Но возглавляют список «бредовых страхов» по-прежнему «план Даллеса» и примкнувшие к нему «окна Овертона». Разоблачение этих самых «окон» стало еще одним поводом для самоутверждения неуверенных в себе сограждан. Что касается «плана Даллеса», нам уже доводилось писать, как разоблачители, обнаружив буквальное совпадение «плана» с отрывком из «Вечного зова», приходят в восторг и преисполняются презрением посвященных к толпе профанов. При этом никто как будто не замечает, что если текст «плана Даллеса» написан А.С. Ивановым, это не отменяет существовавших политических и военных планов США по уничтожению СССР (см. план «Тоталити», план «Чариортир», план «Флитвуд», план «Тройан», план «Дропшот», Директива Объединенного комитета военного планирования №432/д от 14 декабря 1945 г., Директива Совета национальной безопасности США №20/1 от 18 августа 1948 г. и пр.)
С «окнами Овертона» дело обстоит примерно так же. Уверяют, что впервые об этой теории в России заговорили в 2014 г. Суть ее в том, что для каждой проблемы существует окно возможностей. То есть отношение людей к той или иной идее проходит через несколько этапов. Сначала новая, недопустимая, например, с точки зрения этики, идея оценивается обществом в целом, то есть большинством людей, как нечто немыслимое. Но постепенно, если об этой идее говорить много и уверенно, она хоть и продолжает восприниматься как радикальная, однако перестает казаться немыслимой. Если продолжать обсуждение с примерами и доказательствами, то любая идея постепенно покажется вполне приемлемой, затем разумной, после чего бывшее недавно невообразимым и непозволительным превратится в обыденность и даже нормальность.
Вроде бы даже и ничего нового, но оказывается, что никакая это не теория, что это куски разных концептов вперемешку с идеологией. Да и Джозеф Овертон (1960–2003) не изобретал никаких «окон», его имя просто использовали и присвоили лжетеории после смерти самого Овертона. И вообще, «словосочетания «окно Овертона», «план Даллеса», «параноидное расстройство» и «теория заговоров» принадлежат одному семантическому кластеру».
Однако даже если Джозеф Овертон не предлагал никакой «теории окон», даже если его имя изначально появилось в политическом триллере, а уж потом в обиходе, даже если теорию его имени научной назвать нельзя, это вовсе не отменяет того факта, что обывателю слово за слово можно внушить любую глупость и сподвигнуть на любую мерзость. Как писал Ф.М. Достоевский, «тихими стопами и… вместе-с».
Один из аргументов разоблачителей «окон Овертона» сводится к тому, что с помощью таких технологий можно было бы зарабатывать деньги – например, продвинуть «какой-нибудь новый фасон тряпок в модный тренд». Вместо этого получается, что политики занимаются ерундой. Но, во-первых, и на политике зарабатывают немалые деньги. А во-вторых, не обходится и без «модных трендов». Сходу пример: целлюлит. Кто-нибудь лет эдак тридцать назад слышал о такой страшной болезни? Нет. Зато сегодня существует антицеллюлитная индустрия, приносящая, безусловно, очень хорошие деньги.
Сомневаться в явлении, описанном под названием «окон Овертона», значит попросту невнимательно смотреть на людей и вдобавок иметь короткую память. «Окна Овертона», точно так же, как и «план Даллеса», – это не научные факты или теории, это не исторические документы, это всего-навсего образы, метафоры, удобные для описания действительности в публицистике. Можно называть это «окнами Овертона» или «вратами Повертона» – не в том суть. Главное, повторимся, что, зная человеческую психологию, зная пороки людей, можно с помощью нехитрых манипуляций, слаженно и последовательно внушить обывателю абсолютно любую ересь и толкнуть на любую подлость. Вот почему власть обязана заботиться о нравственном здоровье граждан, вот для чего нужна цензура в печати и зрелищах и воспитательная работа в учебных заведениях. Ведь не так уж – по историческим меркам – давно одна из культурнейших наций мира, славная своим сумрачным гением, забыв и о культуре, и о гении, дружно вскидывала руки в диком приветствии своего новоявленного вождя. А вождь и его присные тем временем объявляли: «Речь идет не только о разгроме государства с центром в Москве. Достижение этой исторической цели никогда не означало бы полного решения проблемы. Дело заключается, скорее всего, в том, чтобы разгромить русских как народ, разобщить их. Только если эта проблема будет рассматриваться с биологической, в особенности с расово-биологической, точки зрения и если в соответствии с этим будет проводиться немецкая политика в восточных районах, появится возможность устранить опасность, которую представляет для нас русский народ».
