В «Докладе о революции 1905 года» Ленин говорил: «В 1825 году Россия впервые видела революционное движение против царизма». Он определил место декабристов в русском революционном процессе: «Освободительное движение в России прошло три главных этапа, соответственно трем главным классам русского общества, налагавшим свою печать на движение: 1) период дворянский, примерно с 1825 по 1861 год; 2) разночинский или буржуазно-демократический, приблизительно с 1861 по 1895 год; 3) пролетарский, с 1895… Самыми выдающимися деятелями дворянского периода были декабристы и Герцен».
Особенность исторического развития России (и ряда других стран) состояла в том, что почин борьбы против старого строя взяли на себя не передовые представители буржуазии, а дворянские революционеры. Отказавшись от привилегий и преимуществ своего класса, они провозгласили идею ликвидации старого строя с тем, чтобы предоставить народу свободу и обеспечить прогрессивное развитие России, преодолеть отсталость страны, обусловленную длительным господством крепостничества.
«Протестует ничтожное меньшинство дворян, бессильных без поддержки народа. Но лучшие люди из дворян помогли разбудить народ». Именно в этом видел В.И. Ленин историческое значение движения декабристов, которые составляли цвет тогдашней России. Многие из них получили прекрасное образование. Среди декабристов были в высшей степени талантливые люди: писатели, поэты, этнографы, экономисты, историки, языковеды и т.д.
Движение декабристов возникло в условиях кризиса феодально-крепостнической системы и стало одним из проявлений этого кризиса. Не сокрушив старый строй, невозможно было двигаться вперёд по пути буржуазного развития. Выступление декабристов не было изолировано от мирового общественного развития – оно являлось составной частью борьбы народов Европы против феодально-абсолютистского строя. Достаточно вспомнить про Великую французскую революцию 1789–1793 гг., революции начала 1820-х гг. в Испании, Португалии, Неаполе, Пьемонте, греческое восстание 1821 года. Декабристы, говоря словами П.Г. Каховского, были «свидетелями великих событий».
Отечественная война 1812 г. пробудила сознание передовой офицерской молодежи и сыграла огромную роль в формировании революционного мировоззрения будущих декабристов. Они были горячими патриотами – едва грянула «гроза двенадцатого года», как многие из них пошли в армию и стали участниками решающих сражений и освободительного похода 1813 г., прошли путь от Бородина до Парижа. Декабристы убедились в глубоко народном характере Отечественной войны и поняли, что правительство без поддержки народа не в состоянии было одолеть врага. Война дала толчок росту национального самосознания русского народа. «Наполеон вторгся в Россию и тогда народ русский ощутил свою силу, тогда пробудилось в сердцах чувство независимости, сперва политической, а впоследствии и народной. Вот начало свободомыслия в России».
А.А. Бестужев, поэт, писатель, критик, вместе с К.Ф. Рылеевым издавал альманах «Полярная звезда», – писал из Петропавловской крепости царю: «Правительство само произнесло слова: «Свобода, освобождение!» Само рассеивало сочинения о злоупотреблении неограниченной власти Наполеоном, и клик русского монарха огласил берега Рейна и Сены. Еще война длилась, когда ратники возвратились в домы, первые разнесли ропот в классе народа. «Мы проливали кровь, – говорили они, – а нас опять заставляют потеть на барщине. Мы избавили родину от тирана, а нас опять тиранят господа». Войска от генералов до солдат, пришедшие назад, только и толковали: «как хорошо в чужих землях». Сравнение со своим, естественно, произвело вопрос: «почему же у нас не так?». Сначала, покуда говорили о том беспрепятственно, это расходилось на ветер, ибо ум, как порох, опасен только сжатый… Александр I упомянул при открытии сейма в Варшаве о конституции, и попытка некоторых генералов освободить рабов своих еще ласкала многих.
