День этот многообещающий и ставил Сергей Антонов во главу угла. О нем начинал писать, подмечая как существенное, так и что-то в общем отвлеченное, незначительное, но так же, как выяснялось, важное, без чего жизнь людская становилась бы по-настоящему серой и во всех отношениях обделенной. И вторгался он в жизненное пространство как-то по-особому, не пытаясь объять необъятное, не гнавшись за чем-то грандиозным и всеобъемлющим, а отдавая предпочтение описанию ситуаций локальных и незамысловатых, но, конечно же, типичных для своего времени.
Самобытность писателя проявлялась и в том, что на фоне деревенских будней, а большинство произведений он посвятил именно им, ему удавалось показывать не столько общие деревенские проблемы, сколько нравственную проблематику в людских отношениях ее обитателей. Внутренний мир героя его как художника-реалиста интересовал куда более, чем вопросы о трудностях и перспективах развития села. Человеческим взаимоотношениям – непростым, но и не обходящимся без любви, переживаний, стремлений к лучшей жизни, веры в добро, порядочность, возможность жить честно и открыто, посвящал Сергей Петрович свою прозу, наполненную лиризмом, задушевностью и теплотой, не покидавшими читателя и после того, как перелистывалась последняя страница той или иной его книги. Потому и полюбились так советским гражданам его «Поддубенские частушки» и «Первая должность», «Дело было в Пенькове» и «Аленка», «Петрович» и «Разорванный рубль», а затем и появившиеся позднее «Царский двугривенный», «Овраги», «Васька». Большинство этих повестей и по прошествии более чем полувека со времени их написания смотрятся привлекательно. Они не потеряли своей свежести, неповторимости, лиричности, способности по-настоящему увлечь. Не куда не пропало и сопереживание повстречавшимся нам в них героям. Мы по-прежнему воспринимаем их всем сердцем, верим им, видим в них все то лучшее, что должно быть в человеке всегда, а не приходить лишь по необходимости, вызванной жизненными обстоятельствами. Человеческое в людях, как бы ни была тяжела действительность со всеми ее превратностями, зигзагами и выкрутасами, – неистребимо, говорит нам тонкий психолог и гуманист С. Антонов, 105-летний юбилей которого приходится на майские дни нынешнего года. И не верить ему, думается, у нас, тех, кто вдоволь насмотрелся на обесценивание людских отношений при капитализме, тем не менее, нет оснований. Собственно, обращаясь сегодня к его произведениям, мы имеем возможность сравнить советского человека с современным россиянином и поразмышлять над тем, как общественная среда влияет на духовно-нравственный мир и в целом на людское естество, и как под его напором можно меняться, но, к сожалению, не в лучшую сторону.
Чем же покорил писатель своего читателя? Тем, что показывал в повестях и рассказах действительность? Правдоподобностью? Проблемами, подаваемыми не категорично и безапелляционно, а как-то ненавязчиво, но достоверно? Яркостью и классической точностью языка? Только ли этим? Нет. Обо всем подобном писали и другие. Писали по-разному. Неоднозначные были и оценки его произведений.
А надо сказать, что критики в советские времена не дремали, а работали ударно, с огоньком, порой таким, что писателям, читая отзывы на свое творчество, приходилось переживать – и явно не лучшие часы в жизни. Периодическая печать, в том числе и центральные газеты, не говоря уже о литературных ежемесячных журналах, постоянно печатали критические разборы появлявшихся на свет художественных творений. Впрочем, Сергею Антонову в этом отношении практически не пришлось столкнуться с разгромными ударами тех, кто мог подвергнуть прозаическое произведение рентгеновскому просмотру. К нему критика в основном относилась благосклонно. И не потому, что все им написанное было идеологически выверено и в нем подавались исключительно успехи, сопровождавшие по нарастающей советский общественно-политический строй. Не эти характеристики брались им в центр внимания. Да и лакировщиком, при всей условности и категоричности этого имевшего одно время широкое распространение определения, прозаик не был.
