1.
Газета – это еще и летопись истории страны и ее народа, тем более ценная, что писалась она не укрывшимся в скиту монахом Пименом, а людьми, у которых и в мыслях не было «излагать историю» и которые поэтому проговаривались о чем-то важном, что мемуары потом затушуют и скроют.
Передо мной лежит юбилейный 8 999-9 000-й номер «Советской России» от 26 февраля 1986 года. Почти весь номер занимает политический доклад генерального секретаря ЦК КПСС Михаила Сергеевича Горбачева на XXVII съезде КПСС, открывшемся за день до этого, 25 февраля. Читаешь его и возвращаешься мысленно к тем далеким временам, когда, тем не менее, были заложены истоки сегодняшних наших коллизий. И, конечно, не можешь не думать о причинах перестройки, ставшей катастройкой, о том, что же было сделано неправильно, что же мы – сторонники социализма, советские патриоты – проглядели… И многое дают понять сухие слова официального доклада, которые тогда, в февральскую среду 1986-го, мы, наверное, просто пробежали глазами… Нам казалось, что не так уж и важно, что генсек сказал на съезде. Все равно наша жизнь будет течь так, как текла раньше, и будут у нас и отдых в Сочи, и премия под Новый год, а у наших детей – бесплатная учеба в вузах, а потом квартиры, положенные молодым специалистам…
А оказалось – заезженные фразы доклада партруководителя несли в себе заряд разрушения, сравнимый с атомным оружием…
…Значительная часть того доклада Горбачева была посвящена обоснованию социально-экономического ускорения как нового стратегического курса партии и Советского государства. Горбачев так определял этот новый курс:
«Что мы понимаем под ускорением? Прежде всего – повышение темпов экономического роста. Но не только. Суть его – в новом качестве роста: всемерной интенсификации производства на основе научно-технического прогресса, структурной перестройки экономики, эффективных форм управления, организации и стимулирования труда… Главное, что должно обеспечить нам успех, – живое творчество масс, максимальное использование огромных возможностей и преимуществ социалистического строя».
Сегодня многие уже забыли, что на знаменитом апрельском пленуме 1985 года, который считают точкой отсчета перестройки, речь шла не столько о перестройке или гласности, которые, конечно, тоже были упомянуты, но не были еще на первом плане (слово «перестройка» употреблялось лишь как часть фразы «перестройка экономики»), сколько об ускорении. Первоначально партия призвала советское общество именно к ускорению социально-экономического развития социализма (и именно поэтому предыдущий этап – в противовес эпохе ускорения – был назван «эпохой застоя»). В общем-то имелось в виду продолжение реформ, начатых еще Ю.В. Андроповым в 1983 году, а именно модернизация производства, укрепление трудовой дисциплины, борьба с нетрудовыми доходами, с теневым рынком, с коррупцией в партийном и госаппарате, в торговле. Современные историки говорят, что начатые Андроповым и продолженные ранним Горбачевым в 1985–1986 годах реформы, известные как курс на «ускорение», были не чем иным, как попыткой авторитарного административного переустройства советского общества, без отказа от социализма и однопартийной системы, без внедрения элементов буржуазных гражданских свобод и буржуазной демократии. Это был путь, по которому двинулся Китай при Дэн Сяопине и по которому пошел было и СССР в начале 1980-х, когда руководство страны осознало наличие систематического кризиса в экономике и в обществе, но еще не задумывалось об отказе от идеалов социализма, о сдаче СССР «западным друзьям».
2.
Вспомним, что М.С. Горбачев пришел к власти как выдвиженец «фракции Андропова», или, как ее еще называли, «фракции советских консерваторов», хотя правильнее их было бы назвать советскими патриотами, защитниками советского строя. Михаил Сергеевич втерся в доверие к Юрию Владимировичу, еще когда Андропов, бывший председателем КГБ, приезжал на лечение на курорты юга России. При помощи Андропова он переехал в Москву и сделал партийную карьеру (поначалу выдавая себя за специалиста по сельскому хозяйству – это было время реализации «Продовольственной программы», и такие специалисты очень ценились).
В силу принадлежности к выдвиженцам Андропова в первые два года реформ Горбачев следовал планам сторонников социализма. Насколько это было искренне – другой вопрос. Позднее Горбачев заявлял, что уже в 1985 году они с Яковлевым разработали проекты перехода к многопартийности, парламентаризму, капитализму в экономике, но решили, что пока не то что запускать, но и обнародовать их рано. Думаю, это все же пустая бравада. Горбачев сейчас просто пытается выдать себя за дальновидного и умного врага советского строя. Однако это явная переоценка.
