Чтобы увидеть байкальскую нерпу на Ушканьих островах, нужно вести себя тихо. Нерпа пуглива и, услышав шум, может в секунду исчезнуть в воде. Медленно иду по деревянному настилу, в конце которого наблюдательный пункт за нерпами, стена с прорезями для глаз. За стеной на солнышке любят греться байкальские тюлени. Но теплый сезон только начался, нерпы может и не быть.
Последние десять метров – на цыпочках. Ни в коем случае не разговаривать. Старший научный сотрудник «Заповедного Подлеморья» Андрей Разуваев предупредил, что среди нерп обязательно найдется какой-нибудь один паникер. Среагирует на звук, бросится в ужасе с камня в воду, а следом посыплются остальные.
Затаив дыхание, припадаю к щелочке в стене… Прямо передо мной на камнях у берега толстенькими кабачками лежат нерпы. Есть!!! Очень хочется заорать на весь остров, но сдерживаюсь, потому что наблюдать тогда будет не за кем.
***
Полевые наблюдения – неотъемлемая часть работы ученых-биологов. Они нужны, чтобы получить факты об особенностях поведения, образе жизни и состоянии популяции животных.
Следить за животными в дикой природе сложно: песцу ведь не объяснишь, что ты просто хочешь его посчитать или надеть на него безобидный GPS-трекер. Он боится и удирает. С птицами еще сложнее – попробуй разгляди их среди деревьев или загляни в гнездо на высоте нескольких метров!
Александр Ананин, начальник отдела науки ФГБУ «Заповедное Подлеморье» – единственный орнитолог в России, который тридцать семь лет подряд ведет учет птиц (читай: наблюдает за ними) на одном ареале. Ежегодно ученый обходит одни и те же маршруты на склонах Баргузинского хребта, чтобы понимать, как меняется динамика численности местных пернатых. Птиц считают по голосам, головам и гнездам – все наблюдения записываются в блокнот. Сложно представить, сколько блокнотов Ананин исписал за эти годы.
«Такие длинные учетные ряды в заповеднике у меня у одного в стране, – рассказывает Александр Ананин. – Вот у одного маршрута 1,7 тысячи метров высшая точка и 30 километров протяженность. И медведей там как грязи. На одном участке в прошлом году я девять медведей встретил! Для защиты – одностволка двенадцатого калибра, но это так, в воздух пальнуть. За всю жизнь работы в заповеднике я ни одного медведя не застрелил. Одному только между лап выстрелил, когда он совсем близко подошел и ни на какие звуки не реагировал. Он так посмотрел на меня многозначительно и ушел. Со мной тогда была студентка из Москвы. «Ой, Мишка!» – воскликнула. Как будто мы в зоопарке!»
Например, ученые не успели оглянуться, а китайцы уже доедают последнего дубровника. Это не шутка и не фигура речи: совсем недавно желто-коричневую птичку на Байкале (да и много где в России и мире) можно было заметить на каждом кусте. А сегодня встретить дубровника – редкая удача, с 1990 года его численность в мире сократилась на 90 процентов (это ударные темпы).
«Эти птицы улетают на зимовку в Юго-Восточную Азию, главным образом в Китай. А там их ловят сетями и едят, – рассказывает Ананин. – Дорогостоящий деликатес! До недавнего времени его было полно на черных рынках, несмотря на охранный статус и довольно жесткое наказание для браконьеров. Еще в Китае верят, что дубровник исполняет желания. Прошепчешь птичке заветное, выпустишь – и будет счастье. Ослабленный жизнью в клетке дубровник далеко улететь не может – прошептав желание, его снова ловят и перепродают. Он, конечно, не выживает».
«Численность популяции может резко снизиться из-за разных факторов, в том числе из-за природных катаклизмов, – говорит Ананин. – Например, в 2015–2017 годах на Байкале из-за сильных пожаров произошло снижение численности и перераспределение многих видов мелких пеночек. Птицы гибли из-за задымления и недостаточной кормовой базы. Это аномалия, и такие явления мы обязаны отслеживать вовремя».
На катере ученые рассказывают мне, что наблюдение за большим бакланом – часть большого проекта по изучению численности и состава популяции. Его предложили ученые в 2019 году, когда в Бурятии над этим видом нависла угроза отстрела. Тогда бурятский Центр защиты леса разместил на сайте сообщение, что, дескать, большой баклан уничтожает лес на территории Забайкальского национального парка. «Вековые сосны стоят по всему острову как изваяния, выгоревшие от ядовитого помета».