Но с 1817 г. всё переменилось. Люди, видевшие худое или желавшие лучшего от множества шпионов, принуждены стали разговаривать скрытно, – и вот начало тайных обществ. Притеснения начальством заслуженных офицеров разгорячали умы, предпочтение немецких фамилий перед русскими обижало народную гордость. «Для того ли мы освободили Европу, чтобы наложить ее цепи на себя? Для того ли дали конституцию Франции, чтобы не сметь говорить о ней, – и купили кровью первенство между народами, чтобы нас унижали дома?» Уничтожение нормальных школ и гонения на просвещение заставили думать в безнадежности, о важнейших мерах. А как ропот народа, от истощения и злоупотребления земских и гражданских властей происшедший, грозил кровавою революцией, то общество вознамерилось отвратить меньшим злом большее и начать свои действия при первом удобном случае».
После войны передовые люди ожидали решительных перемен во внутренней жизни страны – отмены крепостного права, введения конституции, гражданских свобод. Жизнь не оправдала их надежд. Напротив, самодержавие, напуганное всеобщим возбуждением в стране, ростом крестьянских волнений (более 150 случаев), возмущением военных поселян, где солдаты должны были работать и одновременно нести военную службу, стало осуществлять реакцию во внутренней и внешней политике. Когда велась борьба с Наполеоном, короли и императоры обещали народам Европы реформы и улучшение условий жизни. «Не в одной России, во всех государствах Европы народ был разочарован и обманут», – справедливо замечал современник: «тонули – топор сулили, вытащили – топорища жаль».
П.Г. Каховский писал: «Монархи лишь думали об удержании власти неограниченной, о поддержании расшатавшихся тронов своих, о погублении и последней искры свободы и просвещения. Оскорбленные народы потребовали обещанного, им принадлежащего, – цепи и темницы стали их достоянием! Цари преступили клятвы свои…»
Тяжелое положение крепостных крестьян, разорённых войной и непомерной эксплуатацией помещиками, муштра и палочная дисциплина в армии, упадок промышленности и торговли, всевластие чиновников и бесправие народа – всё это, по словам П.И. Пестеля, сливалось в одну общую картину «народного неблагоденствия».
Это привело передовую часть дворянства на путь политической, а затем и вооруженной борьбы против самодержавия. М.П. Бестужев-Рюмин, выступая осенью 1825 г. на заседании членов Общества соединенных славян, призывал их объединиться с Южным обществом: «Век славы военной кончился с Наполеоном. Теперь настало время освобождения народов от угнетающего их рабства, и неужели русские, ознаменовавшие себя столь блистательными подвигами в войне истинно отечественной, русские, исторгшие Европу из-под ига Наполеона, не свергнут собственного ярма и не отличат себя благородной ревностью, когда дело пойдет о спасении отечества, счастливое преобразование коего зависит от любви нашей к свободе?».
М.С. Лунину лучше других удалось в очень сжатой и лаконичной форме выразить понимание декабристами исторического пути России, смысл освободительной борьбы, немеркнущее значение ее идеалов, величия своего дела: «От людей можно избавиться, от их идей нельзя», – заявлял он палаческому правительству Николая I.
