Всех своих детей мать Ивана Гатилова рожала дома – в деревенской избе, на русской печке. По словам Ивана Митрофановича, здесь были самые подходящие условия: тепло, рядом согретая вода. Как получилось, что четверо из пяти сыновей Гатиловых пошли в ветеринары, – загадка. Словно заговор какой-то был сделан на эту семью – или печка волшебная.
У самого Ивана Митрофановича объяснение проще:
– Мы росли среди коров, лошадей… Сами ухаживали за скотиной – рано остались без отца. Знали, что в деревне без нее не выжить.
Гатилов вырос на Алтае, в селе Новошипуново. В молодости его отец работал в Бурятии на шахте, где подхватил болезнь легких. Он умер, когда Ивану было девять лет (родился в 1950 году), а самому младшему сыну в семье – шесть. И братьям пришлось повзрослеть.
– В десять лет я себя чувствовал нормальным мужиком. Умел и со скотиной управляться, и на огороде. А в деревне за счет чего еще жить? И то, что сегодня говорят: «О! У них 15 соток огорода!» – для нас смех. У нашей семьи было 50 соток только картошки, – вспоминает Иван Митрофанович.
Но огородом и скотиной детские заботы не ограничивались. Первое дело, которое осваивали самые маленькие деревенские ребятишки (до шести лет), – изготовление кизяков. Это топливо для печи из навоза и соломы. В каждом регионе была своя рецептура кизяков. В Азии их в основном делали из овечьего помета в форме лепешек. На Алтае – из коровьего в форме кирпичиков.
– Горит кизяк жарко, будто береза. Но дерево быстро прогорает, а кизяк медленно тлеет, подолгу отдает тепло. В этом он похож на уголь. Как же от него русская печка накаляется! Огненная махина! – глаза Ивана Митрофановича тоже вспыхивают. – У нас, ребятни, у каждого на костяшках были ожоги (показывает на бедро). Отметины. Если нечаянно улегся на голую печку или задремал, а подстилка сбилась.
Голос у Ивана Митрофановича сильный, под стать его росту (около двух метров), но мягкий: вместо «г» он произносит «х». Хочется слушать его, подперев щеку кулаком. Мы разговариваем с Иваном Митрофановичем в конторе учхоза «Пригородное» Алтайского аграрного университета, в котором он проработал 30 лет и был «рожден как профессионал». Гатилов вышел на пенсию восемь лет назад, но его все равно зовут сюда, чтобы посоветоваться.
За изготовлением кизяков, по словам Митрофаныча, малышня проводила целое лето.
– Нужно набрать в кучку навоз и полить. Дальше разбрасываешь эту кучку, загоняешь на нее лошадь, а то и двух (к первой за хвост привязываешь вторую), и водишь по кругу часа три. Лошади месят копытами навоз с водой и отходами от соломы (подстилки для скотины в сарае). Получается вязкая смесь, похожая на пластилин. Раскладываешь ее по деревянным формочкам – станочкам. Потопчешься, чтобы масса уплотнилась, и тащишь на поляну, вываливаешь. Кизяк сохнет… В конце концов кизяки перекладывали в плотные скирды, похожие на стога сена (из-за скатов дождь не проникал внутрь, а стекал вниз). Зимой к ним бегали с корзинами, чтобы топить печку.
Потом детей ждала работа в поле. Это был неписаный закон: с шести лет – на сенокос. Ночевали в поле на стане (легкая постройка), спали на матрасах и подушках, набитых соломой. Шесть дней на сенокосе, а по воскресеньям отдыхали, ездили домой.
Сначала в поле выходила тракторная косилка. Дальше скошенное сено сгребали конными граблями в рядки – валки. Причем, чтобы тебя пустили на конные грабли, надо было заслужить… Самая искусная работа была у вершильщика – того, кто стоит сверху и раскладывает сено.
– До вершильщика я дослужился в пятнадцать. Это было самое крутое. И другой жизни себе не представлял.
– Почти все ребятишки в моей деревне пахли одинаково – лошадьми. Для меня конский пот – духи. К лошадиной морде прислонишься лицом – чувствуешь запах воздуха, который она выдыхает, – прикрывает глаза Иван Митрофанович. – Своеобразный такой, вкусный. Руку под потник засунешь – тепло. Мы вместо седла использовали старые фуфайки. На седлах в деревне редко ездили.
После школы Иван выбирал между двумя профессиями: ветеринара и механика. Стать механиком тогда было почетно и престижно. Но рядом с железками он себя не видел, только рядом с животными, как и остальные три брата: Николай, Александр и Семен (мне запомнилась фраза Ивана Митрофановича: «У меня прекрасная память – на собак, коров и дни рождения»). Все братья закончили Алтайский аграрный институт. Их мама, Вера Семеновна, была безграмотной, потому что детство провела в ссылке (родителей раскулачили), и мечтала, чтобы сыновья получили хорошее образование, вышли в люди. Мечта сбылась «в лучшем виде»: двое – заслуженные ветеринарные врачи РФ, а Иван – заслуженный работник сельского хозяйства РФ.