Но вернемся к ускорению. Вехи той «авторитарной перестройки» уже мало кто помнит, и нелишне их тут перечислить. Это создание Госкомитета по информатике и вычислительной технике, который помог организовать прорыв в этой области. Госкомитет начал компьютеризацию страны, были построены заводы для выпуска советских персональных компьютеров (два крупнейших из них – минский «Интеграл» и киевский «Кристалл» – Россия после 1991 г. потеряла). Компьютеры (их тогда назвали ЭВМ – электронно-вычислительные машины) успешно внедряли в производство. В школах и вузах был введен курс «Информатика». СССР начал преодолевать отставание от Запада в области компьютерной техники.
Далее была создана госприемка продукции на предприятиях, что несколько повысило качество продукции, ведь госприемка была независимой от администрации предприятия. Был осуществлен переход к двухсменной системе организации труда с поощрением работников, трудящихся во вторую смену, что повысило производительность труда. И наконец, был принят Указ об усилении борьбы с нетрудовыми доходами (от 23 мая 1986 г.), позволивший частично разгромить цеховиков, теневиков и спекулянтов.
Однако уже в 1987 году риторика «реформаторов» изменяется. С январского пленума 1987 года упор делается на политике. Одним ударом были выкинуты с постов сотни секретарей областных комитетов партии, члены ЦК (перестройщики назвали эту операцию «Огонь по штабам» и объясняли ее тем, что избавляются от тех, кто «тормозил перестройку»). Всё меньше говорится об ускорении, о социализме, все больше – о гласности, демократии, рынке, а самое главное – о новом мышлении в международной политике, о разоружении, о сближении СССР и Запада.
Речи о мирном сосуществовании двух систем в СССР были слышны со времен Хрущева. В годы правления Брежнева вообще была провозглашена разрядка международной напряженности. Но здесь уже имелось в виду нечто иное: не сосуществование, а сращивание систем. Фактически идеологией второго, рыночного, полубуржуазного этапа реформ (1987–1990 гг.) становится теория конвергенции социализма и капитализма. Создана она была на Западе американскими учеными Джоном Гэлбрейтом и Уолтом Ростоу (саму идею высказал русский социолог Питирим Сорокин, эмигрировавший из Советской России в США еще в 1920-е годы). Но у нас в либеральных кругах эту теорию связывали с именем академика Сахарова. Он действительно ее пропагандировал в своей книге «Размышления о прогрессе, мирном сосуществовании и интеллектуальной свободе» (1968). Книга ходила в самиздате, и через нее с теорией ознакомились многие советские интеллигенты.
Следуя этой концепции, Горбачев предложил Западу, чтобы СССР тоже стал частью западного мира, и ради этого согласился на внедрение в СССР большого сегмента капиталистического рынка и элементов буржуазной демократии. Их он объявил не капиталистическими, западными, как считали раньше, а «общечеловеческими» ценностями. Горбачев и другие идеологи перестройки стали теперь петь дифирамбы «социалистическому рынку», «социалистическому парламентаризму». Предшествующий, советский, социализм был объявлен деформацией марксистского идеала, «административно-командной системой».
3.
Итак, Горбачев фактически попросил страны Запада впустить СССР в «золотой миллиард», создать единый, капиталистически-социалистический блок. Взамен он предложил Западу избавление от кошмара, который преследовал население Запада весь период холодной войны – от ожидания возможной ядерной катастрофы (он не понимал, что сами элиты Запада подхлестывали, нагнетали этот страх, тем самым они раскручивали антисоветизм, изживали положительное восприятие СССР как страны победившей социальной справедливости).
Чтобы доказать серьезность своих намерений, Горбачев не просто подписывает договоры о сокращении ракет. Он в одностороннем порядке выводит войска из Восточной Европы, способствует объединению двух Германий на условиях ФРГ, а внутри страны начинает беспрецедентную кампанию по легализации рынка. Как из рога изобилия сыплются законы, указы, подзаконные акты – об индивидуальном предпринимательстве, о кооперативах, о создании бирж, банков. Проводятся альтернативные выборы на съезд народных депутатов. Партия все больше отстраняется от власти, на власть претендуют Советы. В конце концов из Конституции устраняется 6-я статья, обеспечивавшая партийную монополию.
