Даже в Кузбассе – центре шахтерских забастовок в июле 1989 г., о них предпочитают не вспоминать. Но последствия этих событий сказываются до сих пор.
ВЗРЫВ недовольства шахтеров был вызван рядом причин. К началу 1980-х гг. в стране накопились предпосылки для кризиса. Однако он начался с переходом в 1985 г. к политике перестройки. Инициатор перестройки – М.С. Горбачев в своей книге « Перестройка и новое мышление для нашей страны и для всего мира» писал: «Перестройка – решительное преодоление застойных процессов и слом механизма торможения, создание надежного и эффективного механизма ускорения социально-экономического развития общества, придание ему большего динамизма. Перестройка – опора на живое творчество масс». А первым шагом в ее осуществлении становится провозглашение курса на «ускорение социально-экономического развития страны». Как показало дальнейшее развитие, это «ускорение» обернулось ростом бюджетного дефицита, а начавшаяся антиалкогольная кампания нанесла значительные финансовые потери. Кроме экономических потерь она способствовала дестабилизации политической ситуации в стране. Население выражало недовольство мероприятиями, проводимыми властью. Они не просто озлобили людей, но во многом способствовали тому, что на излете перестройки к власти пришла первая волна так называемых демократов.
Перестройка пробудила общественно-политическую активность широких слоев населения страны. В значительной степени этому способствовала политика гласности. Анализ печатных средств массовой информации времен перестройки, находящихся под контролем А.Н. Яковлева, главного идеолога перестройки, свидетельствовал о том, что они стали своеобразным рупором антипартийных, антигосударственных и антикоммунистических сил. Началась безудержная критика всего периода советской истории. Этому способствовала развернувшаяся кампания по раскрытию «белых пятен» в советской истории.
Важным этапом в создании благоприятных условий для развала страны стала XIX партийная конференция. Из всех принятых на ней резолюций необходимо выделить две: «О демократизации советского общества и реформе политической системе» и «О гласности».
Таким образом, к концу 1980-х гг. в стране сложилась ситуация когда широкие массы оказались объектами манипулирования со стороны разного рода демагогов, наживших широкую известность и политический капитал на антикоммунизме. Здесь уместно привести предупреждение, высказанное В.И. Лениным: «Люди всегда были и всегда будут глупенькими жертвами обмана и самообмана в политике, пока они не научатся за любыми нравственными, религиозными, политическими, социальными фразами, заявлениями, обещаниями разыскивать интересы тех или иных классов».
Лозунги реформаторов внешне имели позитивный характер и отвечали умонастроениям масс, а всякая попытка защиты социалистического строя рассматривалась как признак реакционности. Здесь уместно отметить роль представителей значительной части нашей молодой инженерно-технической и творческой интеллигенции, которая под лозунгом «Так жить нельзя» создавала себе социальную базу для будущей социальной революции. Многие советские граждане, прежде всего ее интеллектуальная часть, в период перестройки охотно воспринимали идеи, заложенные в своего рода книге-манифесте «Иного не дано» или в выжимке программы «500 дней», напечатанной в «Комсомольской правде» и «Литературной газете». Именно о подобной ситуации писал Г. Лебон в своей работе «Психология толп»: «Толпа никогда не стремилась к правде, она отворачивается от очевидности, не нравящейся ей, и предпочитает поклоняться заблуждению, если только заблуждение это прельщает ее. Кто умеет вводить толпу в заблуждение, тот легко становится ее повелителем; кто же стремиться образумить ее, тот всегда бывает ее жертвой». Все это свидетельствовало о том, что значительная часть населения СССР лозунги перестройки приняла с энтузиазмом. Но требовались действия, которые могли бы не просто расшатать, но и разрушить страну.
Существуют различные точки зрения на причины распада СССР и силы, которые способствовали этому. Спектр их широк: от конспирологических версий, деятельности «агентов влияния» и «пятой колонны», до внешнего влияния. Но, на мой взгляд, остается сила, роль которой в произошедшей трагедии недооценивается. Речь идет о шахтерских забастовках 1989–1991 гг., прежде всего в Кузбассе.
