Их ценность определяется тем, что рассказу Полозкова предшествует глубокий анализ общественно-политических процессов в нашей стране, повлиявших на развитие драмы, разыгравшейся в центре Москвы четверть века назад. Как и в своих мемуарах о событиях 1990–1991 гг., Иван Кузьмич, повествуя о том, что произошло с конца сентября по начало октября 1993 г., сумел привлечь внимание читателей ко многим деталям, которые до сих пор остаются мало освещенными в истории тех дней, и внимательно проанализировал их.
Защищая конституционный строй
Через два года после событий в августе 1991 г. значительная часть депутатов Верховного Совета РСФСР во главе с его председателем Р.И. Хасбулатовым вступила в конфликт с Б.Н. Ельциным и его окружением. Поэтому неудивительно, что 19 сентября 1993 г. И.К. Полозков, которого в августе 1991 г. руководство Верховного Совета собиралось арестовать как единомышленника членов ГКЧП, теперь был приглашен Хасбулатовым на совещание для обсуждения контрмер против предполагавшихся антиконституционных действий Ельцина.
К тому времени руководство Верховного Совета располагало сведениями о тайном совещании 11 сентября Ельцина, Грачева, Ерина, и.о. директора ФСБ Галушко и Козырева. Пятеро участников совещания решили воспользоваться тем, что в то время депутаты Верховного Совета выехали в свои избирательные округа, а в воскресный день, 19 сентября, подавляющая часть обслуживающего персонала парламента будет отдыхать. Было принято решение занять здание Белого дома омоновцами, а подходы к нему заблокировать войсками МВД и армейскими частями.
Узнав об этом, руководство Верховного Совета во главе с Хасбулатовым распорядилось считать 18 и 19 сентября рабочими днями. Депутаты Верховного Совета, находившиеся в Москве, были предупреждены о плане заговорщиков. По словам Полозкова, «Дом Советов в эти и последующие дни напоминал растревоженный улей. Тихий разгром Верховного Совета не состоялся, а пойти на силовой штурм Ельцин тогда не осмелился».
В начале совещания Хасбулатов обратился к Полозкову: «Иван Кузьмич, вы среди нас самый опытный человек. Какова будет реакция населения, если Ельцин сделает такой шаг? И что он может предпринять по отношению к нам, к Верховному Совету?» Ответ Полозкова был таким: «Если руководство Верховного Совета на этот раз не собирается потакать разрушителям и усугублять положение в стране, то надо готовиться к самому худшему. Руководству Верховного Совета следует уточнить надежность связей с местными организациями власти, выяснить позицию в руководстве силовых структур… В Доме Советов надо проверить запасы топлива для резервного энергоузла, лекарств, продовольствия, автономное водоснабжение и все остальное, что связано с жизнеобеспечением людей, которые будут работать в здании».
Однако не все участники совещания согласились с этими разумными предложениями. Некоторые из них не верили тому, что Ельцин пойдет на блокаду Верховного Совета. Другие сочли, что созвать заседание Верховного Совета будет непросто, так как, скорее всего, отъезду депутатов в Москву будут чинить препятствия. Хотя Хасбулатов в целом поддержал Полозкова, он указал на то, что следует оповещать депутатов «без лишнего шума» и к этому делу «придется привлекать не всех» работников аппарата.
Благодаря тому, что сторонники советского конституционного строя были своевременно предупреждены, они сумели принять соответствующие меры. Вскоре после того, как вечером 21 сентября Ельцин огласил по телевидению свой Указ №1400, в котором объявлялось о роспуске Верховного Совета РСФСР, в 22.30 по телевидению выступил Хасбулатов. Председатель Верховного Совета заявил, что Ельцин совершил государственное преступление, а его указ является преступным. Незадолго до выступления Хасбулатова состоялось заседание Конституционного суда, на котором девятью голосами против трех Указ №1400 был признан антиконституционным, а Ельцин, в соответствии со статьей Конституции России №121 (б), отстранялся от должности президента.