Пожалуй, и критикам это так же было очевидно, Антонов среди других художников слова выделялся тем, что остроту социальной проблематики он мог разбавить непосредственностью своих героев, живших обычной жизнью, не лишенной чисто земных тревог и забот, веселья и радости. И он не кривил душой, показывая веселых молодых селян и строителей московских новостроек, комсомольцев, знакомя нас с певуньями частушек, представляя нам своенравного балагура и озорника Матвея Морозова из деревни Пеньково, давая возможность на страницах своих книг высказываться молодежи – ершистой, колючей, не всегда объективной в оценках действительности, но цепкой, решительной, готовой за себя постоять. Ни в коем случае ее не идеализируя, писатель все же молодую смену показывал при помощи ярких красок.
Если речь шла о любви, то почему бы не вывести на передний план и ревность, и отчаяние, и глупость, застлавшую глаза и готовую вести на безрассудные поступки вплоть до преступления? Если же дело касалось колхозных будней и ударного труда на строительстве московской многоэтажки или возведения моста через крупную водную артерию на Дальнем Востоке, то отчего не показать конфликты кипучей молодости и зрелости, опять-таки переплетя их любовными переживаниями, семейными разладами и возможностью, следовательно, представить в читательском воображении, что все могло быть по-другому, пойди кто-то из героев на определенные уступки? Такие художественные приемы Антонов в своей прозе проводил мастерски. Потому-то и герои его не казались скучными, бесцветными, не удручали они и своей прямолинейностью, однотипностью, похожестью друг на друга, при том, что общие черты в них и просматривались.
Брали читателя в оборот они другим. И в первую очередь тем, что их в восприятии действительности что-то не устраивало, с чем-то они не могли согласиться, стремясь внести свои коррективы, а к чему-то, как и к собственным чувствам, порой не находили подхода, не зная, как к ним и подступиться, не потревожив тех, кто и вызывал эти переживания. Жизнь есть жизнь, напоминал нам писатель. И ее не обманешь, как бы кому-то ни хотелось именно так поступать. Но и пасовать перед ней не стоит. Не для того приходим мы в этот мир, чтобы быть в нем лишь в роли безропотных созерцателей. Следует бороться и начинать с малого, как и делали это герои Антонова. В малом, а под ним он понимал отдельно взятую деревню, колхоз, производственный коллектив, стройку, двор или даже коммунальную квартиру, и коренится все то большое, что принято называть страной. И без этих основ, подкрепляемых каждодневным трудом миллионов советских граждан, по убеждению прозаика, ей никак нельзя было состояться.
Взаимосвязь советского человека с землей, его породившей, верность ей, чувство сопричастности с судьбой Родины писатель подмечал всегда четко и последовательно. Выписывал же эти духовные народные скрепы Антонов просто, без наигранности и патетики. Вспоминается эпизод, наличествующий в одной из лучших повестей писателя «Дело было в Пенькове», где перед нами предстают события 1954 года.
Молодой колхозный зоотехник Тоня Глечикова, вчерашняя ленинградка, приехавшая в деревню по распределению, под впечатлением от плотного соприкосновения с колхозной действительностью, пишет в письме к подруге:
«Милая Галка! Все, что я раньше выдумывала, все это чушь! Главное, понимаешь, самое главное звено, за которое надо тянуть, – это культура. Общая культура колхоза, понятая в самом широком смысле. Логика такая: для того чтобы получить дешевые и обильные корма, надо умно спланировать все наше производство. Но для того чтобы план выполнить, надо, чтобы каждый колхозник глубоко понимал этот план и жил им, чтобы работа каждого человека была сознательной, творческой. Я совершенно согласна с великим Лениным, который говорит: «По нашему представлению государство сильно сознательностью масс. Оно сильно тогда, когда массы все знают, обо всем могут судить и идут на все сознательно».
