День скорби и памяти 22 июня, день начала войны. Эта дата горит, словно незаживающая рана, и не зарубцовывается, как бы ни огрубели сердца…И снова мучит вопрос: наш ли Ржев наконец – не город с впечатляющим мемориалом, а некий символ – оселок верности павшим и благодарной памяти.
Горестная дата 80-летия начала войны, как и День победы, снова смазана и заслонена ковидными ограничениями, «усиленными мерами» и запретами, особенно в городах-героях, прифронтовых столицах Москве и Питере. Отменены занятия в учебных заведениях, ограничены собрания и торжественные мероприятия – трудно достойно помянуть героев, публично покляться на верность. Зато в Германии снова пышное торжество: Светлана Алексиевич награждена… командорским крестом ордена «За заслуги перед Федеративной Республикой Германией». Во как! Вручая награду, президент ФРГ Франк-Вальтер Штайнмайер в частности сказал: «За прошедший год… мы выучили новые имена и национальные цвета, но, прежде всего, за этот год мы узнали, что у этой страны, у Белоруссии, стоящей на пороге перемен, женское лицо…» Слава Богу – не Алексиевич! «Белоруссия для нас не дальняя восточноевропейская родственница», – добавил Штайнмайер. Ну да, она первой должна была стать «родственной» житницей и поставщицей рабсилы! Да советский солдат и красные партизаны не позволили! В ответном слове блеснула Алексиевич: она поблагодарила президента ФРГ и сказала невообразимое: «Наш народ, как я назвала его, наш «красный человек» – мне казалось, что он уже кончился, что его время прошло, а оказалось, что нет… Вот последние события в Украине, в Белоруссии, в России сейчас показывают, что коммунизм еще не мертв, он еще готов дать нам последний бой».
Ты смотри-ка: она уже заняла свое место в рядах идейного вермахта и готова биться с неумершим коммунизмом! А перед этим позор Нобелевского комитета дала интервью белорусскому Радио Свобода. Как пишут многие блогеры, Юрий Дракохруст «просто раздел деградирующую лауреатку». Неприятная картина, конечно, но антисоветчицу и раздевать особо не надо: она сама готова разнагишаться, показать гнилое нутро и проиграть сразу, без борьбы, как российские футболисты.
Ю.Д. «В белорусских спорах о войне часто звучит мысль: история партизанского движения в Беларуси еще не написана. Вот и вы сейчас сказали, что об этом еще никто серьезно не говорил и что у нас нет единого взгляда на эти вещи. А в каком смысле, чего принципиально важного, кардинально меняющего представления, мы не знаем о белорусской партизанке? Что партизаны отнюдь не были ангелами, что хватало и жестокости, и насилия в отношении и врагов, и не совсем врагов, и даже совсем не врагов? Так это известно, об этом написаны книги, статьи, даже сняты фильмы.
Но при этом партизаны точно не устраивали Холокоста, а другая сторона методично уничтожила несколько сотен тысяч белорусских евреев. Партизаны точно не устраивали концлагерей и лагерей смерти на десятки тысяч людей, как тот же Тростенец. Это факты. А тогда какое количество фактов о жестокости партизан может изменить представления о партизанском движении в Беларуси?
С. А. «Сама постановка вашего вопроса, мягко говоря, некорректная. Это еще раз говорит о том, что все мы вышли из советского мира и полны советских представлений. Мы до сих пор не знаем правды, я на этом настаиваю. Нет у нас правды о Великой Отечественной войне, в частности о партизанской войне».