Много ли понадобилось времени, чтобы потомки Гёте и Бетховена переключились на Бухенвальд и Майданек, на виселицы и душегубки? Что должно было случиться, чтобы вся почти нация разом спятила? Да скажи кто-нибудь в 1920 г. агроному по имени Генрих Гиммлер, что спустя двадцать лет он превратится в кошмар всей Европы, в организатора массового истребления людей, герр Гиммлер плюнул бы в лицо мерзкому клеветнику и горе-предсказателю.
Вспомним другой пример – вымышленный и более далекий по времени, но более близкий нам по культуре и оттого, возможно, более понятный. В романе М.Е. Салтыкова-Щедрина «Господа Головлевы» описываются две сестры, внучки Арины Петровны Головлевой – Аннинька и Любинька. Оставшиеся сиротами после смерти матери – непутевой дочери Арины Петровны, – девочки попадают к бабушке, и отныне детство их превращается в египетский плен, в череду унижений и попреков, так что, едва достигнув более или менее зрелого возраста, обе они предпочитают отчему дому актерские подмостки. Но, по меткому замечанию автора книги, «положение русской актрисы очень недалеко отстоит от положения публичной женщины», что, впрочем, сестры понимают не сразу. На их примере М.Е. Салтыков-Щедрин описывает именно ту особенность человеческой психики, которую впоследствии и назовут «окнами Овертона». Спервоначалу обеим девицам просто противны любые намеки на их особенное положение. Они увлечены театром, служением искусству, им нравится одобрение зрителей, они довольны, когда роли им удаются, когда все выходит «мило» и «с шиком». Они и не заметили, что постепенно между ними и тем кругом, к которому они недавно принадлежали, образовалась пропасть; что приличные дамы смотрят на них едва ли не с брезгливостью; а мужчины чувствуют себя в их обществе настолько вольготно, что давно уже не осталось сомнений в том, как именно их обеих воспринимают окружающие. Однажды Аннинька на время оставила сестру, а вернувшись, узнала, что у той каждый вечер собирается ватага, что Любинька одна среди мужчин поет романсы под гитару, распустив волосы и обнажив грудь. Больше всего Анниньку возмутила не грудь и не волосы, а то, что Любинька пытается петь, как московская Матреша. Ведь у Любиньки-то и голоса нет, это Аннинька может петь, как московская Матреша, а не Любинька! То есть бывшее еще недавно немыслимым стало для сестер обыденным и даже нормальным. Дальше – хуже. Сестры пошли по рукам, стали спиваться. Тут только наступило прозрение.
Салтыков-Щедрин выразительно и доступно показал, как человек может привыкнуть к любому положению вещей, как немыслимое постепенно становится нормальным, как быстро человек способен потерять свой человеческий облик, если ничем не связан с деятельным добром, если в жизни ему не за что держаться. Для Анниньки и Любиньки семья, формально близкие люди создали условия, от которых хотелось сбежать подальше, и не нашлось в их жизни никого и ничего, что не позволило бы пуститься во все тяжкие. Но вступив на свой скользкий путь, сестры не сумели верно истолковать происходящее, не смогли понять, что может ждать их в будущем. Бурное настоящее захватило их, создав иллюзию благополучия и успеха. И, привыкая шаг за шагом к своему новому положению, они оказались не в состоянии взглянуть на себя со стороны и оценить, насколько хорошо и правильно всё, что они делают.