***
Пока Ананин считает гнезда глазами, Разуваев с той же целью запускает квадрокоптер. В порядке эксперимента (коптеры только недавно появились в распоряжении ученых, по сравнению с «глазным» учетом, это высокие технологии) он делает ортофотоплан острова. По заранее заданной траектории коптер пролетит над деревьями максимально низко, чтобы на фотографиях было видно гнезда.
Разуваев – биолог-охотовед. Раньше работал в Забайкальском национальном парке старшим государственным инспектором. В «Заповедном Подлеморье» Разуваев занимается мониторингом охотничье-промысловых видов животных и с недавних пор пытается подключать к наблюдениям технологии.
«У меня в июле наблюдение за нерпами, в октябре учет ондатры, сентябрь – пролет водоплавающих птиц, потом начинается зимний учет. И в промежутках, например, помогаю Александру Афанасьевичу с учетом птиц. Круглогодичное, в общем, наблюдение».
Разуваев рассказывает, что, когда в 2001 году он пришел работать в нацпарк, здесь было четырнадцать рыбодобывающих организаций (сейчас четыре) и процветало браконьерство. «Промысловики превышали квоту на улов. Сколько поймается – столько и ловили. По всему заливу были разбросаны браконьерские сети. Инспектор из-за них не может проехать по озеру на мотолодке. А на него еще кричат: «Эй, ты куда прешь?» Такой был беспредел. Потом с этим справился «заповедный спецназ», навели порядок. Но браконьерство все равно есть».
По словам Разуваева, рыбодобывающие организации за год вылавливают в водоемах Забайкальского нацпарка около трехсот тонн рыбы разных видов. Это только по официальным данным, без браконьерской добычи.
«Это один из основных рыбопромысловых районов, поэтому баклан тут мешает, – говорит ученый. – С 2000 года на моих глазах численность рыбы сократилась по всему Байкалу. Но ущерб был нанесен еще до того, как появился баклан. (В 1969 году из-за неуемной добычи на вылов омуля был наложен шестилетний запрет, и потом еще семь лет его можно было ловить только в научных целях. Баклана на озере тогда не было и в помине.) Ну понятно, что, когда популяция уже повреждена, она в депрессии, баклан может усугубить проблему. Идет маленький косяк омуля на нерест, для восстановления популяции недостаточный, и тут еще бакланы. А если бы шел косяк в миллион голов, то стая баклана не нанесла бы ему заметного вреда. Себя же никто не хочет винить, мол, мы не проконтролировали, мы недоглядели. Проще всего в исчезновении рыбы обвинить тех, кто ответить не может. Баклан не может, и нерпа не может. Так что на них всё и валят».
***
Еще одно без вины виноватое в исчезновении рыбы на Байкале животное – нерпа. Сложно представить, что байкальский эндемик, премилое существо с высоким уровнем эмоционального интеллекта, совсем недавно предлагали, как и баклана, отстреливать в целях сохранения численности рыбы.
«Нерпу обвиняют в том, что она слишком много кушает, – говорит Андрей Разуваев. – И кушает не то, что надо, – например, омуля. При этом депрессия у омуля не результат деятельности баклана или нерпы. Это двуногие сухопутные «нерпы» поработали, потому что ловили кто сколько может, далеко выходя за рамки лицензии».
В 2017 году, когда чиновники минприроды Бурятии заявили, что нерпу пора начать отлавливать в целях искусственного регулирования растущей популяции, зверька спас шум, который подняли ученые. Буквально: вы с ума сошли? Уникальное животное, единственное млекопитающее Байкала, такое больше нигде не встретишь! Ее надо изучать и сохранять, а не отстреливать! И тучи над нерпой рассеялись. Правда, неясно, надолго ли. Против искусственной регуляции численности нерпы ученые выступают и потому, что нерпа справляется с этим сама.
Охранный статус сегодня нерпе не присвоен, считается, что у нее все хорошо. В качестве промысла она больше не интересна. Даже коренные жители, имеющие квоту на добычу нерпы, ее полностью не выбирают. И все-таки трудности у нерпы есть. Загрязняются вода и почва. Глобальное изменение климата потихоньку лишает нерпу льдов, в которых она размножается, и рыбы. Нерпа болеет: участились случаи смерти животных от асфиксии и сердечной недостаточности.
Состояние популяции нерпы изучено плохо. Никто не знает, сколько ее и как она себя чувствует на самом деле. Получается ли у нее адаптироваться к изменяющейся окружающей среде и что будет происходить с популяцией дальше.