Причем Горбачев проводит все эти реформы с завидным упрямством, невзирая на то, что практика показывает нежизнеспособность такой смычки рынка и плановой экономики, опасность развития хаоса. В стране наступает глубочайший кризис, полки магазинов пустеют, люди получают продукты по карточкам, поднимается и заявляет о себе преступность, а Горбачев продолжает настойчиво гнуть свой курс.
В конце концов в 1990–1991 годов этот кризис хоронит и самого Горбачева как реального политика. Обожаемый на Западе, он превращается в объект ненависти со стороны собственных граждан. Его ошибками умело пользуются радикальные неолибералы-западники во главе с Ельциным. В итоге, после неудачного путча консерваторов, они разрушают СССР и превращают Горбачева в президента без страны…
4.
Что же случилось в том, уже далеком, 1987 году? Почему Горбачев и высшее руководство так резко сменили курс реформ и перешли от плана авторитарной модернизации социализма к плану конвергенции, частичного перехода к капитализму, сближения с Западом? Почему Горбачев так упорно проводил этот курс до самого конца (даже вернувшись из Фороса, он что-то лепетал о рыночном социал-капитализме и «новом мЫшлении»)?
Некоторые современные историки перестройки утверждают, что авторитарная модернизация якобы потерпела крах в 1986 году. Горбачев-де был вынужден искать новые пути в силу нереформируемости советской экономики. Он сделал ставку на демократизацию и переход к рынку, но не справился с силами, которые сам освободил.
Наблюдатели из среды патриотической оппозиции утверждают, что, напротив, Горбачев и не пытался идти по «китайскому пути». Это был якобы блеф с его стороны. Он изначально ставил перед собой задачу разрушения социализма, развала СССР, сдачи наших позиций Западу, поскольку так или иначе был агентом влияния Запада. Сам Горбачев действительно дает пищу для подобного рода утверждений отдельными своими высказываниями. Ему льстит, что его воспринимают как некоего демиурга, пусть и злого, разрушившего в одиночку сверхдержаву.
Но, полагаю, не правы ни те ни другие. Первоначально Горбачев, опираясь на фракцию консерваторов, и вправду принялся было продолжать дело Андропова (настолько, насколько это позволяли его способности руководителя, прямо скажем, невеликие, ведь он явно не годился для столь высокого поста). Но нужны были очень большие усилия, нужно было немало времени, чтоб добиться успеха. Конечно, за 1–2 года авторитарная модель перестройки не могла показать себя, поэтому бессмысленно говорить о ее тупиковости. И тут в течение событий вмешалась еще одна сила…
Дело в том, что политическая элита СССР – высшие эшелоны партийных и государственных управленцев и служащих – была неоднородна. Среди них были не только «советские традиционалисты», но и, так сказать, «либералы-западники». Они и их дети поездили на Запад в годы брежневской разрядки, посмотрели, как живут «проклятые капиталисты», и стали сопоставлять те привилегии, которые есть у их страны – служебные машины, дачи, путевки в спецсанатории, которые выглядят довольно скромно по сравнению с уровнем жизни элиты «золотого миллиарда». В коммунистическую идеологию представители этой части партноменклатуры и чиновничества верили все меньше и меньше (как известно, «рыба гниет с головы», и в заводских и цехах и даже вузовских аудиториях было гораздо меньше диссидентов по убеждениям, чем в кабинетах горкомов, обкомов и даже КГБ). Эти обуржуазившиеся руководители, коммунисты только по названию, партбилетчики, хотели уже тогда жить, как на Западе: иметь виллы и коттеджи, престижные машины, делать покупки в бутиках, отдыхать на Багамах. А для этого нужно было, во-первых, окончательно разрушить железный занавес между Западом и СССР и слиться с западной элитой в единую «корпорацию» и, во-вторых, создать в СССР элементы рынка и капитализма. Теория конвергенции как раз и была идеологическим выражением их устремлений.
Публицист Константин Крылов еще в 90-х в одной из своих статей доказывал, что Сахаров не случайно стал «привилегированным диссидентом», которому позволялось очень многое – от встреч в «ссылке» с представителями западных СМИ до получения валютных гонораров за публикации в США (нам этот статус знаком – некоторое время таким «привилегированным диссидентом» оставался Навальный). Сахаров (сознательно или нет – другой вопрос) был «представителем» тех кругов советского руководства, которые не прочь были бы «объединиться» с Западом, создав в СССР некий капитало-социализм. При помощи Сахарова они «прощупывали» общественное мнение на Западе, точки зрения различных руководителей зарубежных стран на это закамуфлированное предложение.
Судя по всему, к 1986 году им стало понятно, что Запад принципиально не против такой конвергенции, хотя у него есть свои взгляды на ее условия. И тогда им понадобился уже свой представитель на самом верху Советского государства, который провел бы такую операцию. Западным спецслужбам не нужно было вербовать Горбачева. Его «завербовали» «собратья по классу». «Либералы-западники» (одним из их вождей, безусловно, был Александр Яковлев) обволокли падкого на лесть выскочку из Ставропольского крайкома почтительным вниманием и деланым восхищением, и он из фракции «советистов» перешел во фракцию «либералов». Относительно молодой, говорливый генсек, любящий порассуждать о мире во всем мире, о том, что «все мы в одной лодке», об общечеловеческих ценностях, годился на эту роль.
5.
Однако ни одна группировка в элите не сможет ничего добиться, если у нее не будет социальной базы, опоры в гуще общества. «Советисты» опирались на армию, МВД, спецслужбы, а главное – на широкие массы трудящихся, на многомиллионную массу рабочих, работников ИТР, колхозников. Трудящиеся с энтузиазмом восприняли программу ускорения. В обществе давно уже стало ощущаться, что в некоторых отраслях Советский Союз стал отставать от Запада, что государственный и партийный аппарат стал закостеневать, что стало слишком много бюрократии, заформализованности, и это мешает прогрессу, модернизации производства, социальному прогрессу в СССР. Вызывала беспокойство продовольственная проблема. Она была результатом хрущевских аграрных деформаций: насаждения совхозов вместо колхозов, ликвидации «неперспективных деревень», сокращения приусадебных хозяйств колхозников. Все это привело к оттоку сельчан в города, так что к 80-м годам пришлось посылать в деревню для сбора урожая городских помощников – от студентов до солдат. Если обеспечение жителей больших городов было еще относительно неплохим, то в малых городах стали нормой перебои с самыми разными продуктами (за исключением жизненно необходимых).
Но подавляющее большинство населения СССР вовсе не собиралось отказываться от социализма. Они хотели лишь подкорректировать, усовершенствовать реальный социализм. И это было возможно, как показывает пример Китая, того же Вьетнама.
Итак, народ вовсе не просил пресловутых гласности и парламентаризма, о которых стали твердить с высоких трибун после 1987 года. Простой рабочий не жаждал изданий Солженицына и Оруэлла, он хотел, чтоб на столе было погуще, чтоб процветал его завод, а у него была жизненная перспектива. Наконец, чтоб у его сына была возможность обучаться в вузе за счет государства, а у него самого – хорошая пенсия по старости. Все это неразрывно было связано с сохранением главных инфраструктур социализма. И чем дальше руководство вело страну в сторону капитализма, тем меньше отклика перестройка находила именно у народа.
Социальной базой рыночников и западников (тогда их ошибочно называли «демократами») стала молодежь – как самая неустойчивая и внушаемая социальная группа, а также полупоопозиционная, оторвавшаяся от народа фрондирующая интеллигенция. Интеллигенты мечтали о свободах, отмене цензуры, возможности покритиковать то, во что верили простые люди, но что у них самих давно не вызвало отклика. Они иррационально не любили советскую власть, которая дала им образование, жилье, работу (это ведь были в большинстве своем не потомки дворян, а потомки рабочих и крестьян). Зато они обожали и идеализировали Запад, о котором знали лишь по передачам радио «Свобода», что тайком слушали по ночам.
Важнейшей частью социальной базы «либералов» стали мелкобуржуазные и откровенно криминальные слои – разного рода спекулянты, теневики, которые мечтали легализоваться и стать «кооператорами» и «предпринимателями», а то и директорами фирм, банкирами. Еще в хрущевско-брежневские времена в СССР сформировалась теневая экономика, в деятельность которой были вовлечены сотни тысяч и даже миллионы советских граждан (если учесть тех, кто пользовался услугами черных рынков). Экономист Ханин пишет, что к 1980-м годам между дельцами-теневиками и представителями низших слоев хозяйственного аппарата, МВД и даже партаппарата стали устанавливаться тайные тесные связи (не зря же Андропов взялся за спекулянтов и торгашей!). В 1987 году этот союз стал политической силой.