Лунин писал: «Тайное общество принадлежит истории. Правительство сказало правду, что дело его было делом всей России, что оно располагало судьбою народов и правительства. Тайное общество руководилось мудростию и было по сердцу народу. Действуя умственною силою на совокупность народную, оно успело направить мысли, чувства и даже страсти к цели коренного преобразования правительства. Существенные вопросы конституционного порядка были установлены и так объяснены, что решение их в будущности более или менее отдаленной стало неизбежно. Тайное общество было глашатаем выгод народных, требуя, чтобы существующие законы, неизвестные даже в судилищах, где вершились по оным приговоры, были собраны, возобновлены на основаниях здравого рассудка и обнародованы; чтобы гласность заменяла обычную тайну в делах государственных, которая затрудняет движение их и укрывает от правительства и общественников злоупотребление властей; чтобы суд и расправа производились без проволочки, изустно, всенародно и без издержки; управление подчинялось бы не своенравию лиц, а правилам неизменным; чтобы дарования без различия сословий призывались содействовать общему благу, а назначение чиновников утверждалось бы по указанию общественному для отдаления лихоимцев и невежд; чтобы назначение поборов и употребление сумм общественных были всем известны; доходы с винных откупов, основанные на развращении и разорении низших сословий, были заменены другим налогом; участь защитников отечества была обеспечена, число войск уменьшено, срок службы военной сокращен и плата солдату соразмерно нуждам его умножена; чтобы военные поселения, коих цель несбыточна, учреждение беззаконно, были уничтожены к предотвращению ужасов, там совершенных, и пролитой крови; чтобы торговля и промышленность были избавлены от учреждений самопроизвольных и обветшалых подразделений, затрудняющих их действия; чтобы духовенство, обеспеченное в содержании, не зависело от прихожан и соответствовало своему служению».
Зрелость гражданственности ускорили новые стихии, которые Тайное общество излило в область мысли. Оно рассеяло едва ли не общий предрассудок о невозможности другого, кроме существующего, порядка и убедило народ, что раболепство пред лицами должно замениться повиновением закону. Тайное общество протестовало противу рабства и торга <людьми>, несообразным законам божиим и человеческим.
Оно доказало, что система самодержавия уже не соответствовала настоящему состоянию России, что основанное на законах разума и справедливости правительство одно может доставить ей права на знаменитость среди народов просвещенных».
Виднейшим представителем Северного общества, одним из организаторов восстания 14 декабря 1825 года был К.Ф. Рылеев. Именно с ним Павел Пестель, руководитель Южного общества, решил вести переговоры по центральным программам и тактическим вопросам. Между Пестелем и Рылеевым были расхождения во взгляде на «временное правление». Пестель требовал диктатуры «временного правления», состоящего из руководителей тайного общества; Рылеев все надежды возлагал на «Великий народный собор». Отношение к П. Пестелю в Петербурге было сложным и противоречивым. Пестелевская радикальная программа, требовавшая учреждения временного революционного правительства, отпугивала северян. И всё же приезд П. Пестеля в Петербург, знакомство с его «Русской правдой», продолжительные беседы и страстные споры не могли не взбудоражить петербургскую тайную организацию, не повлиять и не увлечь по республиканскому пути отдельных ее членов. Тем более, почти вся Европа в эти годы была охвачена революциями. Беседа с Пестелем безусловно усилила в Рылееве антимонархические настроения. Он становится одним из лидеров петербургского республиканизма. Руководимые им декабристы совершенно ясно осознавали ближайшие и конечные цели борьбы. Сразу же после победы над самодержавием они собирались, по словам Рылеева «созвать на великий собор народных представителей из всех сословий, которые должны будут решить судьбу государства». Рылеев был сторонником республиканского образа правления – он считал, что нужно прежде всего «разрушить то правление, которое почитаем неудобным для своего отечества»; что касается нового государственного устройства, то здесь следует прислушаться к большинству голосов представителей всех сословий. Декабристы же должны выдвигать свои проекты и, опираясь на общественное мнение, добиваться их общенародного признания».
«Конституции» Н. Муравьева в значительно большей мере, чем «Русской правде» Пестеля, присуща классовая ограниченность. Но она является документом дворянской революционности, хотя и умеренного направления. Ликвидация крепостного права и сословных привилегий, установление конституционной монархии, провозглашение свободы передвижений и занятий населения, свободы слова, печати, вероисповедания означали шаг вперёд по пути прогрессивного капиталистического развития. Введение конституции Муравьева неизбежно привело бы к обострению классовой борьбы. Карл Маркс и В.И. Ленин подчеркивали, что в условиях конституционной монархии имеется больше возможностей, чем при абсолютной монархии, для решительной борьбы с остатками феодализма.