Одновременно Президиум Верховного Совета РСФСР принял решение «О немедленном прекращении полномочий Президента Российской Федерации Б.Н. Ельцина», а также Постановление «О приостановлении Указа №1400». Президиум распорядился созвать чрезвычайную сессию Верховного Совета, которая открылась с наступлением следующих суток в 0 часов 15 минут. Кроме того, президиум Верховного Совета поручил Руцкому исполнять обязанности президента Российской Федерации и принял Обращение к гражданам России.
Эти действия получили поддержку сторонников Конституции. Полозков вспоминал: «Сначала 22, а затем 82 субъекта Федерации из 88 поддержали Верховный Совет. Ельцин в панике запил. Черномырдин и Филатов разразились площадной бранью в адрес депутатов и руководителей регионов и стали угрожать всем, кто будет выполнять решения Верховного Совета. Их угрозы депутаты расценили как должностное преступление, за которым должно последовать уголовное возмездие».
23 сентября открылся десятый чрезвычайный Съезд народных депутатов России. Из 941 депутата собрались 638. Полозков вспоминал: «К Дому Советов начали собираться москвичи, представители других регионов и даже республик бывшего СССР».
В своем докладе по основному вопросу повестки дня («О политическом положении в России») Р.И. Хасбулатов изложил историю противостояния Ельцина и Верховного Совета. По словам Полозкова, председатель Верховного Совета заявил, что «действия Ельцина – это предательство национальных интересов, желание иметь вердикт Запада на свое дальнейшее существование по осуществлению разрушительных реформ, подчинявших нашу экономику международным финансовым и промышленным воротилам в качестве сырьевого придатка… Руслан Имранович особо выделил изощренность, коварство, лживость, мелочность, обман и авантюризм действий Ельцина, Гайдара, Черномырдина, Козырева и их сатрапов ради личной власти, назвав их деяния преступными, от которых идут все беды России».
Характеризуя следующую речь и.о. президента Руцкого, Полозков писал, что он «в своем, как всегда, чрезмерно эмоциональном и обличительном выступлении повторил оценки преступных действий Ельцина, но не ушел от соблазна лишний раз лягнуть советское прошлое».
На другой день съезд утвердил министром обороны В.А. Ачалова, министром безопасности В.П. Баранникова, министром внутренних дел А.Ф. Дунаева. Хотя И.К. Полозков заметил, что «началось кое-что предприниматься по организации защиты здания Дома Советов», он признал, что «время и инициатива были упущены. Руцкой обратился к собравшимся во дворе… с призывом стоять до конца, пригрозил объявить стачку протеста по всей России и заявил, что на защиту Белого дома подходят многие воинские подразделения. Это был очередной его блеф. Руцкой и тут оказался абсолютно не способным ни на какие конкретные действия».
Не смогли проявить себя как руководители силовых структур и министры, назначенные съездом. Говоря об Ачалове, Баранникове и Дунаеве, Полозков замечал: «В спокойное время каждый из них вполне бы справился с возложенными обязанностями министра. Но назначение их в такое экстремальное время было явной ошибкой… Защищать высший орган государственной власти в такой момент могли командиры, имеющие за собой реальные силы… Дунаева в центральном аппарате МВД, а тем более в московской милиции мало кто знал, на его приказы никто не реагировал».
Блокада Верховного Совета
Однако ошибки были допущены не только высшими руководителями конституционного правительства. Многие депутаты долго не верили тому, что Ельцин и его клика пойдут на блокаду Дома Советов. Тем более они не поверили бы тому, что по приказам вождей «Демократической России» в Москве будет развязана кровавая расправа с защитниками Конституции. Ведь Ельцин и его сподвижники при поддержке ряда видных деятелей творческой интеллигенции в течение нескольких лет яростно доказывали, что они спасают страну от жестоких методов Советской власти и насаждают институты западной демократии. Защитники конституционного строя слишком долго не верили тому, что банду Ельцина отличают не только «изощренность, коварство, лживость, мелочность, обман и авантюризм», но и полное презрение к закону, а также готовность прибегнуть к бандитским методам фашистов.