Сегодня я перечитала решение сентябрьского пленума и убедилась, как это правильно. Ведь партия посылает специалистов в колхозы не только для технической работы. Партия надеется, что мы с тобой, Галка, будем проводниками культуры, что мы привезем с собой культуру и будем распространять ее. Это точно! Теперь я поняла свое место в колхозе, знаю, как себя держать, что делать, как разговаривать с тем же самым Морозовым…
Как все-таки прекрасно жить на свете! Подумай, Галка, какое это великое счастье – оказаться на некоторое время среди счастливчиков, живущих на земле!»
Пишет ли сегодняшняя молодежь подобные письма? Да и много ли можно привести примеров, говорящих о том, что городские юноши и девушки после окончания высшего или среднеспециального учебного заведения готовы ехать в село? Подымать некогда стабильно работавшие хозяйства и бороться там, на местах, за рост культуры и духовности среди сельского населения? Ответы, думаю, понятны, и углубляться в их констатацию нет никакого смысла. О роли современного буржуазного государства, провозглашающего громозвучные словеса, замешенные на изъезженном донельзя патриотизме, превратно при этом понимаемом, так же останавливаться не буду. Добавлю лишь то, что вся эта наигранность начинает вызывать оскомину. Пропасть между заявлениями и делом колоссальная. Как и когда нам удастся из нее выбраться?..
Тогда же, 65–70 лет назад, Тоню Глечикову и сотни тысяч таких, вроде особо и неприметных Тонь подобные горькие размышления не посещали. Они видели цель, она не представлялась им туманной и нереальной. Дело в их руках спорилось. И та же Тоня, хотя далеко не все ее первоначально поняли и восприняли, начиная с председателя колхоза и заканчивая рядовыми тружениками, несла культуру в массы, создала драматический кружок, ставивший постановки живой газеты, где критике подвергалась сельская действительность и «продергивали» того же председателя, стала инициатором возрождения колхозного клуба, наладила работу библиотеки. К ней потянулась молодежь. Заявила она о себе и как сознательная комсомолка, готовая брать на себя серьезные обязательства. И выполнять их. При этом Антонов не идеализировал и таких положительных героев, как Глечикова.
Не представлял он исключительно в положительном свете и партийных и советских работников, комсомольских вожаков и хозяйственных руководителей. Так, в повести «Дело было в Пенькове» перед нами предстает секретарь райкома партии Игнатьев. Писатель сразу дает ему правдивую характеристику: «Это был еще молодой, неженатый парень, недавний комсомолец, умный, начитанный, отзывчивый, застенчивый и часто от застенчивости не к месту улыбающийся. Был у него только один недостаток: он плохо знал сельское хозяйство и механизацию. И, как часто бывает в таких случаях, именно по сельскому хозяйству и механизации он любил давать самые разнообразные указания и советы».
Игнатьев в повести показан деятельным, переживающим за дело, но и несколько отдаленным от сельской действительности. Но такие Игнатьевы овладевали тонкостями сельскохозяйственной науки, становились прекрасными практиками, знали и любили деревню. Именно им, выдвинувшимся в сталинское время, немало пришлось испытать позднее – в годы хрущевского своеволия и сомнительных нововведений, а затем проводить политику партии и в годы, когда у ее руля был Л.И. Брежнев. Это были крепкие личности, волевые, умевшие слышать людей, знавшие, как их организовать. В большинстве своем на отдых они уходили в перестроечное время. Им на смену шли прыткие, говорливые, амбициозные, не забывавшие ругать предшественников за работу в годы так называемого застоя. Каким был этот набивший оскомину застой, мы знаем. Его плодами пользуемся до сих пор. Знаем и то, что основная масса перестроечных секретарей партию предали, быстро перекрасились, запели осанну буржуазной власти, вросли в порядки, ею заведенные. А многие к тому же прилюдно открещивались от своего прошлого, хулили партию, их взрастившую…
Куда сложнее преподнес Антонов тип советского работника в повести «Петрович». Председатель исполкома райсовета Дедюхин в годы репрессий, творимых рьяными самодурами и скрытыми врагами, будучи сельским учителем пения, совершает зло – оговаривает честного и порядочного коммуниста, учителя русского языка и литературы Столетова. Проходят годы, Столетов после семнадцатилетнего заключения возвращается в родные места. Он реабилитирован, селяне избирают его председателем колхоза. Знает он и то, по чьей вине он пережил суровые испытания, но молчит, не хочет бередить старые раны, да и зла Дедюхину не желает. Последний же Столетова пытается третировать. И вот между ними происходит непростой разговор. Он многое объясняет: кто такие были дедюхины и как они искали оправдание своим преступным и безнравственным действиям. На дворе лето 1957 года. Столетов говорит: «…Так вот слушай. О твоем доносе я знаю давно. И молчу. И молчать буду. Только уж и ты колхозу не мешай. Ко мне как хочешь, срывай на мне досаду, а колхозу не мсти».
