А. ФРОЛОВ, корр. «Советской России»: «Накануне и утром слышал по радио, что митинг «Трудовой Москвы» состоится вместо Манежной на площади Маяковского. Но уже в вагоне метро узнал, что станцию «Маяковская» поезд проследует без остановки, а практически все станции в пределах Кольцевой линии закрыты для выхода в город – первый щелчок «демократическими» наручниками…
Пришлось выйти наверх на станции «Баррикадная» и добираться до площади Маяковского пешком по Садовому кольцу. Я видел, что площадь, вроде бы официально предоставленная мэрией для митинга, огорожена металлическими изгородями, грузовиками и сплошной цепью милиции.
Видел, как демонстранты выстроились в колонну. Впереди – красные, черно-желто-белые и Андреевские флаги, венки для возложения к Вечному огню и Могиле Неизвестного Солдата. А напротив них – новый милицейский кордон в несколько шеренг. Видел, как и этот кордон был прорван, и демонстрация двинулась по Тверской к центру города, к святой для каждого советского человека могиле. Но через сто метров ее встретили уже цепи омоновцев в касках, с дубинками и со щитами».
Н. ПАВЛОВ, народный депутат РСФСР: «Где-то около десяти часов утра я был на Манежной площади. Картина просто потрясающая: посреди абсолютно пустой площади стоял военный оркестр и играл «День Победы!» Это издевательство над памятью погибших в Великой Отечественной. Милицейские кордоны оцепили всю площадь, никого через нее не пускали, даже журналистов. Я прошел лишь благодаря депутатскому удостоверению.
Когда первая колонна демонстрантов по Тверской дошла до омоновцев, они были, по-моему, в отчаянии. Вообще, до этого времени милиционеры вели себя вполне корректно, старались не возбуждать страсти. Один омоновец, увидев мое депутатское удостоверение, спросил: «А где вы были 21 августа?» Я ответил, что был в Белом доме. Он, мне показалось, посмотрел на меня с ненавистью. Я его прекрасно понимаю. Их как будто специально подставляют. Их обманули тогда у Белого дома, их обманули и 23 февраля, подставив под гнев народа.
Когда цепи демонстрантов и омоновцев сблизились, несколько депутатов побежали в Моссовет.
Прямо в коридоре Моссовета столкнулись с Мурашевым. Вид у него был испуганный. Мы спросили eго, может ли он отменить свой запрет? Он ответил, что не может. Тогда мы пошли в приемную Лужкова. Нам сказали, что он принять нас не может. Мы подождали минут пять, в дверях приемной встала охрана. Мы заявили, что он обязан нас немедленно принять как народных депутатов России. Кто-то опять пошел к Лужкову в кабинет. Минут через пять к нам подошел его помощник и попросил пройти в зал заседаний.
Туда же вскоре пришел заместители Лужкова.
Состоялся сумбурный и беспредметный разговор. Тогда мы прямо спросили его: может ли он пропустить людей на митинг? Он ответил, что не может. Скажу честно, что всё это явно смахивало на откровенное издевательство: над нами и над нашей тревогой. Мы вышли из зала и снова зашли в приемную Лужкова.
Там сидел Н. Гончар, председатель Моссовета. Я спросил его, может ли он отменить запрет. Он сказал, что правительство Москвы проигнорировало решение Моссовета, что его даже не послушались. Он высказал также серьезную обеспокоенность тем, что это уже не репетиция, а нечто гораздо худшее. По существу, это окончательное свержение власти Советов. Это также прямое нарушение Конституции и Декларации прав человека.
В конце встречи мы предложили Гончару пойти к народу, ведь там могли возникнуть драки. Но он отказался это сделать.