Но раз уж кому-то не нравится термин «окна Овертона», можно, основываясь на русской классической литературе, ввести новый термин: «эффект Анниньки и Любиньки». Под этим эффектом предлагается иметь в виду изменения в восприятии – как отдельного человека, так и сообщества людей – одного и того же явления. От отметки «невозможное» до отметки «желаемое».
Нет никаких свидетельств того, что в 20-е гг. XX века немецкий народ считал войну на уничтожение чем-то нормальным и правильным, а истребление других народов – естественным и необходимым. Но таковы свойства человеческой натуры. Свойства, о которых Ф.М. Достоевский написал: «Ко всему-то подлец человек привыкает!» Кстати, и фраза эта относится к похожей ситуации и описывает те же самые качества. Слова произносит Родион Раскольников, размышляющий о Соне Мармеладовой и ее семействе. Сначала публичное ремесло, которым вынужденно занялась Соня, вызывает у всех отторжение – это немыслимо, неприемлемо. Но понемногу все успокаиваются и начинают брать деньги, добытые Соней, – идея переходит на рациональный уровень. Раскольников говорит: «Ай да Соня! Какой колодезь, однако ж, сумели выкопать! и пользуются! Вот ведь пользуются же! И привыкли. Поплакали и привыкли. Ко всему-то подлец человек привыкает!»
Вот именно: поплакали и привыкли. Без всяких теорий.
Но если Аннинька и Любинька сами, пусть и не без помощи семейства, поставили себя в положение, с которым быстро свыклись, то почему бы не предположить, что такие условия могут быть созданы искусственно в масштабах страны? Власть имущие, как и держатели денег, всегда и всюду используют человеческие пороки и слабости в своих целях. Зная, что средний человек все равно свыкнется с любыми обстоятельствами, особенно если ему внушить, что иначе нельзя, политики при помощи СМИ вполне могут оказывать влияние на существующие этические нормы, например. Разумеется, такое влияние может исходить не только от политиков, но и от политиков оно вполне может исходить. Как всё в той же Германии XX века.
В современной жизни слова Достоевского вспоминаются довольно часто. К чему только мы не привыкли! Плачем и привыкаем, потом опять плачем и опять привыкаем. Так и живем. Только недавно плакали из-за пенсионной реформы, а сегодня, привыкнув, идем голосовать за увековечивание той самой власти, что протолкнула эту реформу.
Совсем недавно в прессе активно обсуждался случай с пятью младенцами, рожденными суррогатными матерями и найденными в Москве, в квартире на Аргуновской улице. Можно ли было представить что-то подобное лет тридцать тому назад? Разумеется, нет. Но самое интересное, что никакого особенного возмущения этот сюжет не вызвал. А это значит, что налицо «эффект Анниньки и Любиньки» – если тридцать лет назад сама идея суррогатного материнства была неприемлемой, то, пройдя разные стадии восприятия, сегодня многими она воспринимается как действующая норма. И вот уже в нашей стране появились женщины, для которых вынашивание чужих детей стало неплохим, хоть и нелегким заработком. Кстати, государство, политики через СМИ активно пропагандируют пользу суррогатного материнства. Еще в 2006 г. «Российская газета», например, опубликовала интервью с К.Н. Свитневым – членом Российской ассоциации репродукции человека (РАРЧ), Американского общества репродуктивной медицины (ASRM), юридическим экспертом Европейского общества человеческой репродукции и эмбриологии (ESHRE). Оказывается, на тот период в России было одно из самых передовых в мире законодательств для суррогатного материнства. «Российское законодательство при всем его несовершенстве в этой области значительно прогрессивнее, чем в странах Евросоюза, – сообщил тогда г-н Свитнев. – В Германии, Италии, Франции суррогатное материнство запрещено в принципе. Там же, где оно разрешено, суррогатным матерям запрещается извлекать из этого какую-либо выгоду. К примеру, в Великобритании компенсация женщине не может превышать десяти тысяч фунтов стерлингов: эта сумма может покрывать потери в заработке, оплату няни для собственных детей, транспортные расходы. За расходами суррогатных матерей