«Манифест к русскому народу» должен был разъяснить населению России цель восстания. Он объявлял об «уничтожении бывшего правления», о ликвидации крепостного права, об уничтожении сословных привилегий и равенстве всех граждан перед законом. Провозглашались основные свободы: печати, совести, занятий. Из текста Манифеста следует, что программа Северного общества, выработанная накануне восстания, была более демократичной, чем конституция Муравьева.
По мере приближения момента выступления, под воздействием самой логики борьбы, декабристы поняли необходимость более полного раскрытия целей своего движения. Об этом свидетельствует революционная прокламация «Православный катехизис», составленная С.И. Муравьевым-Апостолом при участии М.П. Бестужева-Рюмина и распространенная среди солдат и крестьян во время восстания Черниговского полка.
По приказу Николая I восставшие на Сенатской площади войска были расстреляны картечью. Во все концы страны были посланы фельдъегери и жандармские чиновники для задержания участников тайного общества. «Эпилогом событий четырнадцатого декабря является столкновение около Белой Церкви, произошедшее 3 января 1826 г. между солдатами Черниговского пехотного полка, восставшими под командой Сергея Муравьева, и отрядом генерала Гейсмара. И здесь решающую роль сыграла артиллерия. Муравьев предложил рассыпать стрелков и под их огнем атаковать орудия. Но прежде чем он это исполнил, пушки открыли картечный огонь. С первых выстрелов С. Муравьев был ранен картечью в левую часть черепа, над глазом, и батальон его рассыпался» (рассказ «Белая Церковь», записанный Ватковским со слов Соловьева, Быстржицкого и Мозалевского, и опубликованный в «Записках декабристов»).
Николай мог теперь праздновать полную победу, и он отпраздновал ее по-своему. Петропавловская крепость была переполнена арестантами, от которых всеми силами пытались добиться так называемых чистосердечных признаний. Члены следственной комиссии предлагали вопросы на жизнь или на смерть, требовали ответов мгновенных и обстоятельных, обещали именем царя помилование за откровенность, отвергали оправдания, объявляя, что оные будут допущены перед судом, вымышляли показания, отказывали в очных ставках и часто, увлеченные своим рвением, прибегали к угрозам и поношениям, чтобы вынудить признание или показание на других. Кто молчал или по неведению происшествий, или от опасения погубить невинных, того в темнице лишали света, изнуряли голодом, обременяли цепями. Врачу поручили удостовериться, сколько осужденный мог вынести телесных страданий.
Обвиняемых доставляли в Зимний дворец, который фактически превратился в полицейский участок. «Какими красками описать отвратительный вид, который представлял царь и его дворец в эти часы, посвященные мести?!» – отмечал А.М. Муравьев. П.Е. Щеголев позднее писал: «Первые дни, первые месяцы своего царствования император всероссийский Николай I все способности своего духа, всю энергию употребил на розыски по делу декабристов. Всю жизнь в нем крепко и прочно сидел сыщик и следователь, вечно ищущий, кого бы предать суду и наказанию. Но в первые месяцы царствования эта основная сущность его души раскрылась с необычайной полнотой и зловещей яркостью. В это время не было в России царя-правителя, был лишь царь-сыщик, следователь и тюремщик. Вырвать признание, вывернуть душу, вызвать на оговоры и наветы – вот «священная» задача следователя, и эту задачу в конце 1825 и 1826 гг. исполнял русский император с необыкновенным рвением и искусством».
Царь был фактически главным следователем и тюремщиком, главным обвинителем и палачом. Он лично допрашивал многих декабристов, определял режим их пребывания в Петропавловской крепости, направлял работу следственной комиссии и Верховного уголовного суда. Он установил меру наказания и способ казни пяти декабристов. «Тайная следственная Комиссия, составленная из угодливых царедворцев, – писал М.А. Фонвизин, – действовала в инквизиционном духе».