Но для того, чтобы «либералы» в элите реализовали свои интересы, им нужно было обмануть большинство населения, тот самый трудовой народ. Самые проницательные из «перестройщиков» уже тогда догадывались, что движение в сторону капитализма и конвергенции с Западом ухудшит положение простых людей. Нужно было действовать так, чтобы пропагандистская машина работала только в одну сторону, чтобы массы не усомнились в нужности именно такой перестройки, чтобы не произошло самоорганизации трудящихся, не возникли движения, направленные против «перестройки», в защиту реального социализма. И они своего добились.
6.
До сих пор бытуют два вреднейший политических мифа относительно перестройки. Один из них утверждает, что Горбачев дал «свободу слова», а другой – что перестройка покончила с авторитарной системой управления и Советский Союз при Горбачеве и благодаря его реформам стал демократическим государством. Живучесть этих стереотипов связана с тем, что никому не хочется просто трезво и объективно взглянуть на факты. А факты таковы: и в 1987–1990 годах (и даже в ельцинские 90-е) власть – от высшего руководства до назначенных редакторов и глав СМИ – строго следила, чтобы в СМИ не прозвучало что-либо, принципиально противоположное «линии перестройки». Я уже вспоминал признания С.Г. Кара-Мурзы, который году в 1989 году предложил сразу нескольким «демократическим» газетам статью с критическим анализом политики перестройки. Во всех изданиях сказали, что они это из принципа печатать не будут, а на вопрос: «А как же гласность и свобода слова?» – заявили: «Не занимайтесь софистикой!»
Та же самая история была со знаменитым письмом Нины Андреевой… Сейчас, когда появляются мемуары участников тех событий, выясняется, что даже в годы, когда Горбачев на весь мир кричал, что в стране «гласность», Яковлев еженедельно собирал редакторов крупнейших газет и глав телеканалов и давал наставления – как освещать то или иное событие, что можно говорить и писать, а что нельзя. Перестроечные программы, которые поражали граждан своей «смелостью», типа «Прожектора перестройки», на самом деле были согласованы с высоким руководством.
В интернете вы с легкостью можете найти интервью философа Александра Зиновьева французскому ТВ в передаче, в которой участвовал приехавший во Францию, тогда еще опальный, Ельцин. Зиновьев там предрекает, что через 10 лет россияне будут вспоминать «эпоху застоя» как лучшую из эпох, и даже пророчески заявляет, что попытка установить демократию закончится в России новым авторитарным режимом. Но что-то это интервью не показали по перестроечному советскому ТВ. На него вообще не приглашали персон типа Зиновьева. Там с утра до вечера показывали лишь тех, кто восхвалял перестройку, Запад и осуждал «советский тоталитаризм».
Общепризнано также, что до 1990 года, даже в самый разгар кампании «гласности», ни одно перестроечное СМИ (официальные – про самиздат говорить не будем) не поместило ни одного материала с критикой М.С. Горбачева! Перестройщики обрушились на него лишь после того, как окрепла либеральная оппозиция Горбачеву в лице Ельцина и «межрегионалов» вроде Гавриила Попова и Анатолия Собчака (и не просто оформилась, а еще получила «благословение» со стороны руководства США после визита туда Ельцина).
Таковы факты. Тем не менее наши либералы до сих пор вполне искренне уверены, что при Горбачеве и тем более при Ельцине якобы «была свобода слова». Это известный парадокс. Долгие годы советским интеллигентам запрещали критиковать марксизм, социализм, партию, и вот пришел новый начальник и заявил: «Критикуйте это всё!» Интеллигенты, шалея от смелости, бросились метать ядовитые копья во вчерашние «священные символы» и радоваться «свободе»… Они будто не замечали, что цензура и запреты никуда не делись, только теперь они распространяются на высказывания противоположного толка…
7.