Оправившись от первоначального шока, вызванного решительными действиями Верховного Совета и Конституционного суда, правительство Ельцина перешло к блокаде Дома Советов. Полозков вспоминал: «Утром 23 сентября Ерин и Грачев начали стягивать к центру Москвы подразделения милиции, войск МВД и Министерства обороны». Ерину было приказано «взять под охрану здание бывшего Верховного Совета Российской Федерации и находящиеся в его ведении объекты», изъять огнестрельное оружие у лиц, охраняющих Дом Советов. По распоряжению Собчака из Санкт-Петербурга в Москву было переброшено около тысячи омоновцев. Три тысячи омоновцев были перевезены в Москву из Северной Осетии. Курсанты училища МВД и несколько армейских бригад были перебазированы из Саратова. Из Подмосковья в столицу были подтянуты воинские части.
Здание Верховного Совета оказалось в блокаде. Полозков писал: «Больше тысячи милиционеров и военнослужащих Внутренних войск плотным кольцом окружили здание, где заседал съезд… По приказу министра Шафраника со ссылкой на распоряжение первого заместителя председателя правительства В.Ф. Шумейко в зданиях, где размещался Верховный Совет и заседал съезд, отключили свет, тепло, воду и все виды связи».
Предупреждения Полозкова, высказанные им за два дня до переворота, были проигнорированы. Никаких запасов продовольствия, энергетических источников, воды, лекарств заранее не было создано. Полозков вспоминал: «Заседания Верховного Совета происходили открыто, при свечах… Продукты тем временем были на исходе. За их распределением зорко следили Людмила Бахтиярова и Майя Эттырынтына. С водой оказалось сложнее».
«Выручил нас шофер председателя аграрного комитета. Он, как и многие другие добровольные защитники Дома Советов, по коммуникационным туннелям часто выходил на «большую землю» и возвращался к нам с продуктами, водой, лекарствами. Однажды он принес с собой электропровод и монтерские когти. С ближайшего столба ночью ему удалось перебросить электричество на шестнадцатый этаж. Таким образом, в кабинете нашего председателя появился не только свет, но и кипятильник. Мы набирали воду в графины в смывных бачках, кипятили ее, и к нам заходили на чай многие депутаты. Зоотехнику Молочкову кто-то из Краснодара передал килограмма три кубанского сала. Так что к чаю можно было получить бутерброд. Спали на стульях, столах, на полу, стащив из кабинетов ковры, дорожки и даже шторы».
Хуже было с лекарствами. Когда у Ивана Кузьмича случился приступ стенокардии, то у него не нашлось подходящих лекарств. Неожиданно ему на помощь пришла депутат М.И. Сорокина, которая прежде избегала общения с ним, так как была активной сторонницей Ельцина. Она не только протянула Полозкову нитроглицерин, но также дала кусочек вареной курицы, чтобы тот подкрепился.
Иван Кузьмич привел немало примеров того, как, оказавшись жертвами ельцинского произвола, бывшие идейно-политические противники преодолевали былые разногласия. Полозков вспоминал: «В те октябрьские дни 638 народных избранников, около двух тысяч обслуги Верховного Совета и шесть-семь тысяч пришедших к ним на помощь подростков, женщин и ветеранов в Доме Советов, опутанном колючей проволокой, запрещенной к применению ООН, так как выпутаться невредимым из нее невозможно, и плотным тройным кольцом вооруженных боевым оружием милиционеров, солдат и одетых в гражданское служивых из бывшего КГБ, все еще рассчитывали на здравый смысл и гражданскую ответственность Ельцина, на возмущение «мировых поборников» свободы, демократии и прав человека, верили обещаниям и заверениям Руцкого, мятущегося по зданию и извещавшего о скором подходе каких-то воинских подразделений на защиту народной демократии. И непрерывно заседали, обсуждая законы и обращения, до хрипоты спорили, голосовали, а ночами в холоде и голоде коротали время. Для очень многих депутатов, с которыми мне пришлось общаться постоянно в те дни, вопрос сводился уже не к вере в чью-то победу, а к принципу жизни, к чистоте и непоколебимости убеждений».