– Какая там досада! – подхватил Дедюхин горестно. – Хочешь верь, хочешь не верь, а наложил бы я на себя руки, если бы у меня напарника не было.
– Какого напарника?
– Да ты его знаешь.
– Кто же?
– Неужели забыл? Лучший друг физкультурников.
И он опасливо покосился на белеющий в темноте постамент».
Такие дедюхины были повсеместно. Некоторые так и остались в тени. А кому-то, как тому же Дедюхину, удалось пойти на повышение, занять крупную должность, улучшить материальное положение. Они же потом, как состоится XX съезд партии, и будут клеветать на Сталина, обвиняя его в своем собственном падении. Что ж, люди не всегда способны оставаться таковыми. Непорядочность, приспособленчество, подлость были всегда. Но Столетовых было значительно больше.
Показателен диалог Столетова и с дочерью, долгие годы о существовании отца ничего не знавшей: «– А вы тоже верите в пришествие коммунизма? – спросила Светлана с искренним интересом.
– Сейчас и верить не надо. Надо только уметь видеть.
– Странно. Может быть, вам удобно верить? Выгодно?
– Какая ты порченая, – поморщился Столетов. – Какие у тебя грязные мысли.
– Не сердитесь. Я просто не понимаю. Вам выбили зубы, а вы верите.
– Конечно, верю. Если мне выбили зубы, почему у меня должна пропасть охота работать, чтобы людям жилось лучше?».
Это пример не просто конфликта поколений. Сталкиваются человек во всех отношениях партийный, честный, совестливый, верящий в коммунистические идеалы и советскую власть, и молодая, тщеславная, разбалованная особа, живущая без идейного стержня и лишь для себя одной. Антонову удалось показать и такую разновидность людей. Они были и в те времена, и ранее. Очень много их, к сожалению, в наши дни. И что интересно, существо их, отдающее гнильцой, никак не меняется. Посему творческое наследие писателя не потеряло актуальность, в нем присутствуют типажи, находящиеся и в нашей сегодняшней жизни. Как хороший психолог умел Антонов подмечать людские характеры, их нравы, внутренний мир, достоинства и пороки. Оттого-то и читаются его вещи легко – в них правда, в них любовь к человеку и огромное желание сделать его лучше, добрее, совестливее, человечнее…
В 70–80-е годы минувшего столетия состоявшийся писатель, сценарист и критик, а в этом своеобразном жанре Антонов преуспел не менее, написав ряд скорее даже литературоведческих книг, посвященных исследованию творчества таких классиков, как И. Тургенев и Ф. Достоевский, и изучению творчества молодых писателей; создает трилогию из повестей «Царский двугривенный», «Овраги» и «Васька». В первых двух из них, как и ранее в повести «Аленка», писатель представляет события глазами совсем юных героев. Этот творческий замысел придал повестям особый колорит и выделил их среди других произведений советской прозы, повествовавших о событиях 20–30-х годов XX века. И опять же Антонов остается верен своему писательскому методу. Незамысловато, но с предельной достоверностью и глубоким проникновением во внутренний мир героев, без громких реляций о победах социалистического строя, все более утверждавшегося на просторах огромной страны, а как-то очень искренно, с проблесками юмора доводит он до читателя непростую жизнь времен НЭПа, коллективизации и индустриализации.