КУЗБАСС – один из важнейших индустриальных регионов, оказывающий существенное влияние на научно-техническое, социально- экономическое развитие страны. Здесь в 1970-х гг. наметились неблагоприятные тенденции в социально-экономическом развитии, как и в других регионах. Анализируя их, необходимо отметить сохранение ориентиров на экстенсивные факторы роста, недостаточное внимание к вопросам технического перевооружения шахт и разрезов, снижение производительности труда.
Отчасти это было вызвано постоянным сокращением финансирования угольной промышленности. Для государства более приоритетным направлением становилось развитие нефтегазового комплекса. Все это привело к тому, что из отрасли, приносившей прибыль, угледобыча с конца 1970-х гг. стала убыточной. В 70–80-е гг. руководители области неоднократно с трибуны партийных съездов и в печати поднимали вопрос об ослаблении внимания к нуждам и проблемам Кузбасса. Осложнялось положение значительным разрывом в капитальных вложениях между Донецким и Кузнецким угольными бассейнами. В какой-то степени это было обусловлено тем, что представители Донбасса традиционно преобладали в аппарате Главугля, ВСНХ, а затем Минуглепрома СССР.
Обострившийся экономический кризис, спад производства нарушили централизованное снабжение. Ситуация, сложившаяся на потребительском рынке, на фоне других негативных явлений способствовала тому, что шахтеры региона наиболее ощутимо почувствовали падение жизненного уровня. Еще в середине 1980-х гг. в шахтерских буфетах и столовых был широкий выбор: колбаса 2–3 наименований, сало, ветчина, горячие пирожки 3–4 наименований, молоко, кефир, творожники. Можно было свободно купить одежду и товары культурно-бытового назначения. При этом Кузбасс остался заложником прежнего принципа разделения труда, когда перед ним ставилась задача увеличения добычи угля, а обеспечение большинством товаров народного потребления, питания государство брало на себя.
Тяжелые и опасные условия труда на угольных предприятиях не компенсировались заметными преимуществами в жилищно-бытовой сфере. Несмотря на усилия большинства предприятий угольной промышленности по созданию условий для стимулирования развития индивидуального жилищного строительства, начиная от выделения места для застройки и до обеспечения строительными материалами, ситуация оставалась сложной. Вызвано это было тем, что финансирование жилищного строительства со стороны Минуглепрома сокращалось.
Здесь уместно вспомнить, как использовало различные подходы в решении жилищной проблемы советское правительство. Постановление Совета Министров СССР «О повышении заработной платы и строительстве жилищ для рабочих и инженерно-технических работников предприятий и строек на Урале, в Сибири и на Дальнем Востоке» от 25 августа 1946 г. обязало Министерство финансов СССР ассигновать до 1 млрд. руб. на выдачу кредитов под 1%годовых. Это через год после страшной войны, когда полстраны лежало в руинах! Двухкомнатный деревянный дом оценивался в 8 тыс. руб., двухкомнатный каменный или трехкомнатный деревянный – в 10 тыс. руб., трехкомнатный каменный – в 12 тыс. руб. (Проекты индивидуальных жилых домов для Урала, Сибири и Дальнего Востока // Архитектура и строительство.1946. №19–20. С.7–10.) Лимитированная правительством цена на продажу дома обеспечивала возможность получения жилья, так как соответствовала доходам рабочих и ИТР: среднемесячная заработная плата рабочих в Кемеровской области в 1946 г. составляла 1102 руб. Для сравнения можно взять современную грабительскую ипотеку и пресловутый бесплатный гектар.
В годы перестройки сохранялась существенная диспропорция капиталовложений на развитие производства и социальной сферы в пользу первого. Отношение руководства министерства к Кузбассу сохранило элементы субъективизма. В 1987 г. в Прокопьевске на заседании областного партийно-хозяйственного актива на вопрос: «Почему Донбассу выделяется больше средств на социальные цели, чем Кузбассу?» министр угольной промышленности СССР М.И. Щадов грубо отрезал: «Мы и впредь Донбасс будем поддерживать». В Министерстве угольной промышленности игнорировали предложения о дополнительном финансировании социальных программ Кузбасса.
Во время посещения весной 1989 г. Кемеровской области Н.И. Рыжковым на встречах не было ни одного выступающего, который не говорил бы о запущенности жилого фонда, перебоях в снабжении товарами. После посещения Прокопьевска и Киселевска Н.И. Рыжков заявил, что в этих городах жить невозможно. Закономерно, что в период июльской забастовки 1989 г. шахтеры Кузбасса наряду с требованиями об изменении условий труда выдвигали требования улучшения жилищно-бытовых условий. Нерешенные проблемы в социальной сфере создавали взрывоопасную обстановку в регионе. Она в значительной степени усугубилась популистским советом М.С. Горбачева – давить снизу на аппарат при одновременном давлении на него сверху(!).
