В моей жизни были и другие учителя, обучающие мудреной корреспондентской науке, но, бесспорно, главная роль принадлежит моему сегодняшнему герою, дяде по материнской линии – М.П. Артамонову.
Трое братьев Артамоновых в один день ушли на войну: Василий, Михаил и Кирилл. И возвратились все трое инвалидами I группы. Теперь их уже нет. Михаил Прокопьевич ушел из жизни последним – более 10 лет назад.
…Вспоминается раннее, послевоенное, детство. Отчетливо вижу такую картину: тихая полутемная хатенка в глухой деревушке Абрамовке, и в ней молодой, плотный мужчина в офицерской форме. Он подолгу и напряженно растягивает на коленях старенькую гармошку – и комнату наполняют грустные мелодии военных лет.
А то вдруг вижу его склоненным над чистым листом бумаги. Упрямый, крутой лоб с четко обозначенными морщинами – от непомерной сосредоточенности. Низко склоненная голова. Сильные, неестественно подвижные руки, то и дело ощупывающие этот листок. И снова застывает над трудно рождающейся рукописью сосредоточенное лицо слепого человека.
В последующие десятилетия известный в области сельский корреспондент М.П. Артамонов стал членом Союза журналистов СССР, написал сотни очерков, корреспонденций, зарисовок; выпустил книгу «Записки селькора», работал над следующей…
Но я-то знаю, какого труда, напряжения воли, каких душевных сил и мучений стоила ему эта известность.
Родился он в первый год Советской власти в той же деревне Абрамовке. Здесь прошли его детство и юность. Здесь же он впервые приобщился к участию в печати – правда, сначала в стенной. Давно это было. Кажется… в году 34–35-м.
Обратился к нему бригадир полеводческой бригады бывшего в ту пору колхоза имени Ворошилова:
– Михаил, принимай комсомольское поручение: выпусти «Боевой листок». Вот тебе два карандаша – черный и красный. Черный – для карикатур, красным пиши фамилии хороших тружеников.
«Боевой листок» тот оказался очень действенным. Делу от него большая польза была. Михаил выпустил затем не один такой листок. И помощники нашлись: молодежь, комсомольцы.
Потом война… В первые же дни ушел добровольцем на фронт. В последующие – получил глубокую контузию и ранение, от которых ему уже было не суждено оправиться.
…Позади был яростный бой за высоту, где прочно засели фашисты. Наши бойцы то и дело устремлялись к ней, но, сраженные открытым огнем противника, тут же падали. Смотреть на это было мучительно.
– Взвод, вперед! За мно-о-ой! – крикнул молодой лейтенант Артамонов и решительно рванулся с места, увлекая за собой бойцов. Многоголосое «ура!» заглушило на мгновение звук канонады.
А потом все резко стихло. Стихло – для него. В последний раз перед глазами медленно проплыли окровавленные комья земли, блеклый фон затухающего неба – и наступила вечная, зловещая темнота.
Говоря о том, как завоевывалась победа, известный советский поэт много лет спустя писал:
…За нее в бою под Кенигсбергом
Стал слепым прославленный танкист.
Но не сдался – слепоту отверг он,
И опять воюет коммунист.
Михаил Артамонов не был танкистом. Но все остальное – это о нем.
«И опять воюет коммунист». Очень точно сказано.
Однако это уже было позже. А в то первое, самое трудное время навалившаяся вдруг темнота выбивала из колеи, не давала вернуться в строй. И мысли – страшные мысли – теснились в его измученной голове: «Для чего жить? Зачем? Что такое одна жизнь в этом необъятном океане человеческого движения?»
Вспоминались ему родные абрамовские тополя: тихая деревенская улочка, поросшая спорышем; суровая крестьянка – мать. Стоит ли жить, когда ничего этого уже не увидишь в вечной мгле?..