Переплетение горьких эпизодов, когда отживший мир цеплялся за любую возможность просуществовать еще хоть какое-то время, с романтикой, простотой и верой в свои силы человека новой формации, выделяют эти повести особо. Они долго не отпускают, заставляя вновь задуматься над тем, какой же непростой и одновременно грандиозный путь прошла наша страна, ведомая большевистской партией, и что пришлось пережить народу, вставшему на фактически неведомый ему путь строительства общества социальной справедливости. Заметно в них и то, как же необразован, некультурен был тогда человек.
Наиболее выразительно это отметил писатель в повести «Овраги», рассказывающей о коллективизации в саратовской деревне. Селяне не понимают преимуществ колхозного движения, говорит нам Антонов, в головах у большинства из них откровенная чехарда, в каждом живет мелкий хозяйчик, в домах грязь, бегают прусаки, но при этом такой обособленный мирок им ближе, понятней. За него они и цепляются. Показал писатель и кулаков – грамотных, хитрых, изворотливых, совершающих преступления, идущих на бунт и доводящих себя, не желая расставаться с собственностью, до самоубийства. Тяжело в таких условиях приходится трудиться присланному партией двадцатипятитысячнику, вчерашнему городскому рабочему Роману Платонову. Актив на селе идейно слабый, нет помощи и от районного руководства. Кстати, и секретаря райкома партии, обещавшего крестьянам несбыточное и готового сознательно идти на такой подвох, и председателя райисполкома, самовлюбленного в свою фигуру сына помещика, заставляющего подчиненных заниматься приписками, писатель показал, мягко скажем, не с лучшей стороны. Как приговор приспособленчеству, подлости, низости прозвучат в конце повести слова одного из селян, сказанные председателю райисполкома, изворотливому Догановскому, приехавшему на сороковины по погибшему Платонову и обвиняющему его в перегибах при проведении коллективизации: «– Вопрос у нас такой: совесть у тебя, …, есть или вовсе сносилась? Ты сюда пошто прибыл? Романа Гавриловича помянуть или обжираться?»
Жизненная правда Антоновым преподнесена тут категорично. Видим мы и самодурство, которого, как потом выяснялось, в том жизненно необходимом деле, объявленном партией, на местах оказалось предостаточно. Это по сути о нем молвит бывший партизан, работающий участковым милиционером: «…Солдат колхозного фронта. Сколько их покалечили на этом фронте и сколько еще покалечат… Колхозы – штука толковая. Колхозы – родня сельской общины и с руки русскому крестьянству. А мужик шарахается от колхоза как черт от ладана. Почему? Да потому, что колхоз не создают, а навязывают. Навязывают сверху, бестолково, без ума, с бухты-барахты. А где бестолочь, там и жулье, там мазурики, мародеры, вредители и в итоге – грабеж крестьянского добра». И о значении статьи Сталина «Головокружение от успехов», напечатанной в «Правде», аккурат девяносто лет тому назад, говорит нам писатель. Газету с той судьбоносной и программной статьей буквально растаскивали по домам, кто-то ее даже перепродавал, кому-то приходилось статью просто переписывать. Обо всем этом и пишет Антонов, – не сгущая красок, не втаптывая в грязь запутавшихся в своих действиях сельских руководителей и активистов, слишком рьяных и прямолинейных, во многом примитивных, непоследовательных, не понимающих того, что необходимо учиться и самообразовываться. Впрочем, их ли вина была в том?
«Овраги» заканчиваются трагично. Роман Платонов, направляясь в районный центр, преследуемый бунтовщиками, среди которых были и откровенные враги советской власти, сумевшие при этом пробраться на руководящие посты в ее органах, замерзает в дороге. Сын его – Митя, остается круглым сиротой. Но жизнь в деревне продолжается. Статья вождя народов привносит определенные перемены. Остаются и те, кто, несмотря на все трудности, верит в колхозы, кто хочет жить в коллективе, своим трудом привнося посильную лепту в общее дело… Прозаик тем самым завершает свою наиболее серьезную повесть все же оптимистично. Да и как бы он мог поступить иначе, если сам жил в те годы, видел и слышал о происходящем, искренне веря в неизбежность проводимых в стране преобразований?..