МЕЖДУ ТЕМ ситуация в области, особенно на юге Кузбасса, весной 1989 г. существенно обострилась. Если в 1987 г. было 4 выступления рабочих, в 1988 г. – 25, то за пять месяцев 1989 г. – 54. 19 июня 1989 г. шахтеры Междуреченска направили открытое письмо в Верховный Совет СССР, под которым подписались около 500 человек. В письме были высказаны требования решения вопросов оплаты труда в вечерние и ночные часы, установления единого выходного дня, улучшения снабжения моющими средствами, спецодеждой и питанием во время работы под землей. Письмо было спущено в ЦК профсоюзов угольной промышленности. Практически все эти требования могли быть удовлетворены усилиями руководства шахт, города и отрасли. Из центра в июне требования были переданы в Междуреченский горком партии. Но и здесь горняки встретили равнодушие, несмотря на предупреждение шахтеров о том, что «если вы не будете с нами разговаривать, если вы не будете выполнять наших требований, мы начнем забастовку». Вместо того чтобы трезво оценить обстановку, мобилизовать актив, найти общий язык с народом, решить на месте то, что можно было решить, горком не принял должных мер.
Директор шахты В.Л. Сорока проявил волокиту в решении требований шахтеров, не смог уладить нарастающий конфликт. Шахтеры участка №5 шахты им. Л.Д. Шевякова 16 июня выдвинули требования, которые начинались с предостережения: «Мы, нижеподписавшиеся, требуем и даем срок до 10.07.89 г. по выполнению следующих требований и, если эти требования не будут выполнены, примем соответствующие меры, а именно: забастовку». Среди требований были и такие: «…спецодежду выдавать по установленным графикам, впредь выдавать мыло из расчета 880 граммов на человека и полотенце… организовать газирование воды и выдавать телогрейки всем рабочим и ИТР». Для решения многих из этих требований не требовалось вмешательство центральных органов власти.
Скорей всего «угольные генералы» надеялись использовать предстоящий приезд в Кузбасс министра М.И. Щадова для того, чтобы, используя недовольство шахтеров, решить проблемы с получением дополнительных финансовых и материальных ресурсов.
Ситуация осложнилась инцидентом в столовой шахты им. Шевякова – в буфете подали испорченное мясо. После всего этого события не заставили себя долго ждать. Ночная смена в количестве 77 человек 10 июля отказалась сдать светильники и не разошлась. К ним присоединились 200 горняков первой смены. Был создан забастовочный комитет, в который прямым голосованием избрали 11 человек. Возглавил его горный мастер участка №5 В.Г. Кокорин.
На следующий день к бастующим присоединились остальные шахты Междуреченска: «Усинская», «Томская», «Распадская», им. В.И. Ленина, а в целом по городу не работало 10 предприятий. Численность бастующих достигла 15 тысяч человек. О событиях в Междуреченске прошел телесюжет по областному каналу. Утром 12 июля забастовали шахтеры шахты им. Калинина в Прокопьевске.
Благодаря информационной телепрограмме «Кузбасс. День за днем» жители области имели возможность получать не просто информацию, собранную по всему Кузбассу, но и личные оценки, комментарии, впечатления. Забастовщики сразу, с первого дня использовали популярный телевизионный канал, инициировав массовые выступления шахтеров.
Стачка июля 1989 г. показала, что современное телевидение, задействовав в качестве механизма социально-психологического воздействия внушение, резко интенсифицировало эффект пропагандистского воздействия, даже в случае, когда это противоречило интересам рядовых граждан. Телевидение наряду с периодической печатью в такой ситуации способствует превращению индивидов в толпу и вовлечению их в определенную деятельность. По мнению известного современного французского социального психолога С. Московичи, автора теории социальных представлений, где он отмечал, что писатели и журналисты «направили все речки и ручейки отдельных линий – в огромный резервуар общественного мнения… Благодаря журналистам мнение продолжало усиливать свое влияние на наши общества вопреки традиции и разуму. Далее он продолжал «направлять публику против оппонента, личности, идеи – это самое надежное средство опередить его и подчинить себе. Зная все это, публицисты не отказывают себе в удовольствии поиграть на этих чувствах».