В применении к Якушкину пытка ограничилась только закованием в кандалы, но другим пришлось вытерпеть гораздо больше. «Пестель был после болезни, испытавши всевозможные истязания и пытки времен первого христианства. Два кровавых рубца на голове были свидетелями этих пыток! Полагать должно, что железный обруч, крепко свинченный на голове, с двумя вдавленными глубокими желобами, оставил на голове его свои глубокие два кровавые рубца» («разбор донесений тайной следственной комиссии» в «Записках декабристов»).
Донесение следственной комиссии приписывает почти каждому члену тайного общества глубокое раскаяние. Но всякий, кто внимательно прочтет это донесение, убедится, что оно систематически искажает истину. Если бесчеловечная жестокость следователей и поколебала мужество некоторых (очень немногих) второстепенных членов общества, то на огромное большинство она не произвела устрашающего действия. Вот яркий пример, приводимый Герценом в его книге «14-го декабря и император Николай»: Якушкину смертная казнь сведена на двадцать лет каторжной работы в уважение совершенного раскаяния. Между тем раскаяние Якушкина состояло только в следующем: он сказал суду, что соглашался на цареубийство и сам решался на него, и пусть его казнят, но что он более ничего говорить не будет. Император сам его позвал и велел признаться. Якушкин и ему сказал то же самое, что перед судом. «Да знаешь ли ты, перед кем ты стоишь? – закричал государь. – За то, что ты государю не говоришь правды, если и я тебя помиловал, то на том свете бог тебе не простит». – «Да ведь я в будущую жизнь не верю», – отвечал спокойно Якушкин. «Вон отсюда этого мерзавца!» – закричал Николай и велел отвести его в тюрьму, дать ему катехизис, кормить постным и ежедневно посылать к нему попа для назидания. Вот и всё раскаяние Якушкина».
К. Рылеев прямо заявил следственной комиссии, что честь четырнадцатого декабря принадлежит ему, и что он мог всё остановить, но считал нужным понуждать к действию. Донесение комиссии и ему приписывает «совершенное раскаяние и перемену образа мыслей». На эту клевету лучше всего отвечает следующее четверостишие Рылеева, написанное им (гвоздём на оловянном блюде) во время его заключения в крепости:
Тюрьма мне в честь, не в укоризну.
За дело правое я в ней,
И мне ль стыдиться сих цепей,
Когда ношу их за отчизну?
По приговору Верховного уголовного суда подсудимые в зависимости от степени виновности были разбиты на 11 разрядов, а пять человек поставлены вне разрядов. Это были Павел Пестель (арестован накануне, 13 декабря), Сергей Муравьев-Апостол, Кондратий Рылеев, Михаил Бестужев-Рюмин и Петр Каховский. Их присудили к четвертованию. Столь варварская казнь могла вызвать неблагоприятные отклики внутри страны и за рубежом. Выполняя волю царя, суд заменил четвертование повешением. Остальные – 121 человек – были приговорены к каторжным работам, разжалованию в солдаты, лишению чинов, дворянства и последующей ссылке на поселение и прочим наказаниям. Тринадцатого июля 1826 г. пять декабристов были повешены на кронверке Петропавловской крепости. Воинские части расформированы, Черниговский полк сослан в действующую армию на Кавказ.
Движение декабристов выросло на русской почве и носило национальный характер, было продиктовано потребностями общественного развития России и являлось движением патриотическим. Их дело не пропало даром. Выступление декабристов против самодержавия, смерть и муки, принятые ими ради торжества свободы в России, широко использовались в агитационных целях в период первой революционной ситуации в России на рубеже 50–60-х годов XIX столетия. В прокламациях, сыгравших большую роль в подъеме демократического движения, содержались призывы последовать заветам декабристов, свергнуть ненавистный народу режим. Особенно часто имена декабристов упоминались в прокламациях, обращенных к войску. В одной из них говорилось (1862): «Офицеры! За вами блестящие предания – за вами 14 декабря 1825! Великие тени Пестеля, Муравьева, Бестужева зовут вас к отмщению!».