Вот и у нас на «Эхе Москвы» Виктор Шендерович из Израиля и многие другие «правдорубы» предлагают России «выйти из советских представлений»: в День Победы не торжествовать, а скорбеть и открывать архивы, показывать всю правду. Какую правду они ждут на деньги Газпрома и подачки Запада? Уму непостижимо. Это как раз тот случай в истории, когда народная трагедия, картина содеянных злодеяний запечатлена так полно, что становится страшно и через много лет. Да и к каждой годовщине Победы ширится фонд открытых и общедоступных архивов. Например, когда я писал заметки о неблагодарной и двуличной Польше к 75-летию освобождения Варшавы, такие бездны, подкрепленные подлинными документами, открывались, что хоть выпускай библиотеку документальных книг и снимай бесконечный сериал. Но ведь Шендерович сценарий не напишет…
***
Это интервью Алексиевич, живущей комфортно в Германии и лезущей из кожи, чтобы открыть «новую», удобную правду о войне, мне попалось на глаза в дороге, к западу от Москвы, в местах страшных боев при наступлении фашистов под Малоярославцем осенью 41-го и при освобождении Калужской земли в начале января 42-го. Ну да, Малоярославец понятно: новая кровавая арена второй Отечественной войны, запечатленный подвиг подольских курсантов и так далее. Но неведомое прежде Воробьево! Деревня в 18 дворов и небольшой дом отдыха научных работников Москвы, затерянные в тогдашней глубинке, в 140 км от столицы – тут-то что за Бородино? Смотришь на братские могилы, на незаживающие рубцы боев по берегах Суходрева, читаешь страшные свидетельства и книгу воевавшего тут Алексея Величко, кстати, уроженца полтавской земли, и понимаешь весь масштаб бесчеловечной трагедии, адской машины вермахта и всей Европы, направленной тогда на нашу страну. Не укрыться было от нее ни в стороне от стратегических дорог и вожделенных городов, ни в глухих калужских лесах. А Воробьево к тому же занимало господствующую над округой высоту. Неслучайно именно этот холм выбрал для своей усадьбы выдающийся хирург, ученый с мировым именем, личный врач царя Сергей Петрович Федоров.
В столовой дома отдыха и в доме Федорова немцы сделали конюшню. Дом его – шедевр русского модерна, подготовленный немцами к взрыву при отступлении, был спасен разведчиками 5-й Гвардейской стрелковой дивизии ценой жизни сержанта Василия Вахрушева и ранения бойца Шорникова. Прах Вахрушева покоится в братской могиле на центральной площади деревни Воробьево, а Шорников прошел всю войну и сложил свою голову на венгерской земле, под Будапештом. Уже потом, когда восстанавливали уцелевшие строения дома отдыха «Воробьево», в подполье вестибюля здания рабочие обнаружили мину, около 20 кг взрывчатки и связки немецких гранат. К мине шли перерезанные провода, а с улицы через вентиляционное окошко в фундамент тянулся не догоревший бикфордов шнур. Потом нашли ветерана, помнящего эти события – его правда самая главная, Алексиевич! Он в горячке боев не запомнил фамилии героев, но через архивы дивизии – их установили. Этот акт слепого вандализма прервали ребята разведгруппы, базировавшиеся в Спас-Суходревской школе, которые вступили в скоротечный и неравный бой, раненный боец из последних сил перерезал горящий бикфордов шнур… Что еще можно добавить, какие оправдания и психологические детали? Они успели, чтобы сегодня дом Федорова стоял запущенный и разрушался…Вот тут – другая неприглядная правда, но снова Алексиевич и даже Фрейд ни при чем. Без всяких сантиментов ясно, в какое время мы живем.
Дом в стиле модерн хирурга от Бога и рачительного хозяина Сергея Федорова – лейб-медика двора Николая II стоит среди старых деревьев усадебного парка и разрушается. Здесь была и контора колхоза до войны, и конюшня фашистских сволочей-оккупантов, и служебное здание советского санатория «Воробьево» с музеем, который создали энтузиасты. Причудливо, но понятно, логично. А теперь тоже просто и символично: никому ничего, кроме бабла, не надо. Вот такое время выпало с пандемией, которой можно все оправдать, хотя эпидемия над Россий – пострашней. Мы много чего повидали – и светлого, и сурового, и созидательного, и дурацкого, но чтобы вот так было все примитивно и по барабану… Под трибунные призывы к патриотизму с нагнетанием непонятного Дня России да дикой раскруткой позорного матча с Бельгией и дальнейшей истерией. Ольга Бузова: «Надо верить в Бога, в Россию и в футбол!»… Налицо падение душ, отданная врагам без боя очередная высота!