Кстати, во время разговора он держал в руках рацию, и мы слышали, как переговаривались между собой милицейские или гэбэшные чины. Один спросил: «Как ситуация?» Ему ответил кто-то: «Нормально, только Макашов и Бабурин мутят воду». «Так их надо брать!» – воскликнул спрашивавший. «Сейчас нельзя, – ответили ему. – Когда будут расходиться по домам, тогда и возьмем возле домов».
Это нас встревожило, мы поспешили на улицу.
А на Тверской уже началось избиение демонстрантов. Должен сказать, что я не видел среди них ни одного пьяного. Все это были люди в возрасте от 50 до 55 лет, взрослые, серьезные, никаких хулиганов среди них не находилось.
Я считаю, в воскресенье, 23 февраля, московские демократы окончательно сбросили свои маски перед народом. Вместо благостных и умильных масок они показали крепкие зубы и кулаки. Думаю, Верховный Совет России выскажет свою оценку случившемуся».
А. ФРОЛОВ: «Примерно полчаса длилось противостояние. С дистанции двести метров не слышно, что кричат там люди. Но вот метнулась резиновая дубинка – омоновец бьет старика-инвалида, тот пытается защититься своим костылем, гул толпы превращается в возмущенный рев. Замешательство в рядах ОМОНа – и кордон прорван! Людской поток течет под нами. Рядом со мной православный батюшка, благословляет демонстрантов серебряным крестом. Но впереди новое заграждение из автобусов, еще более густые цепи ОМОНа. Из бокового переулка прорывается еще одна колонна демонстрантов. Давка нарастает, делается угрожающей. Руководство демонстрации решает остановиться и проводить митинг здесь. Стройка пригодилась! Леса превращаются в импровизированную трибуну, трещат под тяжестью сотни человек, но держат. Стайка молодых ребят карабкается все выше и выше и развешивает на всех ярусах флаги СССР, союзных республик, армии, флота, ВВС, боевые знамена прославленных дивизий Великой Отечественной. Откуда они? Кто сохранил их от сегодняшнего поругания как последнюю святыню?
Но вот какой-то парнишка со знаменем ВЛКСМ взбирается на крышу автобуса для перевозки зэков. Его валит омоновец, бьет лежачего ногой в область почек. В крыше автобуса распахивается люк, и парнишку сбрасывают внутрь. Я слышал, как взревела толпа, видел, как бросилась она раскачивать автобусы, как вновь замелькали дубинки, как люди подхватили раненого, окровавленного демонстранта и передавали его из рук в руки над головами в задние ряды. Слышал, как надрывались в мегафоны ведущие митинга Виктор Анпилов и подполковник Станислав Терехов: «Назад! Назад! Не поддавайтесь на провокацию!» Отхлынули. Парнишку со знаменем омоновцы выталкивают из автобуса на волю. Через десять минут это знамя уже развевается выше всех, на самой крыше дома».
А. ФЕДОРОВ, журналист: «К.М. Звездочкина стояла вместе с такой же пожилой женщиной, как и она сама. Им было что вспоминать – погибли родственники в войну. Они защищали свободу своей Родины и, получается, по иронии судьбы нынешних демократов тоже…
– Мы очутились, – рассказывает Клавдия Михайловна, – с этой женщиной около милиционеров и сказали им только, что хотели пройти и положить цветы к Могиле Неизвестного Солдата. Но они стали нас бить. Сначала ногами, а затем дубинками по голове. Мы обе упали. И я теперь не знаю, будет ли видеть мой глаз, очень сильно болит и кружится голова. Я не знаю, что с той женщиной, но меня добрые люди из демонстрантов отвезли в институт Склифосовского».
Л. ШАРТОВА из Мытищ: «Я участница Великой Отечественной, защищала в войну столицу, была пулеметчицей 20-го зенитно-пулеметного полка. Надо ли объяснять, что значит для меня день 23 февраля? К тому же мой муж был тоже военный, за свою жизнь мы сменили много военных городков. А возложить венки к Могиле Неизвестного Солдата для меня, моих однополчан – это самый святой долг и обязанность. Мы купили накануне дорогие венки, цветы, несли все это к Вечному огню.
