Летом снег в горах рыхлый, грязно-розового цвета, как советская конфета «Сливочная помадка».
– Иди по моим следам. Ни полшага в сторону. Дистанция между нами – четыре метра, – учит меня гляциолог и руководитель группы Виктор Поповнин. Жду, пока он пройдет вперед по снежнику, нависающему над горной рекой. