Посему вроде бы с пониманием можно отнестись к принятому сразу в первом чтении 18 мая 2021 года законопроекту «О внесенни изменений в 68ФЗ…» о принудительной эвакуации, а также к вступившему в силу с 1 июня с.г. национальному стандарту по организации информирования населения о чрезвычайных ситуациях. Он разработан Федеральным центром науки и высоких технологий. Во исполнение сих документов принимаются, очевидно, какието постановления в различных других организациях и ведомствах.
«Пятая газета» (№34, 24.08.21) сообщила, что с 1 июня 2021 года вступил в силу еще и документ под названием ГОСТ «Планирование мероприятий по эвакуации и рассредоточению населения при угрозе и возникновении чрезвычайных ситуаций». Документ предусматривает для пешей эвакуации создавать колонны численностью до 500–1000 человек. Между колоннами установлена дистанция до 500 метров. Малый привал (для отдыха и подтягивания колонны) устраивается через 1–1,5 часа движения на 10.15 минут. Большой привал – в начале второй половины суточного перехода на 1–1,5 часа. Скорость движения при пешей эвакуации 4–5 километров в час. Суточный переход составляет 30–40 километров. Вопросов в связи с этим, что называется, воз и маленькая тележка.
Ну, вопервых, по ГОСТу не прописали главное – чрезвычайную ситуацию, при возникновении которой нас кудато поведут. Что это? Бомбардировка с воздуха, катастрофическое наводнение, радиоактивное, химическое, бактериологическое воздействие? Это важно понимать, потому что действовать, в зависимости от характера угрозы, придется поразному. Вовторых, возникает масса других вопросов. Силы МЧС на местах крайне ограниченны. Кто им будет помогать? Даже достаточно подготовленному физически человеку непросто пройти за день 40 километров. Куда денут немощных стариков и малых детей? Их что, у тех, кто способен пройти за день 30–40 километров, отберут? Если отберут, куда их направят? Если дается 10–15 минут для подтягивания колонны, когда отдыхать тем, кто подтянулся? Будет ли градация по социальному признаку, т.е., пойдут ли впереди колонн, наряду с простолюдинами, олигархи, высокопоставленные чиновники, депутаты, годами освещавшие нам путь в «светлое будущее»?
Ладно, с этими, кажется, ясно. Но главы районов, привыкшие ездить на дорогих джипах, пойдут ли? Наверное, отдельные и 5–10 километров не в состоянии пройти. Пока не поздно, нужно менять их на крепких отставников Российской армии. А если, допустим, застали колонну в пути в открытом поле ливень или пурга, куда деваться 500 или 1000 человек? Как быть с личными вещами? Будет ли нумерация или какойто иной учет граждан? Как предполагается организовать питание колонн? Кто будет сопровождать прохождение? Как будет решаться вопрос с умершими в пути? Надо заметить, планировщики эвакуационных мероприятий предусмотрели норму жилой площади на человека в безопасном районе в 2 квадратных метра, что, с одной стороны, побуждает к нехорошей аналогии, а с другой – и 2 метров может не быть. Идем дальше. На тысячу человек в больничной сети предусматривается 10 койкомест. Хорошо, койки и помещения, возможно, найдутся, а где взять врачей? С кадрами в медучреждениях большая напряженка. Производительность бань установлена в 7 мест на тысячу человек (в час, что ли?). Тоже нереализуемо, если исходить из состояния банного хозяйства в районных и региональных центрах.
Думается, при возникновении чеголибо чрезвычайного народ вряд ли станет полагаться на устроителей колонн для пеших переходов и действовать по ГОСТу. Многие граждане рванут окольными путями на личных авто к себе на дачи или к родственникам в отдаленные деревни. Там гарантированно под рукой хотя бы вода и дрова. Ну а с кормежкой помогут огород и лес. Знаю людей в провинции, которые приготовились к чрезвычайным ситуациям. В том числе из расчета на своих городских родственников (московских, питерских, тверских и т.д.). У них припасены дровишки на дветри зимы. Само собой, в наличии горох, крупы, макароны, мука, тушенка, подсолнечное масло, соль, сахар. Плюс спички, свечи, батарейки для приемника, бензинкеросин, медикаменты, семена овощей для посадки. В подполах картошка, свекла, морковь, моченые яблоки. А также квашеная капуста, соленые грибочки, маринованные помидоры и огурцы. В укромном местечке на кухне связки лука и чеснока, мешочки с иванчаем, сушеными яблоками и белыми грибами. На случай мародерства, видимо, наготове дедовское или отцовское ружьишко с необходимым запасом патронов. Не исключено, доминирующей силой в мародерстве может стать оболваненная современной образовательной, культурной, информационной политикой, лишенная нравственных устоев молодежь. Особенно это проявится в крупных городах. Считаю, тема молодежного экстремизма, противодействия ему просится в повестку дня Совета безопасности России и повседневной деятельности ФСБ и МВД.
