И студентов показали (не прошлых, а нынешних), и памятный знак строительных отрядов, установленный возле физического факультета МГУ на бывших Ленинских (а ныне снова Воробьевых) горах. Показали и президента Владимира Путина, и премьера Дмитрия Медведева, кои, оказывается, тоже были когда-то стройотрядовцами, что само по себе замечательно.
Однако при чем тут октябрь? И откуда 60-летие? На физический факультет МГУ я поступил в 1954 г., а на втором курсе был избран секретарем курсового бюро ВЛКСМ (так это тогда называлось). Вспоминаю об этом потому, что организация первой поездки московских студентов на целину (по окончании второго курса обучения в университете, то есть летом 1956 г.) была вменена в обязанность членам названного бюро, а значит, и автору этих строк. А такое не забывается.
Дело было добровольным, и студенты-москвичи по большей части от поездки под тем или иным предлогом отказывались. А вот иногородние, то есть те, кто обитал в общаге на Ленинских горах, как правило, соглашались. Из них-то 63 года тому назад (а вовсе не 60, как полагает нынешнее российское телевидение) и был собран первый студенческий целинный трудовой отряд.
В начале июля 1956 г. на площади возле главного входа в главное здание МГУ на Ленинских горах состоялся митинг, главным оратором которого был тогдашний секретарь ЦК ВЛКСМ Владимир Семичастный, он же официальный идеолог всесоюзного студенческого трудового движения. От имени отъезжающих на казахстанскую целину студентов-физиков МГУ выступал на митинге и я. (И если кто-то ныне советскими студенческими отрядами действительно интересуется, этому кому-то следует раздобыть для чтения советские центральные газеты июля 1956 г. – репортажи о названном митинге были опубликованы тогда во многих газетах.)
Ну а с митинга этого мы с рюкзаками пошли на посадку в «людской» поезд, состоявший из тогдашних товарных вагонов с соломенными подстилками для пассажиров внутри вагонов. Поезд ожидал нас за главным зданием МГУ (там, где теперь находится здание библиотеки МГУ). Стоял поезд на рельсах, использовавшихся московскими строителями для подвоза стройматериалов для бурно строившегося тогда юго-запада Москвы.
В «людском» поезде мы и отправились в Казахстан. По дороге на железнодорожных станциях его по громкой связи так и объявляли: «людской поезд» прибыл на такой-то путь.
Поезд этот шел вне расписания: иногда мчался, а иногда еле полз, а то и стоял на месте. Но в любом случае он запомнился тем, что знакомил студентов с необъятными просторами России и Советского Союза. А потому скорость его движения нас не больно-то и волновала. Если становилось скучно, пели под гитару студенческие и прочие песни.
За Волгой началась настоящая среднеазиатская жара. И когда наш «людской» поезд остановился метрах в двухстах от берега Сырдарьи, студенты как по команде высыпали из вагонов и рванули к берегу, чтобы окунуться в желтую воду этой реки. (После чего многие не без труда догоняли свои вагоны.)
Покинули мы эти вагоны на поле целинного совхоза «Дегересский», что находился между столицей Казахской ССР Алма-Атой и столицей Киргизской ССР Фрунзе. В обе столицы можно было попасть не только на поезде, но и по шоссе, параллельному железной дороге.
В казахстанской степи под навесами, защищавшими нас от жаркого солнца, мы и прожили до середины сентября 1956 года.
Сначала убирали целинный хлеб. За штурвалы комбайнов студентов не пускали, так что по бескрайнему целинному полю мы разъезжали в прицепах комбайнов, куда летела пыльная солома – в жару это не очень приятно.
А несколько позже, когда хлеб уже был скошен, лопатили зерно на току и сопровождали машины с зерном до алма-атинского элеватора, смысл чего мы поняли не сразу. А поняли после того, как один из местных водителей, сутками в разгар уборки не смыкавший глаз, заснул ночью за баранкой мчавшегося по шоссе грузовика. Спас грузовик вместе с водителем сопровождающий студент.
Ну а когда после отправки хлеба в дело пошли трактора, трактористами стали практически все отрядники. С помощью волокуш и гусеничных тракторов мы освобождали поле от соломы, сбивая ее в скирды, после чего вспахали то же поле уже под озимые.
(Так ведь по редким выходным еще и туризмом занимались: через Фрунзе, например, ездили в Рыбачье, что на киргизском Иссык-Куле. Изумительной красоты горное озеро, золотые юные времена!)
Случались в той поездке и неприятности. Дважды отряд поднимали по тревоге для тушения пожаров в овечьих кошарах. А один из наших студентов не избежал укуса каракурта (ядовитых змей, скорпионов и каракуртов в казахстанской степи летом предостаточно).
Нашу защиту от указанной живности обеспечивал пожилой казах по имени Амантай – обеспечивал прежде всего советами мудрого местного человека. И если бы не Амантай, покусанных было бы гораздо больше. Так что Амантая с благодарностью вспоминали потом все участники той поездки.
Ну а наш единственный пострадавший (фамилию которого я сознательно не называю) немедленно оказался в алма-атинской больнице и вернулся в Москву лишь на две недели позже остальных членов отряда. Вернулся живым и здоровым.
На обратном пути, уже в обычном поезде дальнего следования, кто-то из студентов сочинил памятный стишок:
Все безобразия остались в Азии,
и МГУ уж виден шпиль.
И манит блеск его
в тумане Ленинских
сквозь азиатскую жару и пыль.
С такой вот песней мы и вернулись в родную общагу.
Ну а когда под шпилем на Ленинских начались обычные лекции, семинары и лабораторные работы, побывавшие на целине студенты-физики были приглашены на встречу целинников в Кремль. Об этом позаботился ЦК ВЛКСМ. И это тоже трудно забыть (поскольку в Кремль нас более никто не приглашал).
Ну а в следующем году полетел первый ИСЗ. И в общаге на Ленинских через распахнутые окна вместе с другими студентами мы орали от восторга на всю Москву.
А вот кто сколько тогда на целине заработал, я уже и не помню. Нехорошо, конечно. Но время было другое. Ни в олигархи, ни в управленцы никто не рвался, а про гуманитариев на мотив шаляпинской «Дубинушки» мы пели: «Только физика соль, остальное все ноль, а юрист и филолог – дубины».
Чего с них возьмешь, с юных советских архимедов, грызших «кванты», «статы» и ядерную физику и презиравших тех, кто вместо 63 мог написать 60!