В короткий срок забастовки охватили города Кузбасса, распространяясь с юга на север. Предзабастовочная ситуация возникла на предприятиях металлургии, машиностроения, транспорта, строительства. На многих из них были созданы стачечные комитеты. Городские стачечные комитеты принимали решения, направленные на сдерживание выступлений трудящихся нешахтерских коллективов.
Ситуация в угольной отрасли практически вышла из-под контроля властей. Обком партии, сосредоточив усилия на урегулировании конфликта в Междуреченске, пустил развитие стачки в области на самотек. Руководители области, отрасли и страны не осознали, что в Кузбассе сложилась принципиально новая ситуация. Массовое выступление шахтеров свидетельствовало о том, что у трудящихся произошел переход от недовольства своим положением, ситуацией в стране к попытке каким-либо образом изменить это положение действием.
НАЧАЛО забастовки показало, что ее участники встретили большие трудности в формировании требований. Как правило, они формулировались четко, только если касались производственно-бытовых проблем своих шахт. Об этом можно судить по требованиям, выдвинутым на шахте им. Шевякова.
В сложившейся ситуации рабочие вынуждены были обратиться за помощью к специалистам, директорам производственных объединений и шахт. Директор НПО «Прокопьевскгидроуголь» в своих воспоминаниях отмечал: «Рудольф, Голиков, Асланиди – это очень малознающие люди. Они и близко не знали, что надо делать. Их опьянила стихия. Их переполняли эмоции и эйфория от того, что их слова и действия стали значить больше, чем слова и действия самого крупного начальства… Так потом и шла работа: забастовочный комитет и мои корректировки требований, а уж потом, когда они с комиссией переехали в Кемерово, я уж их не касался. Они там и накрутили».
17 июля в Кузбасс спецрейсом прилетела партийно-правительственная комиссия во главе с членом политбюро ЦК КПСС, секретарем Центрального Комитета партии Н.Н. Слюньковым. Комиссия в Прокопьевске, ведя изнурительные переговоры, фактически капитулировала перед забастовщиками, приняв основные их требования. Подобное поведение членов комиссии подтверждает мысль, высказанную Г. Лебоном: «Что касается государственных людей, то вместо того чтобы направлять мнение толпы, они стараются за ними следовать. Они боятся этого мнения и эта боязнь, иногда доходящая даже до степени ужаса, лишает их устойчивости в поступках». Директор НПО «Прокопьевскгидроуголь» М.И. Найдов вспоминал: «У нас в Прокопьевске Слюньков от страха дрожал, не по-мужски распустился. Он тогда очень боялся, страшно трусил». Этот страх проявился и позднее, когда был подписан протокол, и о результатах надо было рассказать шахтерам на площади Победы в Прокопьевске, но он предпочел сделать это из студии городского радио. Только возмущение забастовщиков на площади заставило его прибыть на площадь.
Возникает вопрос, почему комиссия приехала с большой задержкой? Можно предположить, что руководство страны тянуло с приездом из-за того, что недооценивало серьезность сложившейся в стране ситуации, не имело опыта решения подобных социальных конфликтов. А возможно, задержка была целенаправленным актом, чтобы еще сильнее, обострить положение в стране и ускорить процесс ее распада.
После рассмотрения всех протоколов, представленных в союзные органы власти, правительство издало Постановление №608 от 3 августа 1989 г. «О мерах по обеспечению выполнения совместных решений, принятых правительственными комиссиями с участием ВЦСПС и забастовочными комитетами трудящихся угольных регионов страны».
Однако выполнение этих решений проходило с большими трудностями. Некоторые пункты протокола требовали серьезной юридической и экономической проработки. Так, идея перехода к рыночным отношениям в Кузбассе через перевод области на региональный хозрасчет с 1 января 1990 г., зафиксированная в вышеназванном протоколе, вызывала много вопросов.