Омоновцы утрамбовывали нас щитами, как какую-то капусту. У меня у пальто все пуговицы были выдраны с мясом; по спине меня ударили дубинкой. У меня с собой было два носовых платка, я их отдала раненым и избитым, чтобы по возможности перевязались.
Когда не удалось пройти с колонной по Тверской улице, мы дворами вышли к Кутафьей башне. Я впервые видела там столько вздыбленных самосвалов, милиционеров с каменными лицами, не пропускавших нас к Могиле.
Хочу сказать, что впервые со времен войны я видела в воскресенье человеческую кровь на снегу. Страшно…»
СЕРЕГИНА Фатьма: «Это был какой-то страшный беспредел, настоящий фашизм! Я не могу об этом говорить без слез. Своими ушами слышала, как милиционеры говорили: «Мы вас будем стрелять, коммуняки!» А ведь мы шли и с детьми, с подростками… Одного милиционера я спросила: «Что, и вы тоже будете стрелять в нас?» Он ответил: «Если дадут такой приказ, то да».
Как это понимать? Я азербайджанка, но переживаю за Россию, за русский народ, который оказался обманут своими правителями. Лужков лжет, Мурашев лжет… Такое впечатление, будто это не нормальные люди, а какие-то настоящие враги человеческие…»
В. СЕМЕНОВ: В половине первого я направился в кооперативную поликлинику. Она находится в переулке возле магазина «Кулинария», напротив гостиницы «Минск». Туда доставили избитого ветерана войны Павла Григорьевича М. Ему 78 лет, у него были переломаны ребра и кровоточило лицо. Осматривала его врач Е.Г. Носоченко. Его перебинтовали и отправили в больницу. Я успел поговорить с Павлом Григорьевичем. Он рассказал, что пришел на митинг с букетом гвоздик, чтобы возложить их у Вечного огня».
П. БЫЛЕВСКИИ, член ВЛКСМ: «После того, как мы ушли с Тверской на проспект Калинина, мы натолкнулись там на плотный омоновский кордон. Мне запомнилась такая деталь: увидев омоновцев, демонстранты стали кидать им медные деньги с криками: «Возьмите то, за что вы продались!»…
А. ПОПОВ, член союза офицеров: «К четырем часам дня, после прорывов сквозь кордоны, после петляний по Арбату, по Калининскому проспекту, у Библиотеки Ленина мы наткнулись на последний кордон, проходить сквозь который просто не было сил. От венка, который мы – офицеры – несли к Могиле Неизвестного Солдата – практически ничего не осталось: он был потрепан, смят.
После получасового разговора с милицией мы возложили венок и цветы у здания Генерального штаба. И эти цветы уже были не цветами у святыни – они были цветами на могиле демократии и «перестройки».
Д. ГЕРАСИМОВ, корр. «Советской России»: «Выйдя в воскресенье из дома в 9 часов утра, я попал к Вечному огню лишь к половине пятого вечера. В промежутке – прорывы сквозь бесчисленные заслоны и кордоны, бои и увещевания, крики до хрипоты, порция «черемухи» и порванная одежда.
Кордон возле Александровского сада был менее агрессивен…
– Ну и что дальше? – спросил меня майор милиции С. Уваришин, тоскливо глядя в мое редакционное удостоверение. – Зачем вам к Вечному огню?
Что тут ответить? Первый раз в жизни в собственной стране в один из самых святых праздников я не мог снять шапку перед Могилой Неизвестного Солдата.
– Если бы я знал, что наш народ не будут пускать к святыням, – признался с горечью начальник воинского патруля подполковник Е. Сидоров, – я бы просто не пошел сегодня в наряд, а был бы там, возле грузовиков, где десятки тысяч наших офицеров!»
«Демократия» победила. Улицы столицы обагрились кровью…