Знаменитый хирург Сергей Петрович Федоров (1869–1936) был настолько талантлив, что ему даже не завидовали. Он разрабатывал методы диагностики, неведомые способы хирургических вмешательств и новые варианты общего обезболивания. Сам конструировал небывалые хирургические инструменты и регулярно вывозил из Германии медицинские аппараты, чтобы использовать их в своей клинике. Привозил и новые сорта саженцев: сад Федорова насчитывал 1100 деревьев. Во время Первой мировой войны он постоянно находился при императоре, сопровождая его при каждом выезде из Петрограда. Лейб-хирургу и лечащему врачу цесаревича Алексея неизбежно приходилось вступать в противоречие с духовным наставником императрицы Григорием Распутиным. В последний вечер своего царствования, 2 марта 1917 года, Николай II долго обсуждал с Федоровым перспективы жизни и здоровья наследника. Лишь после категорического утверждения лейб-хирурга о неизлечимой болезни цесаревича император отрекся от престола и за себя, и за сына.
Смотрю на разрушающийся шедевр зодчества и думаю: ну, сколько же можно нам отрекаться от деяний предшественников, захапывая только их прибыльное наследство, от правды истории, которую нельзя принимать или проклинать кусками вместе с удобной правдой. А ведь есть еще сверхправда защитника-солдата и тех мирных жертв, которых он не смог уберечь от пришедших на нашу землю лютых врагов. Всё чаще об этом думаю и в голове – не укладывается: что надо сделать с солдатами вермахта, чтобы они потеряли всё человеческое? Конечно, рецепты известны, они сегодня используются на той же Украине, где людей Донбасса считают генетическим мусором и готовы убивать их просто так, к радости опившихся хероев…
***
Прошло 80 лет с начала войны, а любая поездка в города и веси западнее Москвы, оккупированные фашистами, открывает новые окровавленные страницы страданий моего народа. Невыносимые и непоправимые за давностью лет, хотя та же Алексиевич упорно выдает стремление Запада перенести их в другую плоскость: «Через 100 лет история смещается в сторону человеческого. Мы же не можем до сих пор исходить из морали о том, как одни люди героически убивали других. Нам важно понять, как человек оставался человеком в этих обстоятельствах и какие у нас потери были на этом пути… Но давайте подумаем и обо всем остальном, что было во время войны, а не только будем говорить о том, что были такие герои. Да, они были, но было много всего другого. Может, это темная сторона искусства, но для искусства палач и его жертва одинаково интересны».
Одинаково интересны? Значит, я тогда не человек искусства: мне совсем не интересен палач и внутренний мир «сверхчеловека», который расстреливал трехлетнюю жертву – Анечку на воробьевском снегу! Хоть 80 лет прошло, хоть 100 пройдёт – что изменится в оценках, если только горе-лауреаты наподобие Алексиевич окончательно не заморочат головы, не отравят души? Про какие там смещения через непонятные 100 лет твердит жительница комфортной Германии Алексиевич, слушая ненавистную для многих речь? Наоборот, чем больше испытаний приносит сегодняшняя безжалостная жизнь, чем заботливей я опекаю растущих внуков, тем больше болит сердце, когда вникаешь в давнишние адские события.
***
После освобождения деревень Воробьево и Гончаровки зимой 1942 года колхозники этих деревень написали письмо воинам 5-й Гвардейской дивизии, выражая чувство благодарности воинам-освободителям и ненависть к непрошеным фашистским захватчикам: «Семьдесят восемь дней и ночей хозяйничали немцы в Воробьевке и Гончаровке, бесчинствовали, измывались над нами. Ни у кого не осталось скота, домашней птицы, теплых вещей. Все население они загнали в подвалы и убежища. Мы вынуждены были просить поганую немчуру хотя бы обогреться в своей хате.