В. Костюковский в книге «Кузбасс: жаркое лето 89», передавая атмосферу обсуждения пакета требований, где на первом месте стояли вопросы экономической самостоятельности, совершенствования оптовых цен на уголь, внешнеэкономической деятельности, распределения прибыли, в том числе и валюте, писал: «Мучительно долго, не час и не два, с перерывами, идет обсуждение «экономических пунктов». Это вызывает недовольство и возмущение: что, мол, мы тут ерунду обсуждаем, нас люди не поймут, они требуют решать вопросы зарплаты, пенсии, продовольственного снабжения – ради чего бастовали? Мужики, что мы делаем, мы же некомпетентны решать эти вопросы… мы с вами взялись, как тот сапожник, печь пироги или пирожник – тачать сапоги».
Комиссия и руководство страны скорее всего не до конца осознавали, что в условиях постоянной взрывоопасной обстановки любое промедление или задержка с выполнением протокола может привести к новой стачке. Власть оказалась заложником положения, созданного своими непродуманными решениями. Не случайно в обращении представителей рабочих комитетов Кузбасса, обкома КПСС, облисполкома, облсовпрофа к Правительству СССР и трудящимся Кемеровской области от 26 декабря 1989 г. отмечалось неудовлетворительное выполнение «Протокола о согласованных мерах…». Отмечалось, что это осложнило социально-политическую обстановку в рабочих коллективах Кузбасса и может вынудить рабочий класс прибегнуть к крайним мерам. Однако можно предположить, что такая ситуация отвечала интересам многих акторов, действующих на то время в стране.
События показали, что значительные выгоды получили «угольные генералы», да и само Министерство угольной промышленности. О роли «угольных генералов» в координации стачки горняков можно судить по воспоминаниям одного из их вожаков – А. Асланиди: «Люди понимали, что надо объединиться, но объединиться не могли. Дело «склеилось», когда за организацию конференции взялся прокопьевско-киселевский клан руководителей предприятий. Они проявили инициативу, разослали приглашения, выделили ДК, организовали радиотрансляцию на площадь». В оценке роли руководителей шахт в организации выступлений шахтеров с ними были солидарны и другие вожаки. Так, член Анжеро-Судженского рабочего комитета В.С. Лисов подчеркивал, что «буза в Анжерке началась по согласованию с начальством. А может, и по его инициативе. Во всяком случае, инициатором городского митинга, с которого и началась забастовка, было шахтоуправление «Сибирское», городское начальство боялось, что после всекузбасской забастовки начнется дележка завоеванного и Анжерке ничего не достанется».
В КОНЕЧНОМ итоге результаты стачки больше отвечали интересам «угольных генералов», нежели рядовой шахтерской массы. Во-первых, они получили экономическую самостоятельность, что позволило фактически бесконтрольно распоряжаться финансовыми средствами, как бюджетными, которые выделялись отрасли в качестве дотационных, так и собственными. Зачастую эти средства направлялись не на развитие производства, а в непроизводственную сферу.
Во-вторых, не без участия «угольных генералов», появилась масса посреднических фирм по реализации угля, что также отвечало прежде всего их личным интересам.
В-третьих, они освобождались от партийной опеки, народного и другого контроля. Новые структуры – рабочие комитеты – оказались фактически под влиянием и контролем руководителей шахт. Последние нередко использовали их для решения стоящих перед предприятием проблем в качестве своеобразного тарана.
Тем самым обозначился один малозаметный фактор, который бывшие идеологи рабочего движения, да и многие его исследователи стараются обойти стороной. Рабочее движение, возникшие на этой волне рабочие комитеты сразу начали попадать под влияние различных структур, которые использовали их в своих целях. Краткую и весьма точную оценку дал М.И. Найдов: «Их использовали точно так же, как Мао Цзэдун использовал хунвейбинов. Рабочие комитеты и были хунвейбинами для Ельцина».
Огромные массы людей, вышедшие в июльские дни на площади городов Кузбасса, были не в состоянии решать практические задачи. Возникла потребность в создании структур в форме стачкомов, выступающих в защиту интересов бастующих шахтеров. Необходимость в создании стачкомов стала очевидной еще в силу того, что шахтеры, начав забастовку, тем самым вырвались из привычной жизнедеятельности и фактически стали вести паразитарный образ жизни.