То же и с «демократией». Предвзятые историки перестройки либеральной ориентации кричат: Горбачев дал народу демократию и за это он заслуживает самого горячего одобрения! Патриоты-оппозиционеры соглашаются: да, Горбачев дал даже слишком много демократии, поэтому страна обрушилась в хаос и за это Горбачев достоин проклятия. Действительность же была иной. Хотя перестройка была объявлена в апреле 1985 года, до 1989 года страна управлялась так же, как и раньше, – жесткой вертикалью партии. Людям разрешили критиковать советское прошлое, но общество и государство управлялись сверху, небольшой группой номенклатурных партруководителей, возжелавших жить, как элита Запада. В высших эшелонах власти демократии и коллегиальности стало даже меньше. При Брежневе при решении важных вопросов пока все члены Политбюро не придут к согласию, обсуждение не заканчивалось (любопытно, что тем самым высшие партруководители, сами того не замечая, следовали закону русской крестьянской общины, где сход так же не заканчивался до общего согласия). Горбачев взял за правило решать принципиальные вопросы узкой группировкой своих сподвижников. Другие члены Политбюро и тем более ЦК могли даже не знать об этом или все это преподносилось им столь туманно и обтекаемо, что они и не понимали, за что голосуют. В Верховном Совете многие законы, включая такие судьбоносные, как законы о кооперации, трудовых коллективах, также проталкивались «инициативными группами», которые создавались Горбачевым и Яковлевым из «проверенных» товарищей либо из ничего не понимавших простых депутатов.
Горбачевцы в 1987 году провели даже первую приватизацию, да так, что народ не осознал всей ее значимости, а зачастую и не знал о ней. Она вошла в историю как комсомольская приватизация. В ходе ее произошел масштабный дележ государственной собственности – раздел ее между «своими» – приближенными к чиновничьим кланам эффективных инициаторов типа молодого Миши Ходорковского, секретаря Фрунзенского райкома ВЛКСМ. Тогда возникли первые биржи, банки, при заводах создавались кооперативы, часто принадлежащие родственникам руководства этих заводов. Таким образом, многие предприятия, оставаясь формально в государственной собственности, фактически приносили огромные прибыли частным лицам. Напомню, все это было в 1987–1988 годах, когда Горбачев и Яковлев с трибун съездов и пленумов внушали доверчивым гражданам, что страна идет по ленинскому пути, что осуществляется «демократизация социализма». Первая «комсомольская приватизация» (впрочем, как и вторая, чубайсовская) вообще происходила без должной правовой базы. Никакого закона о приватизации принято не было. Основой для действий хозяйствующих субъектов стали подзаконные акты (инструкции, распоряжения, записки), выпускаемые секретарями партийных комитетов. Все обделывалось в кругу своих и даже отдаленно не напоминало приватизацию в демократическом обществе.
Некоторые элементы демократии в политической системе СССР появились лишь в 1989 году – к концу аж 4-го года перестройки. В мае 1989 года был избран съезд нардепов СССР и впервые с 1920-х годов на выборах была свободная борьба между несколькими кандидатами. Это привело к провалу некоторых кандидатов от партаппарата. Что же сделал «демократ» Горбачев? По воспоминаниям Валерия Болдырева, работавшего тогда помощником генсека, Горбачев путем подковерных махинаций добился того, что стал главой Верховного Совета. А потом, не удовлетворившись этим, образовал должность президента СССР и занял ее. Она ему давала поистине диктаторские полномочия. Президенту СССР подчинялись Совет Министров, армия, силовые службы. Он представлял Верховному Совету кандидатуры на все высшие посты и обязан был лишь «учитывать мнение» Верховного Совета. Он мог распустить Верховный Совет в случае разногласий внутри него, мог ввести прямое президентское правление. Наконец, он мог и без этого управлять страной через свои указы, игнорируя парламент. Под нажимом президента Горбачева 5-й съезд нардепов СССР фактически самораспустился, приняв Постановление «Об органах государственной власти и управления Союза ССР в переходный период». То есть Горбачев обеспечил таким образом ликвидацию всех элементов советской демократии. Это облегчило Ельцину и его сподвижникам задачу разрушения СССР.
Такая вот была «демократия» при Горбачеве. Недаром философ Черняховский назвал Горбачева «кровавым диктатором». На его руках была, например, кровь демонстрантов Тбилиси. Генерал Родионов, руководивший этой операцией, в интервью «Московским новостям» потом прямо признал, что приказ разогнать митинг силами армии (в итоге погиб 21 человек) отдал генсек (который от этого потом усиленно открещивался, свалив всё на военных).