Расправа
Попытки Ельцина выжить защитников конституции из Дома Советов, создав для них невыносимые условия жизни, были опрокинуты мужественной выдержкой этих людей. Провалились и усилия, направленные на то, чтобы подкупить депутатов. С этой целью был подготовлен указ Ельцина «О социальных гарантиях для народных депутатов РФ созыва 1990–1995 годов». Указ гарантировал их судебную неприкосновенность. Им были обещаны денежные пособия в размере их годовой заработной платы, трудоустройство, сохранение служебных квартир в Москве, медицинского обслуживания, санатарно-курортного лечения, пенсионного обеспечения. В обмен на эти блага депутаты должны были сложить свои полномочия членов Верховного Совета. Но никто не купился на эти посулы.
Ситуация стала патовой. На первых порах Ельцин и его сторонники не решались штурмовать Белый дом. Наиболее трезвые общественные деятели страны призывали к поиску компромиссного решения. При посредстве руководства Русской православной церкви в Даниловом монастыре начались переговоры между представителями Верховного Совета и президентской администрации.
Однако западные державы и антипатриотическая часть творческой интеллигенции призывали «действовать решительно». В своих воспоминаниях И.К. Полозков привел выдержки из заявлений Новодворской. Эта особа кликушествовала: «Я желаю тем, кто собрался в Белом доме, одного – смерти… Чтобы справиться с ними, нам понадобятся пули. Нас бы не остановила и большая кровь». Полозков упомянул и печально знаменитое письмо с аналогичными призывами, которое было подписано 42 видными деятелями российской культуры. Иван Кузьмич поименно перечислил авторов письма.
Переговоры в Даниловом монастыре продолжались, когда Ельцин и его сатрапы устроили провокацию, позволив демонстрантам прорвать оцепление. Полозков вспоминал: «З октября был ветреный и холодный день. В середине дня отовсюду стали доноситься шум, вопли, призывы. Из окон аграрного комитета хорошо были видны огромные массы народа, направляющиеся к Дому Советов от гостиницы «Украина», по Калининскому проспекту, из всех переулков Красной Пресни. В цепи омоновцы и милиционеры засуетились, начали поспешно покидать свои места. Когда нескончаемая колонна поравнялась с мэрией, с ее верхних этажей и окон гостиницы «Мир» раздались беспорядочные автоматные очереди и одиночные винтовочные выстрелы. В первых рядах колонны раздались крики, вопли, началась суматоха. В одно мгновение оказалось много убитых и раненых. Но остановить нескончаемую толпу было уже невозможно, она с душераздирающими криками ринулась к Дому Советов».
По словам Полозкова, «масса людей заполнила весь двор и всю прилегающую округу. Хасбулатов и его заместители, многие члены комитета ВС, вышедшие на балкон, были встречены восторженно, как спасители России, как последняя надежда. Их обличительные речи и пламенные призывы спасти Россию от узурпаторов и захватчиков воодушевляли людей… Генерал Макашов… предложил усаживаться в машины, брошенные омоновцами, и двигаться к Останкино. Желающих оказалось очень много. Не вместившихся в машины генерал Тарасов призвал строиться в колонны и двигаться «на захват вражеского ТВ» пешим ходом».
Люди, которые шли на штурм Останкино, не подозревали, что там им приготовлена ловушка. Полозков писал: «Поздно вечером из Останкино стали возвращаться люди. С ними привозили очень много раненых… Вернувшиеся из Останкино наперебой рассказывали, как засевшие там омоновцы встретили их автоматными очередями, выстрелами из гранатометов и пушек танков, замаскированных вокруг телецентра. Цифры раненых и убитых назывались разные: от полутысячи до полутора тысяч».