Любимые пациенты Ивана Митрофановича – коровы. Он много сделал для того, чтобы люди пили «чистое» молоко от здоровых буренок. Их, как выясняется, в нашей стране меньшинство. И те болезни, которые есть у животных, потом «наедаем» мы.
Однако нынешние университетские преподаватели, обучающие ветеринаров, едва не воют: редкий студент хочет лечить сельскохозяйственных животных – предпочитают кошек и собак.
– Иван Митрофанович, почему коровы и свиньи молодежь теперь не интересуют? – спрашиваю Гатилова.
– Не в интересе дело. Узнаете поближе тех же коров – пригорите к ним не меньше. У коровы бесподобные глаза! Все тебе без слов расскажет: здорова или плохо ей. Взгляд может быть сытым, голодным, веселым, грустным. Корова привязывается к своему хозяину или доярке, точно собака, и хозяин – к ней. Чужих она к себе не подпускает. Главная причина – в копейке. На кошках и собаках сейчас можно нормально заработать, а на коровах и свиньях – нет.
Гатилов прав. Раньше животноводство шло в гору. Будущие ветеринары шли в сельское хозяйство, знали, что их там ждут и им точно не придется нищенствовать. И, что тоже важно, их было кому поддержать и направить: с молодыми специалистами работали наставники.
А культура на ферме начинается с элементарного – с порядка и отношения к животным. Работы у Ивана Митрофановича хватало.
В Алейском откормсовхозе, где Иван Митрофанович ветеринарил сразу после вуза, навели такой блеск, что туда поехали на экскурсии из окрестных хозяйств.
– С помощью гидропоники мы выращивали в лотках с глиной пшеницу и овес. В лоток накладывается глина, засеивается. Через две недели на ней трава щеткой – полезный корм. Мы их помещали в клетки и в день по куску отламывали. Заходишь на ферму: стены побелены, в клетках зеленые лужайки. Не верилось, что так может быть в свинарнике.
Что до отношения к животным, то здесь главная проблема, по словам Ивана Митрофановича, в жестокости. Долгая война у него шла с пастухами, которые бичами хлестали коров. Слова не действовали – прибегали к штрафам. Но и эта мера, как отмечает Гатилов, не спасительная: слишком велико в некоторых людях желание показывать силу перед беззащитными.
Кстати, на скот в 70-х устанавливали лимиты. К примеру, одной семье разрешалось иметь одну корову. Иначе считалось, что хозяева буренок занимаются незаконным обогащением. Иван Митрофанович вспоминает, как ему приходилось делать предупреждение семье, в которой держали аж двух коров и двух телок (молодые коровы, не успевшие дать потомство).
– В учебном хозяйстве заведовал гаражом Павел Иванович. Кто-то разузнал, что у него две коровы и две телки, и выступил на профсоюзном собрании: вот у него скотины полный двор, он продает молоко и себе «Жигули» взял. Нужно, значит, над завгаром установить рабочий контроль, провести у него комиссию. И меня назначили председателем рабочего контроля, – делает паузу Иван Митрофанович. – Я знал Павла Ивановича. Он исключительный мужик, работяга. К тому же я у него бывал, лечил его животных и видел, что он трясется над каждой головой. Но что делать? Я еще молодой, 26 лет. Взял с собой второго человека, и поехали мы к нему. Зашли в сарай: чистота, сухо, не налюбоваться. Животные ухоженные, здоровые, сытые… Но нельзя!.. Я в итоге сделал комиссионный осмотр и предупредил, что нужно оставить одну корову. Чувствовал себя отвратительно, будто между молотом и наковальней. А те, кто заставлял проводить контроль, скотины не держали. У председателя профсоюза – вообще пустой двор, да еще и выпивал. Им было не понять.
Говорят, что у каждого врача есть свое кладбище. У ветврача – тоже. С тяжелым сердцем Иван Митрофанович вспоминает, как он летом в частном секторе вакцинировал овец от сибирской язвы, и они чуть не погибли.
Перед вакцинацией ветеринары узнали прогноз погоды (нельзя делать прививки в сильную жару, иначе идет дополнительная нагрузка на организм животного), ожидалась нормальная температура. Но на следующий день после прививки уже невыносимо пекло. Чабан подогнал овец к ледяной запруде у ручья. Они зашли в нее и замерли, будто деревянные, с места не двигаются.