Однако уже с первых дней шахтеры стали себя ощущать частицей некой грозной силы, которая заставила прислушиваться к ним не только местную и областную, но и центральную власть. Не случайно в период июльских забастовок во многих городах сложилось фактическое двоевластие. Союзная власть оказалась в растерянности и не смогла адекватно отреагировать на события в Кузбассе и других угледобывающих регионах страны. Умами и чувствами шахтеров завладели вожаки. Шахтерам импонировало, что это были свои люди, такие же шахтеры, которые хорошо знали их нужды. Анализируя психологию вожаков, Г. Лебон отмечал, что «вожаки толпы все более и более оттесняют общественную власть». Июльская стачка в Кузбассе подтвердила взгляды французского социолога на роль и влияние вожаков на толпу. Шахтерские вожаки в короткий срок сумели подчинить своему влиянию огромную массу людей, вышедших на площади кузбасских городов.
Следует сказать, что в новые общественные структуры – стачкомы, а впоследствии рабочие комитеты пришли люди далеко не самые авторитетные, а те, кто в июле чаще всех появлялся на трибуне митингов, перед телекамерами, у микрофонов радиожурналистов, громче всех выступал против начальства.
Среди членов стачкомов преобладали молодые люди до 30–35 лет. Они были более восприимчивы к изменениям, происходившим в советском обществе под влиянием перестройки. В сформировавшихся рабочих комитетах редким исключением были горняки, являвшиеся лидерами в своем трудовом коллективе. Вследствие этого на первом этапе среди активистов рабочего движения в Кузбассе наблюдалась невероятная пестрота, что способствовало быстрой ротации членов шахтовых, но чаще городских забастовочных комитетов. Нередко это создавало ситуации, когда как отмечал немецкий социолог Р. Михельс: «…порядочные и умные рабочие либо изолируются от любой организации, либо направляются по ложному пути».
Среди забастовщиков, в том числе и среди руководителей стачкомов, оказались люди с уголовным прошлым. Так, в городском рабочем комитете Анжеро-Судженска, состоящем из десяти человек, четверо (А.А. Секачев, А.М. Тризо, В.Н. Чернов, В.Н. Михельчук) имели в прошлом от одной до трех судимостей. В Кемеровском городском комитете таких оказалось трое. Такая же картина была и в других городах: Киселевске, Новокузнецке, Осинниках, Березовском, Прокопьевске. Последний «дал» будущего заместителя председателя областного рабочего комитета Ю.Л. Рудольфа – горнорабочего шахты им. Калинина. Незадолго до стачки он прибыл в Прокопьевск из мест лишения свободы, где отсидел десять лет за разбойное нападение. Устроившись на работу с помощью брата, начальника участка №6 шахты им. Калинина, через некоторое время прогулял 12 дней.
Ю.Л. Рудольф несомненно обладал лидерскими качествами, которые были приобретены им в зоне заключения. Активный участник рабочего движения, доверенное лицо Ю.Л. Рудольфа, который баллотировался в 1990 г. в депутаты областного Совета Г.Н. Снытко отмечала, что именно в заключении он приобретал волевые качества и забастовочный опыт.
Всего в рабочие комитеты городов и поселков области было избрано 16 ранее судимых. В составе областного рабочего комитета такими были А.А. Секачев (Анжеро-Судженск), А.Ф. Грошенко (Осинники), В.М. Шелепов (Березовский), Ю.Л. Рудольф (Прокопьевск). Характерно то, что они не скрывали своей судимости, даже гордились ею. Один из так называемых лидеров Междуреченского рабочего комитета на одном из первых организационных заседаний, когда Валерий Кокорин попытался разобраться, кто есть кто в его окружении, заявил: «Да я сидел, и считаю тюрьму великолепным университетом, пройти который не мешало бы каждому». Но говорил это не политический деятель, а человек, попавший в так называемый «университет» за изнасилование.
Не без влияния руководителей угольных предприятий июльская стачка, ознаменовавшая собой возрождение рабочего движения, оказалась достаточно организованной. В самом начале забастовки не без подсказки правоохранительных органов все винные магазины были опечатаны.
В КОРОТКОЕ время Кузбасс был превращен «демократической печатью» в «аванпост российской демократии». Постепенно она создала шахтерам имидж «последовательных борцов за демократию». Им льстили, поощряя политическую неосведомленность. Лесть подкреплялась лицемерием: шахтерам приписывали немыслимые качества. Многие, ощущая собственное величие, почувствовали себя «первопроходцами демократии в России». Вожаков прикормили поездками за рубеж и в Москву. Оказавшись в обойме московских демократов, вожаки нередко преувеличивали значение своего влияния на происходящие в Кузбассе события. Многие члены рабочих комитетов, как и шахтеры, верили в возможность реального улучшения своей жизни в течение 2–3 месяцев после забастовки. Они верили, что несколько волевых решений достаточно для серьезных изменений в лучшую сторону разных сфер жизни.