К слову, отдельные предусмотрительные москвичи уже перебазировались в наши края, хотя молодежь по ночам беснуется и здесь, для чего местная власть создает ей (словно бы специально) благоприятные условия. Коегде люди объединяются в маленькие негласные общины, обсуждают планы возможных действий. В общем, не сидят, смиренно сложа руки. Тем более что старики коечто рассказывают из предыдущего опыта.
Несколько лет назад, перед тем как взяться за написание романа «Не сошедшие с круга», я изучал обстановку первых месяцев войны в Калининской области и обнаружил немало фактов, позволяющих отчасти спрогнозировать поведение людей в чрезвычайной ситуации.
Основательница школы художественной гимнастики в Твери Лидия Васильевна Моргунова вспоминала: «Жили мы в доме комбината. Маме как стахановке дали в нем небольшую комнату. По соседству жила ответственная работница горисполкома. Мама увидела в окно, что она грузит в кузов автомашины свои вещи. Мы попросили: «Возьмите, пожалуйста, нас с собой». Не взяла. Молча загрузила в кузов свои огромные фикусы и кудато укатила. Эти фикусы я на всю жизнь запомнила – в кадушках, большие, раскидистые, словно деревья. После войны наша соседка опять занимала большую должность в городе. Опять ходила важная, как пуп земли. И сейчас таких начальников хватает. Может, их больше, чем тогда. Деньги людей испортили…»
Начальник Октябрьского райотдела НКВД старший лейтенант госбезопасности Котлов 13 сентября 1941 года докладывал: «…Ценности, находящиеся в торговозакупочных организациях в г. Западная Двина, полностью вывезены не были только лишь потому, что руководители этих организаций 31 августа 1941 г. из города и района сбежали». Вот еще одно донесение – о бардаке на оборонных работах: «Секретарь Медновского райкома Калистратов, являясь политическим руководителем, уехал со строительства домой и до сих пор не вернулся».
Были случаи трусости, паникерства со стороны работников правоохранительных органов, особистов. Бывший первый секретарь Погорельского райкома партии, командир партизанского отряда С.Г. Дороченков рассказывал: «Вечером 12 октября (1941 года. – В.К.) я пришел на дачу «Караси». Всего собралось 28 человек. И тут мы встретились с первым предательством: работники НКВД и милиции во главе с начальником райотдела НКВД Коноплевым и начальником райотдела милиции Цветковым под покровом ночи, пока другие спали, удрали на машине с лесного кордона и все, что было приготовлено для боя и жизни партизанского отряда в лесу, увезли с собой. Мало того, еще и оклеветали нас перед обкомом партии… В январе 1942 года, после освобождения части Погорельского района, Коноплев объявился опять. Я сообщил о его предательстве И.П. Бойцову (первому секретарю обкома партии. – В.К.), и тот приказал судить дезертира».
Перелистывая книгу комиссара Ленинского партизанского отряда И.С. Борисова «Покуда сердце бьется», нахожу упоминание о своем отце:
«Разговариваю с директором райпромкомбината Я.К. Кирилловым о текущих делах, о предстоящей эвакуации предприятия, о семье, а сами думаем об одном. И у него, чувствую, ответ уже готов. Одинединственный: другого быть не может.
– Ну а сам что думаешь делать?
– Как это что? – удивляется он. – Ясно дело: брать винтовку и бить гадов».
Таких было большинство. Но ведь были и другие. И.С. Борисов пишет:
«Случилось так, что несколько человек, накануне принявших присягу, не явились в отряд. Среди них был и руководящий партийный работник Маревич. Впервые в отряде было сказано презрительное слово: дезертир.