Повесть эту, правдиво повествующую о событиях девяностолетней давности, на фоне той шумихи, которая развернулась вокруг романа Г. Яхиной «Зулейха открывает глаза» и его претенциозной, но бездарной, к тому же до безобразия пропитанной русофобией и антисоветизмом экранизации, как никогда, своевременна для нового прочтения. Благо и читается она, как говорят заядлые книгочеи, на одном дыхании.
О противоречивости человеческой натуры Антонов в своих рассказах и повестях напоминал не единожды. Естественно, никуда не могла уйти и среда обитания, ее влияние на жизнь человеческую всегда было и будет огромно. Сию непреложную истину писатель знал великолепно. Эта вечная коловерть людских судеб, подчиняющихся или нет жизненным обстоятельствам и существующим общественным установлениям, по сути, и была главным объектом многолетнего писательского исследовательского пути Сергея Антонова. И надо сказать, пути достойного, вполне успешного, что называется, впечатляющего. Главное свидетельство чему – книги, подзабытые сегодня, но если с ними вдумчиво знакомиться, не могущими оставить вас равнодушными.
Писателя-реалиста формирует, как известно, определенное ему судьбой время. Так и Антонов был дитем своей, родной советской эпохи. Она его воспитывала и ставила на крыло. Уроженец Петрограда, он пошел по стопам отца, строителя-железнодорожника. Немало поколесил в детстве с родителями по местам их службы, любил чтение, увлекался рисованием и шахматами, был активным комсомольцем, поработал бетонщиком, каменщиком, окончил Ленинградский автодорожный институт, работал инженером-строителем, занимался преподавательской деятельностью. Эти ступеньки личностного роста помогут ему и в творчестве. О строительстве важных народнохозяйственных объектов он напишет, причем с отличным знанием дела, в повестях «Первая должность» и «Васька», в киноповести «Серебряная свадьба».
Затем – участие в советско-финской и Великой Отечественной войнах, где он служил в инженерно-саперных войсках Ленинградского, Волховского и 2-го Прибалтийского фронтов. Был награжден орденами Красной Звезды и Отечественной войны II степени, медалями «За боевые заслуги» и «За оборону Ленинграда».
С молодых лет его тянуло к литературе. Писать стихи и рассказы он находил возможность и на войне. В 1947 году Антонов примет участие в I Всесоюзном совещании молодых писателей, где его прозаическим начинаниям высокую оценку даст К. Паустовский. И уже первая книга рассказов «По дорогам идут машины», появившаяся в 1950 году, принесет ему известность. А в следующем году Антонова за нее удостоят Сталинской премии третьей степени. Так и начиналось его большое служение русской советской литературе…
О скромном, высоконравственном человеке, писателе, литературоведе и критике, общественном деятеле, с 1954 года бывшем членом правления Союза писателей СССР, делегатом многих писательских съездов СССР и РСФСР, самодостаточной личности, при сем не обласканной государственными наградами, написать можно многое. Жизнь прожил он как-никак долгую и интересную. Отдельный очерк следовало бы посвятить его работе в кино. Фильмы, снятые по сценариям и мотивам произведений Антонова, давно стали классикой отечественного кинематографа. Лишь до сих пор любимый зрителем, вышедший более шести десятилетий назад черно-белый фильм С. Ростоцкого «Дело было в Пенькове» с В. Тихоновым, М. Менглет, С. Дружининой в главных ролях чего стоит! Вместе с тем последую примеру самого С.П. Антонова, ценившего лаконичность в повествовании. Читайте же его замечательные произведения, в них вы подчерпнете житейскую мудрость, правду советской жизни и неиссякаемую авторскую веру в человека-творца.
Выпускается с июля 1956 года