Никто уже не помнит, что президент Горбачев ввел в Москву войска еще до ГКЧП – 28 марта 1991 года, в день открытия съезда нардепов РСФСР. Горбачев запретил тогда проельцинский митинг в Москве и чтобы он не состоялся, приказал военным патрулям контролировать город. Этот ГКЧП-1 провалился из-за безволия Горбачева, испугавшегося нахрапа Ельцина, но кровь чуть не полилась, и попытка путча имела место быть…
Никаким демократом Горбачев не был, равно как и никакой свободы слова он стране не давал. Наоборот, он всячески препятствовал настоящей демократизации и свободе слова, распространению мнений, противоположных его собственному мнению, проникновению во власть людей из низов, представителей неформальных движений, которые стали возникать в конце 80-х. Говоря прямо и откровенно, Горбачев встал у рычагов пропагандистской и политической советской машины и, используя ее, произвел антисоветский переворот. «Демократизация», «гласность» – все это было лишь декорациями для доверчивого народа. Объективно Горбачев и его соратники действовали (что бы Горбачев при этом ни говорил и даже ни думал) в интересах обуржуазившейся части партийной и государственной номенклатуры и необуржуазии из числа кооператоров, теневиков, ушлых «комсомольцев».
И надо сказать, обман оказался действенным. Верхушке удалось ловко провернуть свой госпереворот 1987 года (когда был объявлен «Огонь по штабам» и смещены наиболее консервативные главы обкомов) и повести страну в сторону желанного ими «рынка». Защитники советского строя и социализма так и не смогли сплотиться. Все более растущий протест народа распылился, а не стал движущей силой народного политического движения (оно, движение левых патриотов, возникло позже, в 90-х, когда СССР уже развалили). Конечно, при этом сыграли свою роль не только ловкость горбачевских пропагандистов, но и слабость социалистически-демократических традиций в советском обществе, так до конца и не вышедшем из мобилизационно-авторитарного состояния. Сказалось отсутствие социалистической теории, которая отвечала бы на вызовы дня, а не была бы набором из цитат классиков, чем грешили наши идеологи в годы, предшествовавшие перестройке. Наконец, сказалось отсутствие сильных лидеров среди противников Горбачева и Ельцина – народных вождей, за которыми пошли бы массы, таких же упрямых, пробивных «ломовиков», умевших говорить с площадями, как молодой Ельцин (что уж скрывать – он ведь поначалу пользовался большим успехом!), но защищавших советский строй.
8.
Правда, Горбачева и самого обманули. Группировка Ельцина оттеснила его и предложила Западу другой проект. Тут уж речь шла не о конвергенции социализма и капитализма, а о полном разрушении социализма и превращении бывшего СССР в периферию мирового капитализма. Причем по замыслу ельцинистов каждая республика СССР должна была выстраивать отношения с Западом самостоятельно, и в «золотой миллиард» теперь должна была войти лишь узкая компрадорская элита. Такой «эконом-вариант» Запад, конечно, больше устраивал, и он после некоторых колебаний (Запад боялся балканского сценария в Северной Евразии, где имелось ядерное оружие) согласился.
А Горбачев так и остался никому не нужным, неудачливым, болтливым интриганом, заслужившим презрение современников и потомков…
Казалось бы, горбачевская перестройка, ее лозунги и методы – теперь уже дела давно минувших дней. Но вчитываясь в газеты той поры, вспоминая события, разговаривая с людьми, которые в них участвовали, понимаешь, как много и нынешняя власть сохранила из арсенала перестройщиков и использует до сих пор. Горбачев под убаюкивающие разговоры о том, что нужно больше демократии и больше социализма, разрушал социализм. Нам сегодня тоже много говорят о патриотизме, о противостоянии Западу, причем те люди, которые имеют на этом Западе виллы и дворцы, у которых дети и жены живут в Лондоне и Нью-Йорке. Горбачев подсовывал в парламент законы, в которых крупными буквами говорилось о социализме как строе кооператоров, а мелким шрифтом проталкивалась модель кооперации, ведущая к капитализму. Нам недавно предложили поправки в конституцию, где было много хороших слов о нашей победе в войне, о поддержке малозащищенных слоев населения, но при этом защитники поправок умалчивали о главном пункте, касавшемся пресловутого «обнуления»…
Так что не так уж это и неактуально. Напротив, мы и сегодня должны изучать перестройку, вырабатывать ее объективное, правдивое понимание, чтобы не попасть на ту же удочку наследников Горбачева, посылающих ему поздравительные телеграммы.