Мы понимали: надо разобраться, узнать причину, а потом судить. Но оброненное слово уже ходило по отряду. И на первое отрядное собрание люди сходились с твердым намерением строго осудить неявившихся.
– Вот тебе и Маревич!
– А ведь какой активный был, на собраниях всегда первым на трибуну вылезал.
– Умел поговорить!
– Выходит, пыль в глаза пускал».
Моя мама Анна Дмитриевна и мой старший брат 11летний Алексей в это время шли по селижаровскому тракту, под бомбежками, за подводой, на которую пришлось погрузить соседейстариков, их вещи. Мама рассказывала: «Гдето возле Селижарова нас, обессилевших, обогнала машина андреапольского райвоенкома, с ним ехало его семейство. Он отвел глаза в сторону, будто бы меня не знает…» Добавлю, что один из андреапольцев во время фашистсконемецкой оккупации занял наш дом со словами: «Яшка больше сюда никогда не вернется». Этот человек ошибся. Яков Кириллович Кириллов, мой отец, вернулся. 16 января 1942 года. И был в числе тех, кто водрузил на здании райкома партии красный флаг. После заседания бюро сразу же отправился восстанавливать разрушенный промкомбинат, директором которого вновь был назначен.
В те дни на территории клепочного завода расстреливали пособников немцев, при этом не всегда разбирались тщательно. Отец увидел у расстрельной стены пожилого механика, эстонца Ивана Керва. Перед тем, как немцы захватили Андреаполь, тот по приказу отца вывел из строя локомобиль. Оккупанты заставили Керва под угрозой расстрела семьи локомобиль восстановить. Отец сказал первому секретарю райкома партии Борисову: «Иван Семенович, Христа ради, нельзя Керва расстреливать! Некому будет давать электричество!» Просьба была учтена. Отец подбежал к Керву: «Иван Савельевич, пойдем на работу». Старик глуховат был, не понял поначалу, что к чему. И тогда отец потащил его волоком от расстрельной стены. Только за оцеплением Керв пришел в себя и, упав ничком на снег, разрыдался. Потомки Ивана Керва помнят эту историю.
А я другие слезы, отцовские, не могу забыть. В начале «святых» (по выражению гжи Н. Ельциной) 90х годов отец, уже немощный, беззвучно плакал, видя по телевизору, как приближенная к либеральноельциноидной власти дама слоновьими ножонками топтала красный символ советской победы. «Сволочь!» – только и произнес. Вскоре отца не стало. На каждое 9 мая я вывешиваю на доме бережно хранимый отцовский красный флаг с серпом и молотом. Както мне передали слова местной чиновницы: «И чего этот Кириллов выкаблучивается? Сейчас другое время, другой государственный символ». Невдомек даме, что я не выкаблучиваюсь, а храню память о поколении победителей, об отце.
Негативные факты поведения представителей власти в годы войны не имели широкого распространения. Сверху донизу были жесткая дисциплина, самоотверженность. Была твердая вера в идеалы социализма и во власть. Повторяю, большинство руководителей не жалели себя ради Победы. Но сейчас, когда идеология в России запрещена, и народ не понимает, куда его ведут, какая судьбина ему уготована, когда мы зачастую видим непрофессионализм, расхлябанность, бесконтрольность чиновников, их сосредоточенность на клановоличных, а не на государственных интересах, ситуация выглядит более чем тревожной.
Есть основания думать, что резвее всех побегут те, у кого под рукой личные самолетывертолеты и, конечно, солидные счета в зарубежных банках. «Эвакуируются» из «этой страны» на свои забугорные виллы вне предусмотренных ГОСТом колонн. У тех, кто помельче рангом, и у кого нет вилл и счетов за бугром, свои резоны. Не исключаю, часть из них потенциально готова к дезертирству, предательству. Им, помоему, все равно, кому служить. Белым, красным, зеленым, коричневым, звезднополосатым… Однако, как гласит народная мудрость, нет худа без добра. История России показывает: в чрезвычайное, смутное время из народной гущи возникают преданные Отечеству настоящие организаторы, способные повести за собой массы. Не по деньгам, не по клановым установкам и предпочтениям, не по воле враждебных России сил выходят они на первый план, а по силе своих нравственных убеждений.