Наступило утро 4 октября. Полозков вспоминал: «Было еще темно, когда я вздрогнул от рокота моторов, выстрелов и воплей во дворе. Все ринулись к окнам. Вдоль набережной десятка полтора танков выстраивались в боевую шеренгу, коверкая газоны и забор, направляя стволы на здание. Во двор двигались не менее десятка бэтээров, сметая на своем пути заграждения, палатки, угасшие кострища и веером сея пули из пулеметов… Первая из машин прошла по людям, спавшим у костра и не успевшим уклониться от ее приближения. Слева и справа от нее две машины, стреляя на ходу, прицельно утюжили места сосредоточения защитников и расстреливали пытавшихся увернуться от их приближения. Находившиеся во дворе одновременно ринулись во входные двери здания. В панике образовалась толчея. Пули кромсали стеклянные двери, огромные куски толстого стекла падали на головы столпившихся. Крики, стоны упавших, лужи крови предстали перед нами, выскочившими к входным дверям. В то же время со стороны набережной послышалось несколько выстрелов из танков. Били по 17-му этажу. Там располагался штаб Ачалова. Несколько кумулятивных снарядов прошили стены и окна сопредельных этажах. Клубы черного дыма мгновенно заполнили все верхние этажи. Горели мебель, полы, обшивка стен. В здании стало трудно дышать. Все спустились на первые этажи».
И все же, как отмечал Полозков, даже после начала обстрела здания «среди депутатов паники не наблюдалось. Каждый был занят каким-то делом». К сожалению, «ситуация усугублялась тем, что Хасбулатов сосредоточился на бюрократической стороне руководства, а Руцкой проявил полнейшую неспособность организатора и командира, чтобы предпринимать что-то конкретное и конструктивное. Налицо был отрыв от реальных сил, способных защитить парламент, а тем более противостоять разрушителям страны и душителям демократии».
Вечером 4 октября в зале палаты национальностей выступил командир подразделения «Альфа» полковник Сидоров. Он предложил защитникам Дома Советов покинуть здание. При этом он предупредил, что на верхних этажах гостиницы «Мир» могут быть снайперы, у которых есть фотографии наиболее активных защитников Верховного Совета. Они будут стрелять на поражение. Поэтому Сидоров настаивал, чтобы здание покидали небольшими группами под руководством представителей «Альфы». На размышление Сидоров выделил два часа.
После двухчасовой дискуссии было решено покинуть здание. Первыми стали выводить детей, женщин, больных, журналистов. Наконец дошла очередь Полозкова. Он вспоминал: «Я только спустился в холл, мне тут же двое здоровенных молодчиков заломили руки и буквально выволокли на середину, где стояли, широко расставив ноги, трое высоких, жирных генералов. Средний из них, кажется, Коржаков, поднял мою голову за волосы, сорвал с лацкана пиджака значок депутата, вместе с карманом вырвал депутатское удостоверение и, махнув рукой в сторону левого коридора, буркнул: «Туда его». Волоком меня подтащили к комнате бокового коридора и швырнули в первую дверь. Там меня подхватили под руки генералы Б.В. Тарасов и Баранников. Рядом стояли Ачалов и Дунаев. Дверь захлопнулась».
Наконец задержанных вывели из комнаты и посадили в бэтээр. На нем Полозкова и других привезли на какой-то пустырь, который охранялся солдатами, офицерами, а также сторожевыми собаками. Здесь задержанных пересаживали в автобус. До посадки в автобус к Полозкову подошел Дунаев, который предупредил: «Всех нас повезут в Лефортово. По пути будьте осторожны. Автобус могут обстрелять. Живыми останемся, если довезут до места».