Накануне первой русской революции 1905–1907 гг. революционная социал-демократия в листовках, посвященных памятным датам восстания декабристов, отмечала их борьбу против самодержавия. Одна из листовок 1901 г. заканчивалась словами: «Наша первая и важная задача – это задача славных борцов-декабристов – низвержение самодержавия, достижение политических свобод. Кровью сердца своего запишем имена патриотов Пестеля, Рылеева, Каховского, Бестужева-Рюмина, Муравьева-Апостола». В листовке 1904 г. подчеркивалось, что из поражения восстания декабристов надо извлечь уроки. Главный из них состоит в том, что «освобождение народа может быть делом только самого народа». Это и произошло в октябре 1917 г.
Октябрь изменил мир, разрушил позорную систему колониализма, сделал возможным дать свободу миллионам людей, а руководство современной России украло у народа праздник, подменило его смутным днем народного единства. Конечно, было бы удивительно, если бы олигархи праздновали власть простых людей, но исторический декор надо соблюдать, не для народа, а для заграницы. «Памятная дата» даже не упомянута на главных каналах телевидения, что немало удивило даже тех, кто уже смирился с этой жадной и расчетливой буржуазной властью. Как можно верить, что хотя бы капля исторической правды просочится сквозь классовые препоны, к людям, всё еще уповающим на справедливость. Мавзолей Ленина загородили фанерой и этим показали, кому сегодня принадлежит власть. Или, может, стало стыдно бывшим коммунистам, строящим теперь капитализм? Вряд ли.
Сейчас не любят говорить о классах и классовых отношениях, подменяют их рассуждениями о патриотизме. О каком патриотизме идет речь? Чиновники – казнокрады и везде, где замешался интерес, кто может, тот грабит, кто несмел, тот крадет. Изумляет количество губернаторов, министров, мэров, депутатов, сенаторов – арестованных и сидящих в тюрьме, а подушки с миллиардами всё еще летят из окон при обысках, из жилищ казнокрадов вывозят деньги не мешками, а грузовиками. Даже хранители казны, рубежей страны, аудиторы Счетной палаты, генералы армии, полиции и даже прокуроры не гнушаются запустить жадные руки в казну или истребовать взятку. Едва целый космодром не украли, а уж половину точно разнесли на счета в закордонных банках. Так кто же сторожит самих-то сторожей? Молчание. И нет ответа. Лихоимство дошло до неслыханной степени бесстыдства: не каются, не стыдятся, а сидя на скамье подсудимых, смотрят на судей «честными» глазами, демонстрируя спокойствие – «всё куплю, сказало злато».
Чиновники могут показать свой патриотизм, если не будут иметь двойного гражданства, вернут деньги и семьи домой. В это нельзя поверить. Лучше еще пограбить и улизнуть от наказания и от просторов Родины – «Рашки». Торгашеский дух и культ денег словно неизлечимая зараза проникают во все сферы общества, властвуют над людьми, умертвляя понятия долга, чести, девальвируют духовные ценности, вытесняют истинные добродетели. Очередные «прогрессисты» стремятся всеми средствами внедрить плюрализм без берегов и окончательно расшатать остатки нравственных устоев здоровой народной жизни, всё еще теплящейся в сохранившейся деревне, дающей приют всем жаждущим чистоты и здоровья.
Ожидали общество благоденствия, а получили самый худший капитализм – компрадорский и воровской. Неужели в такой стране власти предержащие вспомнят добрым словом декабристов? Наоборот, называющие себя «просвещенными» консерваторами с наемными борзописцами распространяют пасквили о декабристах и восхищаются самодержцем, их повесившим или отправившим на каторгу. Героями называют царских сатрапов типа Дибича, а патриотов – декабристов – «жертвами мысли безрассудной». Заимствовали строчку стихотворения Тютчева, но не дочитали до конца – «вы уповали, может быть, что станет вашей крови скудной, чтоб вечный полюс растопить». Пасквилянты забыли, что Тютчев был в первую очередь дипломат высшего ранга. Точно так же ссылаются на отрицательное мнение В.А. Жуковского, воспитателя цесаревича. И этим всё сказано. Борзописцы В. Бурт и В. Перекрест, выполняя волю своего господина или по собственной инициативе, отказывают декабристам в смелости и решительности. Да неужели же в самом деле не хватило решительности или храбрости у этих блестящих военных людей, полных ума и энергии, умевших смотреть в глаза смерти без малейшей боязни? Нет, такое предположение решительно несообразно с тем, что мы знаем о декабристах.