Тогда же, в госпитале, очнувшийся после 12 суток, беспомощный, раздавленный, навсегда ослепший, поспешил он к раскрытому окну третьего этажа и словно застыл – дурманяще потянуло свежим запахом молодой листвы. Тоскливо заныло сердце, защемило в груди. Всё теперь не для него – вся жизнь…
Перевалился через подоконник – осталось лишь оттолкнуться. И вдруг яркий свет как бы осветил его. Раскинув руки, перед ним стояла его мать – Анна Варфоломеевна, заслоняя дорогу в никуда. Укор и бесконечная материнская любовь застыли в ее мудрых, скорбно расширившихся глазах. Тут же чьи-то крепкие руки сжали плечи Михаила, и, словно в бреду, он услышал горячий шепот своего земляка и сослуживца Дарбая Саинова:
– Моя степной охотник. Я три сутка зорко слежу за тобой. Мал-мал ты, братка, сдурел.
Вскоре в госпиталь пришла директор музея Островского в Москве – жена писателя Раиса Порфирьевна. Михаил слушал ее рассказы об упорном и неутомимом писателе-коммунисте, и в сердце росла уверенность: надо жить!
В первые дни после демобилизации тяжелой была для него и домашняя обстановка. Становилось невыразимо больно, когда слышал сдавленные рыдания в соседней комнате. Как-то не выдержал, подошел к матери и, слегка дотронувшись до плеча, сказал: «Если будете плакать, мама, я уеду. Навсегда».
Появилась тогда и гармонь – появились и грустные мелодии прошедшей войны.
Но все чаще и чаще вспоминал он то время, когда был редактором колхозной стенгазеты. Вспоминал и впервые увиденный им номер ленинской «Правды». Строчки словно оживали в памяти – били в цель. И думалось: «А что если сотрудничать в местной печати?» Ведь до войны он писал небольшие заметки в областную и районную газеты. Их печатали и просили писать еще. Да, но тогда-то он видел все своими глазами. А сможет ли сейчас так же «видеть» жизнь?
Много еще было раздумий, прежде чем он решился осуществить это. И сколько испытал радости, когда попробовал – и смог! Еще – и опять удача.
Конечно, помогали люди. Вот как об этом писал сам Михаил Прокопьевич:
«Я, селькор, полвека пишу об окружающих меня людях, но по-прежнему велик мой долг перед ними. И с годами он не будет исполнен целиком, потому что неизмеримо больше получено мною от них. Вот вижу себя, семилетнего пацаненка, летящего в драных, растерзанных пимах в школу. Вижу себя, тринадцатилетнего, членом коммуны «Путь Октября». Через три года здесь справят мне первый полусуконный костюм. Учительница коммунаров Галина Сергеевна Василенко откроет нам великие творения Чехова, Островского, Пушкина, Гоголя, и мы азартно и беспрепятственно будем представлять их в коммунарской избе-читальне. Секретарь райкома комсомола Дмитрий Лисун, любивший повторять слова: «Общественная работа и книга – это больше, чем любой университет», обучит также нашу сельскую молодежь навыкам военного дела. И потому мы не дрогнем, когда позже под свист бурана и бандитских пуль будем поставлять коммунарские хлебные обозы в рабочий Омск. Не дрогнем и позже, в час великого испытания, выпавшего на долю Родины в 41-м». (Газета «Советская Россия» №27 за 2 февраля 1988 года)
Благодаря помощи, пониманию людей, он и сам постепенно приобретал уверенность. И работал, работал… День за днем, год за годом мучительно трудно – и легко. И сильнее, значимее вечной темноты недуга был свет его любви к делу, которому он себя посвятил.
Трудовой путь М.П. Артамонова отмечен боевыми наградами: два ордена Красной Звезды; орден Богдана Хмельницкого 3-й степени; орден Отечественной войны 1-й степени; медали: «За боевые заслуги», «За взятие Кенигсберга», «За победу над Германией». За журналистскую и селькоровскую деятельность (ко всему прочему, он четверть века являлся бессменным редактором лучшей в области стенной газеты Семяновского совхоза «Голос рабочего») награжден медалью «За трудовое отличие». А можно считать: за взятие высоты под названием «Жизнь».
ветеран педагогического труда
г. Омск
***
К редакции. Этот очерк хочу посвятить О.Н. Смолину. В свое время Артамонов и Смолин хорошо знали друг друга, тепло общались.
Это возможно?