установлен жесткий контроль – чтобы к их рукам не прилипло ни одного «лишнего» цента. И все это под надуманным предлогом, что суррогатное материнство якобы «аморально» и «является эксплуатацией» женщин». Весьма любопытно, что на тот момент, то есть в 2006 г., услугами суррогатных матерей могли воспользоваться только зарегистрированные супружеские пары. По словам г-на Свитнева, «одинокие же мужчины, желающие иметь собственного ребенка, и вовсе лишены доступа к вспомогательным репродуктивным технологиям». Но уже в 2010 г. в «Московском комсомольце» вышла большая статья об отцах-одиночках. То, что было неприемлемо в 2006 г., стало нормальным к 2010 г. И вот уже счастливые отцы восклицают со страниц центральной газеты: «Женоненавистники, ликуйте! Теперь вам не нужно терпеть в своем доме столь неприятные для вас юбки, долгие телефонные разговоры и сентиментальные сериалы. У вас есть возможность заиметь ребенка, ни разу даже не увидев его матери. Достаточно приобрести донорскую яйцеклетку, найти подходящую суррогатную мать, провести процедуру искусственного оплодотворения и дождаться появления на свет желанного младенца». Мнение другого женоненавистника и одновременно чадолюбца: «До сих пор женщины являлись неизбежным злом, которое мы, мужики, вынуждены были терпеть ради продолжения рода. Может, кто-то со мной не согласится, но это либо счастливчики, каких на свете единицы, либо наивные люди, еще не успевшие разочароваться». Этим любителям детей и убежденным продолжателям своего рода нет дела до того, что их дети вырастут, не зная матери. Можно ли назвать нормальным человека, не понимающего, что намеренно обрекая свое дитя расти без мамы, он делает его несчастным и неполноценным, что все, полученное в детстве, каждый человек – хочет он того или нет – тащит на собственных плечах всю жизнь. Если такой ребенок узнает, как он появился на свет, неужели он останется равнодушным к тому, что чужая тетя родила его за деньги, потому что папа, уж неизвестно в силу каких причин, не мог найти жену?
Нам возразят: почему бы не помочь тем, кто жизни не видит без наследника? Но ведь суррогатное материнство – это не просто медицинская услуга. Родившая, пусть и генетически чужого младенца, женщина не может ничего не чувствовать к тому, кого вынашивала девять месяцев. Любой педиатр скажет, что дело не в «генетическом материале», что между женщиной и вынашиваемым ею ребенком до родов устанавливается эмоциональная связь. И разрушение такой связи – это не что иное, как серьезная травма и для младенца, и для матери.
К тому же это коммерция, а значит, использовано суррогатное материнство может быть как угодно, не только с целью помочь бездетным супругам – законодательство-то, как мы видели, совершенствуется, не стоит на месте. Сначала – только супружеские пары, потом – отцы-одиночки, а что будет дальше? Услуги по вынашиванию детей оказывают не государственные медицинские учреждения, а частные компании. И кто поручится, что производство людей в один прекрасный день не будет поставлено на поток в целях не самых благовидных? Уже и сегодня известны случаи, когда рожденные суррогатными матерями дети, в силу тех или иных причин, не нравились заказчикам, то есть генетическим родителям, и они просто отказывались забирать своих младенцев, предоставляя их судьбы провидению.
Зная, с одной стороны, человеческую алчность и беспринципность, когда дело касается выгоды и стяжания, с другой стороны – особенности человеческого восприятия, оборачивающиеся «эффектом Анниньки и Любиньки», можно многое вообразить на тему фабрик по производству людей. Однополые родители, педофилы, трансплантация и торговля органами… Кто знает, куда еще заведет «эффект Анниньки и Любиньки»? Однажды предприимчивые граждане подумают: а почему бы не создать какие-нибудь человеческие фермы для улучшения генетики или для производства дешевой рабочей силы, с детства обучаемой специальным навыкам? И не надо думать, что этого не может быть, потому что не может быть никогда. Мы ведь вполне убедились, что подлец-человек действительно ко всему привыкает. Поплачет и привыкнет.