Последние восемь дней перед приходом Красной армии нас продержали в холодных убежищах. Много детей умерло. По тем, кто пытался выйти из убежища, немцы открывали огонь. Восемь дней мы питались снегом. Но проклятые гитлеровцы этим не удовлетворились. Бросая пушки, пулеметы, снаряды они всё же успели сжечь Воробьево, Гончаровку и соседний дом отдыха научных работников города Москвы». Понимаете, советские люди, привыкшие беречь казенное имущество, поражались, что солдаты бросают вооружение, но в последний момент мстят безвинным местным жителям, носятся как угорелые в поисках соломы и бензина. «На примере своей деревни мы убедились, что немцы не только квалифицированные грабители и убийцы, но и непревзойдённые поджигатели. Только три дома уцелело от огня в Воробьево и четыре дома в Гончаровке».
Читаю и вспоминаю, что Ангела Меркель обиделась на Россию с младых лет, когда у нее якобы советские солдаты увели велосипед. Было-не было: не задокументировано, а вот какие чувства нам к немцам испытывать? Но ладно, имущество подчистую – всю сущность немецких фашистов, которых в бундестаге призывал пожалеть Коля из Уренгоя, показывают невиданные зверства оккупантов. Им просто нет порой человеческого объяснения. Вот что пишут свидетели: «В одном из убежищ сидела семья рабочего Ивана Проценко. После первого наступления Красной армии около этого убежища немцы нашли труп своего солдата. Они тут же вытащили из убежища Проценко Ивана Семёновича, его жену Анну с трехлетней дочкой Аней и расстреляли из автоматов. Но одному немцу показалось, что в убежище кто-то остался. Он вторично полез туда и вытащил 70-летнего Копылова Кузьму Егоровича. Бандит отскочил шагов на десять и выпустил по Копылову очередь из автомата. Рядом с трехлетней Аней упал 70-летний Кузьма Егорович»… Ни старого, ни малого гады не щадили, а нам сегодняшние школьники рассказывают о «негуманном отношении» к пленным под Сталинградом. Они пришли туда, в снега, за тысячи километров от дома, чтобы уничтожить нас, но малость обморозились. Ах, как нетолерантно…
А колхозники заканчивали свое письмо так, призывая потомков помнить, что сделали эти культурные посланцы Запада: «Мы стоим на своих пепелищах, но не горе и слезы душат нас, а ненависть к немцам – убийцам и поджигателям».
Если сравнить потери дивизии при освобождении деревни Воробьево в 18 домов и при штурме города Кенигсберга с его первоклассной крепостью, то картина выглядит неправдоподобно: в боях за Воробьево со 2 по 5 января 1942 года убито 210 человек, ранено более 600, а в боях за город и крепость Кенигсберг с 6 по 9 апреля 1945 года убито 186 человек, ранено – 571. Конечно, необходимо учитывать фактор возросшего оснащения армии, приобретенный боевой опыт, но все же сопоставление впечатляет… Основная тяжесть боев за деревню на холме и дом отдыха легла на 586-й полк, который потерял половину своего личного состава. Лучшие мужики не вернулись в свои семьи, не продолжили род…
На территории санатория «Воробьево» два памятника – скульптура солдата на братской могиле и скромный обелиск в память о погибших сотрудниках здравницы. Они стоят под сенью вековых дряхлеющих деревьев парка с робким пеньем соловьев и нахрапистым карканьем ворон. А еще слышны и детские голоса, повеселевшие после непогоды в загрустившем лагере отдыха, и современные песни уровня той же Бузовой. Так в природе, так в бывшем профсоюзной здравнице, но так и в социальной нашей жизни. Потому и одолевают вопросы: кто пересилит в реальности, в государственной политике и в информационном пространстве? Куда смещается война и наш ли Ржев наконец?..