В июльские дни 1989 г. более рельефно стала видна кризисная ситуация, сложившаяся в партии, явная деградация политико-идеологического аппарата компартии. Тем не менее участие коммунистов в деятельности забастовочных комитетов стало сдерживающим фактором. Они предотвращали бесшабашность и крикливую авантюру в рабочем движении. Попытки некоторых политических сил в июльские дни внедриться в шахтерское движение закончились неудачей. Так представителю Демократического союза не дали выступить на митинге. Лозунг «ДС – в отвал» имел широкое распространение.
Невыполнение Постановления №608 усилило недовольство рабочих комитетов. Вследствие этого начался процесс политизации движения. Постепенный переход рабочих комитетов к политической деятельности связан был еще и с тем, что контроль за выполнением данного Постановления требовал кропотливой и повседневной работы. Куда более захватывающими были погружения в «политику», участие в политических играх и борьбе различных политических сил.
Между тем стачка показала, что рабочий класс в тот момент был далек от лубочного идеала, каким рисовался советский пролетариат. Патернализм советской системы во многом атрофировал его классовое сознание, «классовое чувство», выявил низкий уровень его политической культуры. Важно отметить, что перестройку поддержали, прежде всего, представители среднего класса, к которым по социологическим критериям относились шахтеры. Материальное положение их в ходе перестройки значительно ухудшилось. Не случайно одним из первых требований шахтеров в июльской забастовке 1989 г. было «Вернуть Кузбассу снабжение по 1-й категории». Однако несмотря на сравнительно высокий уровень жизни, уверенность в завтрашнем дне, под влиянием «гласности» шахтеры, как и многие представители технической и творческой интеллигенции, считали, что демократических свобод в стране недостаточно. Шахтеры стали социальной группой, они в силу специфики своего положения и труда первыми выступили против существующей политической системы. Рабочие других отраслей народного хозяйства пусть пассивно, но поддержали реформу. Без поддержки рабочего класса «демократам» не удалось бы добиться изменения существующего строя.
Шахтеры, как и рабочие других отраслей промышленности, до сих пор находятся в состоянии фрустрации. Многие не могут пережить страх, связанный с развалом страны, обнищанием, неуверенностью в завтрашнем дне. Продолжающееся снижение уровня жизни большей части населения, при относительно высоком уровне у шахтеров и других представителей сырьевых отраслей, подтверждает выводы английского социолога Зигмунта Баумана о том, что: «Один только вид бедных держит обеспеченных в состоянии страха и покорности». Поэтому трудно ожидать со стороны шахтеров, нефтяников и т.д. солидарных выступлений. Тем более, что массовые выступления в 1990-х гг. не привели к серьезным положительным результатам. Тогда шахтеры Кузбасса пережили многие негативные последствия реструктуризации угольной отрасли, в ходе которой десятки тысяч рабочих и служащих были выброшены на улицу, использовали разные методы борьбы: «рельсовая война», бесславное сидение на Горбатом мосту в Москве в 1998 г., участники которого выдвинули три главных лозунга: «Терпеть больше не можем!», «Мы будем стоять до конца!», «Менять надо все!». Позиция НПГ была предательской. В Прокопьевске – центре забастовочного движения в июле 1989 г., закрылись все шахты. Заработная плата шахтеров составляет в среднем 70 тыс. рублей, но сегодня многие отправлены в отпуск без содержания в связи с отсутствием сбыта угля.
Сегодня требуется целенаправленная работа по формированию навыков борьбы за свои социально-экономические права. Существующие профсоюзы, к сожалению, не способны организовать ее. Возглавить эту борьбу должны коммунисты, которым предстоит на конкретных примерах разъяснять суть капиталистической эксплуатации и пути освобождения, как это было показано в фильме режиссеров Г. Козинцева и Л. Трауберга «Юность Максима», но с учетом современности. Но выполнение задачи политического и экономического просвещения трудящихся сопряжено с большими трудностями в связи с апатией большинства из них.
