войны», 1989). Он сообщил, что немцы, выбитые из Мельзака, отошли на запасные позиции в двух километрах севернее и западнее города и вели систематический артиллерийский огонь по позициям корпусов армии. Когда Черняховский позвонил в штаб армии и сообщил о приезде через два часа, то Горбатов предупредил его, что шоссе просматривается противником и обстреливается артогнем, но Черняховский не обратил на это внимания. Между тем такая обстановка на позициях 3-й армии исключала движение колонны танков к фронту в дневное время. Ни один танковый командир в условиях вероятного артиллерийского воздействия противника не станет днем совершать марш к фронту – только под прикрытием ночи.
В-третьих, описанное в версии поведение генерала Черняховского И.Д. не только не соответствует степени тяжести инцидента, но и абсолютно противоречит личностным качествам генерала (выдержке, интеллигентности, заботе о подчиненных), о чем есть множество свидетельств его сослуживцев различных чинов и званий.
Наконец, в-четвертых, если действительно произошло то, что описал Самарин, то должны быть какие-то официальные сведения о смерти старшего лейтенанта Савельева. В объединенной базе данных (ОБД) «Мемориал» имеется 23 665 записей погибших и умерших воинов Красной армии по фамилии Савельев. Из них записей на лиц с воинскими званиями от младшего до старшего лейтенанта имеется 2185. 119 записей относятся к погибшим и умершим в 1945 году Савельевым лейтенантских званий, а среди них числится лишь 13 танкистов: 6 – из войск 1-го Украинского фронта, 5 – из войск 1-го Белорусского фронта, 1 – из войск 2-го Белорусского фронта, 1 – из войск Прибалтийского фронта, но ни одного из войск 3-го Белорусского фронта. Добавлю, что в период с 9 по 28 февраля 1945 года во всей действующей армии не погиб ни один танкист по фамилии Савельев.
В целом версия гибели генерала армии Черняховского И.Д., изложенная Самариным, является грубо и невежественно слепленным фейком с целью дискредитировать выдающегося советского полководца.
***
Проведенный выше разбор основных сентенций статьи Самарина дает основание считать ее пасквилем, оскверняющим память погибших советских полководцев, как использованием при описании их судеб невежественных мифов, домыслов и сплетен, так и кощунственным включением в число советских генералов, павших в боях за Родину, клятвопреступника и предателя Власова А.А.