– Резкий перепад температур. При вакцинации такое опасно. Не зря и людям врачи при прививках говорят: берегитесь. Мы стали вытаскивать овец из воды, вводить им сыворотку, чтобы она нейтрализовала вакцину. Но все-таки несколько овец погибло. Люди на нас кричали: «Вы, наверное, специально сделали!» Чуть нас не поубивали. Но как же специально? – оправдывается Иван Митрофанович. – И стыдно было, и обидно, и жалко.
Но случай с вакцинацией не сравнится с тем, что Гатилов пережил позже. Он сам себя протащил через ад, пытаясь очистить Пригородное от опасной болезни – лейкоза. Вынужден был увести на бойню около 500 коров.
Лейкоз крупного рогатого скота – стыд отечественного агропромышленного комплекса. Им поражено больше половины российских ферм. «Приехал» лейкоз в Россию после Великой Отечественной войны вместе с голштинской породой коров – лидером по продуктивности. Из Западной Европы массово завозили скот и скрещивали с местным, чтобы повысить надои. Надои выросли. Но буренки начали чахнуть от неизвестной болезни: в считаные месяцы доходили до шершавого скелета и подыхали в муках.
По словам Ивана Митрофановича, если хозяйство идет против лейкоза, ему приходится пускать под нож львиную долю стада. В «Пригородном» зараженность была до 80% при поголовье скота в 650 коров.
– Я быстро понял, что лейкоз можно победить лишь радикальными методами. Будешь медлить – скот на ферме будет бесконечно заражаться.
Длилось оздоровление от лейкоза шесть лет. Хозяйство полностью избавилось от вируса к 1996 году, в числе первых в России. Но спас Гатилов все-таки больше животных, чем увел на тот свет. Спасал безнадежных, а потом сам удивлялся, на какие чудеса способна природа.
Односельчане обращались за помощью к Ивану Митрофановичу, когда он был и обычным ветеринаром, и директором учхоза «Пригородное», и начальником Управления ветеринарии в Алтайском крае. Он не отказывал, несмотря ни на статус, ни на время суток.
– Просыпаешься от стука в окно, выскакиваешь. Тебе: «Митрофаныч! Выручай!» И не совсем удобно уже было по дворам бегать. А потом все равно переоденешься – и пошел. Помню, не первый год работал директором. Вечер субботы, истопили баню, моюсь. Кто-то стучится. Смотрю – агроном. «Что такое?» Он: «Да у меня телка не может растелиться». Я ему: «Ну ты пригласи ветврача». Он: «Их там у меня сейчас трое, в том числе гинеколог». В общем, приезжаем. Захожу в сарай, там все эти ветврачи и небольшая телка лежит. Предлежание плода задом, поэтому теленок выйти не может. «Ладно, – говорю. – Давайте горячую воду, мыло и масло». Сажусь на колени. Ощупал брюхо, плод не сильно крупный. Начал снимать одежду, и тут один ветврач мне: «Иван Митрофанович, если вы что-то сделаете, я не врач! Завтра же уволюсь!» Разделся я по пояс. Рукой туда. В течение трех-пяти минут я теленка перевернул, а сам делаю вид, что все серьезно и чуть ли не безнадежно, чтобы того врача не обижать. Они же не понимают, что происходит. «Ну, – говорю. – Давайте попробуем все-таки. Дайте мне тесемку. Вдруг получится вытащить». Цепляю за ножки теленка, головку выправляю и за затылок держу, чтобы она не запрокинулась, иначе снова застрянет. Концы им отдаю. Раз – ножки показались. Хозяин радостный подскакивает. Но какие ножки – ведь непонятно. Напряжение держится. Еще секунд 30 – мордочка, и полностью вышел. Все в легком шоке. Но это случайность. Не потому, что я такой уникальный врач.
Став начальником регионального управления ветеринарии (работал с 2007 по 2013 год), Иван Митрофанович пытался подтянуть ветслужбу на Алтае. Обновил краевые лаборатории, создал 150 ветеринарных участков (аналогов фельдшерско-акушерских пунктов в медицине), чтобы вернуть в села ветеринарную помощь. Но с уходом Гатилова на пенсию вся эта инфраструктура посыпалась, что заставляет Ивана Митрофановича крепко переживать. Но одну его заслугу не свести к нулю. Именно он с единомышленниками добился того, что в Алтайском крае, первом регионе России, учредили День ветеринарного работника (в 2011 году), а затем уже с оглядкой на Алтай (в 2014 году) – Всероссийский день ветработника. Не верится, но прежде у ветеринаров не было своего профессионального праздника.
– Для меня это важно, – говорит Иван Митрофанович.
Праздник – это для него знак уважения к профессии, ее признание. И, конечно же, повод собрать и поблагодарить тех, кто ее выбрал и был ей верен так же, как он сам.