В 2019 году при содействии фонда «Озеро Байкал» ученые поймали и пометили спутниковыми передатчиками 15 нерп, чтобы узнать побольше о том, какие участки озера они используют в разное время года и какие у них пути миграции.
Наблюдать за нерпой можно бесконечно. Если постоять у «окошечка» полчаса, а еще лучше – затаиться в траве у берега, можно отчетливо понять, кто здесь гость, а кто – житель.
Я разглядываю нерп, а они – меня. Смотрят кто с любопытством, кто с подозрением. Стараюсь не делать резких движений, но вдруг одна нерпа спрыгивает в воду, а за ней – еще с десяток. Но кто-то остается.
«Вот кто его знает, что ему там привиделось? – говорит Андрей Разуваев. – Как-то мы сидели с напарником тихо, и вдруг один ни с того ни с сего так же сиганул в воду. Напарник говорит: «Они же видят сны, вдруг ему приснился кошмар?!» Вообще забавно за ними наблюдать. У них, как у людей, есть такие молодые паникеры, а есть бывалые старики. Они так лениво посмотрят на тех, кто поднял панику, и остаются лежать дальше: «А? Че? Ну ладно, бегите, я останусь, будь что будет».
Желание подойти и погладить оставшихся нерп сдержать очень трудно. «Ты что, она не дастся, может даже тяпнуть», – предупреждает Разуваев. Говорит, что нерпы не такие милые, как мне кажется. «Вот вы думаете, зачем нерпы чешут бока друг другу? Заботятся? Нет, и даже не чешут. Это способ обороняться и борьба за место под солнцем. Они же все запихиваются на один камень, и те, кто лезет снизу, чешут тех, кто лежит наверху. Двигайся, мол. Ему больно, и он отползает».
Разуваев говорит, что численность нерпы на Байкале сегодня – примерно 130 тысяч особей с погрешностью 30 процентов. Погрешность велика оттого, что сосчитать нерпу сложно. Так что сколько на самом деле нерп на Байкале – совершенно неясно.
«Сегодня я облечу три острова, – комментирует Разуваев, собирая коптер и стряхивая с него муравьев. – В прошлый раз я так же разложился тут. Флешку достал, батарейки… Отвлекся, потом гляжу – а муравьи мою флешку уже понесли».
Когда коптер возвращается к Андрею, он идет проверять фотоловушки, развешанные на деревьях по берегу. У него их здесь восемь штук, все направлены на озеро, туда, где появляются нерпы. Камера срабатывает каждые три часа, так что через неделю в распоряжении Андрея оказываются десятки фотографий. Разуваев установил фотоловушки, еще когда на озере лежал лед и нерпы тут не было. Это тоже метод визуального учета, который поможет понять, когда здесь впервые в сезоне появляется нерпа и сколько ее.
Перед тем как уехать с Ушканов, мы усаживаемся у самого берега выпить чаю. Из воды выглядывают усатые морды и с любопытством нас разглядывают. Одной такой я подмигиваю, а она, фыркнув, уходит под воду.
«Нас на въезде на КПП туристы спросили как-то: «У вас тут медведей много?» – «Много». – «А почему вы не отстреливаете?» – «Ну вообще-то, они здесь живут. Это их дом, их здесь охраняют, а вы едете к ним в гости», – говорит Разуваев. – Человеческая жизнь, конечно, ценнее. Медведь ведь может и убить, и тогда нас спросят, почему мы не принимаем меры. Но убивать жалко… Я хотел грант получить на ружье для дротиков. Чтобы, если мишка вышел в рекреационную зону, выстрелить в него, усыпить и отвезти на лодке на другой берег. Грант не дали. Идея хорошая, но страшная, конечно. А вдруг он проснется в лодке? Что тогда делать? Выпрыгивать? Но это реальный способ сохранить мишке жизнь».
Разуваев ворчит, что люди сами виноваты в том, что животные к ним приходят. Молодые медведи ходят по мусоркам, которые оставляют туристы. Прикармливаются и привыкают.
***
Почему человек вырубает леса гектарами ради строительства городов, а баклану нельзя обкакать парочку островков? Почему нашему виду можно ловить омуля сетями, а нерпе нельзя для пропитания добывать по одной?
Ход моих мыслей прерывает вопль Разуваева: «Смотрите, смотрите, медведь! Да вот же, на берегу, улепетывает в лес! Да что ж вы ничего не видите?! Красивый такой, эх!»