Дунаев оказался прав. Полозков пишет: «Возле пересечения Садовым кольцом Тверской улицы с верхних этажей здания раздались автоматные очереди… Все дружно легли на пол автобуса». Так как колеса автобуса оказались пробитыми, то пришлось пересесть в другой автобус. Вместо Лефортово поехали в Лужники.
Полозков вспоминал: «При въезде на территорию стадиона нас встретила группа вооруженных милиционеров и трое гражданских. Генерал-майор милиции, изрядно пьяный и откровенно наглый, приказал следовать за ними. Высаживали нас по одному и в сопровождении трех омоновцев заводили на ледовую арену, усаживая на первый ряд». Когда Полозков обратил внимание на то, что депутаты Челноков и Сидоренко, одетые лишь в рубашки, не выдержат холода, капитан милиции в ответ ударил его в ухо. Лишь энергичный протест генерала Тарасова остановил побои блюстителей порядка. Затем за Полозкова и других вступился находившийся на стадионе прокурор Октябрьского района Москвы Парфенов. Полозков отдал Сидоренко свой свитер и теплую рубашку. Кое-как задержанные собрали одежду и для Челнокова.
Всю ночь и следующий день Полозков и другие задержанные депутаты просидели на ледовой арене. Лишь на несколько часов их уводили в теплое помещение, где курсанты третьего курса милицейского училища допрашивали их. В это время им давали воду.
Через сутки задержанных перевели в теплую комнату, но без окон. Наконец, как свидетельствует Полозков, задержанным «принесли три солдатских чайника, бутерброды с сыром, буханки три хлеба и штуки четыре отваренные курицы. Дружно поели и начали укладываться спать. На допросы продолжали выводить по очереди. Спать это не мешало».
На третьи сутки к задержанным пришел прокурор Парфенов. Он спросил Полозкова, есть ли у него «где укрыться за пределами Москвы». Парфенов сообщил: «Ему известно, что за нами установлена слежка, и появляться, тем более без документов, в Москве даже дома опасно. Откровенно говоря, пристрелят. Спишут на оказанное сопротивление, попытку бегства. В общем, найдут чем оправдаться. Я вызвал моего товарища, бывшего начальника милиции района, недавно ушедшего на пенсию. Он на своем автомобиле отвезет вас куда скажете. Прошу вас, не появляйтесь в Москве. Всех остальных я провожу до метро, предупредите их, чтобы были осторожными, – понуро закончил монолог прокурор».
А вскоре Полозкова отвезли в его московскую квартиру. Там он взял самые необходимые вещи и с ними поехал к своему знакомому на подмосковную дачу.
Лишь помощь таких честных людей, как Парфенов и его друг, спасла жизни ряда защитников Верховного Совета. Однако Полозков не смог долго скрываться от власть имущих. Следователи прокуратуры постоянно направляли ему грозные повестки. По телевидению сообщали, что следователи не могут найти Полозкова. Наконец Иван Кузьмич явился в прокуратуру, и с него была взята подписка о невыезде.
Затем ежедневно в течение двух недель Полозкова вызывали на допросы, которые продолжались с утра до позднего вечера. Страдавший уже не первый год от сердечных недугов, Полозков сломился под стрессом. Он вспоминал: «Сердце не выдержало вновь: второй обширный инфаркт и катастрофическое падение артериального давления вывели меня из активной жизни более чем на год… Друзья постоянно навещали меня в больнице и дома».
Постепенно врачи сумели восстановить здоровье Ивана Кузьмича. Полозков писал, что «уже в начале 1995 года Зюганов и Купцов пригласили меня работать в Консультативном совете при ЦК КПРФ». Одновременно важным направлением деятельности Полозкова стала подготовка его воспоминаний. Даже отдельные отрывки из мемуаров Ивана Кузьмича, опубликованные на страницах «Советской России», демонстрируют, какой значительный вклад в изучение истории Коммунистической партии в самый драматический период ее существования внес этот глубокий исследователь и беспредельно честный коммунист.