Но если это так, то спрашивается, чем же объясняется нецелесообразное поведение заговорщиков в день 14 декабря? Георгий Валентинович Плеханов считал, что на этот вопрос «можно правильно ответить лишь указанием на ту черту их психологии, что они сознательно шли на мученичество. Они мало верили в непосредственный успех своего восстания; это показывает собственное признание многих из них». На совещаниях у Рылеева, происходивших во время междуцарствия, обнаружилось, что силы Тайного общества очень малы. Когда утром 12 декабря депутаты от разных полков собрались у Оболенского, то на его вопрос: «Сколько каждый из вас может вывести на Сенатскую площадь?», они ответили, что не могут поручиться ни за одного человека. При таких условиях трудно питать уверенность в победе. И если заговорщики всё-таки вышли на площадь, то это объясняется уверенностью в том, что их гибель нужна для пробуждения спящих россиян.
Рылеев хорошо знал, что идёт на гибель. То же знали, как видно, и другие, например молодой князь Одоевский, воскликнувший накануне восстания: «Но мы умрем со славой!». Если смотреть на события 14 декабря как на сражение между сторонниками самодержавия и сторонниками политической свободы, мы не можем увидеть ни последовательности, ни целесообразности в действиях заговорщиков. Если мы взглянем на те же события, как на военную манифестацию, предпринятую людьми, не успевшими и приготовиться к серьезной битве, и решившимися погибнуть, чтобы своей гибелью указать путь будущим поколениям, то мнимая непоследовательность и нецелесообразность их действий очень просто объяснится нежеланием усиливать кровопролитие и увеличивать число жертв. «Эти люди хотели всенародно заявить мысль русской свободы, – справедливо говорил Герцен, – зная, что они погибнут, но что раз всенародно заявленная, эта мысль уже никогда не погибнет». При таком настроении вопрос о том, удастся или нет захватить пушки и занять Петропавловскую крепость, мог иметь в их глазах лишь второстепенное значение.
С этой точки зрения героическая самоотверженность заговорщиков представляется в еще более ярком свете. «Когда Рылеев собирался выйти из дому утром 14 декабря, его жена, догадываясь, что ему грозит большая опасность, стала со слезами упрашивать его остаться. Он же оставался непоколебим. Тогда бедная, пораженная горем женщина закричала своей дочери: «Настенька! Проси отца за себя и за меня!» Испуганный ребенок подбежал к отцу и, рыдая, обнял его колени, между тем как мать почти без чувств упала к нему на грудь. Рылеев положил ее на диван и, освободившись от объятий дочери, пошел на площадь», – писал Н. Бестужев в «Полярной звезде». Перед этой потрясающей сценой бледнеют все остальные проявления героического самоотвержения Рылеева.
Бурт и Перекрест ссылаются на мнение «одного известного дипломата», который утверждал, что, разгромив восстание декабристов, Николай I спас не только Россию, но и Европу: «Революция здесь была бы ужасна. Переворот всего социального строя, от которого вся Европа покрылась бы развалинами». Все пекутся об Европе, спасибо говорят царю за притеснение и рабство своего народа. Вот Европа и платит за причиненное ей добро. Правду говорят, что за добро не любят, добро забывают, зато помнят зло и мстят.
Декабристы – патриоты России – думали о русском народе, его сохранении и возвышении. Настоящая глубинная Россия будет помнить их всегда.
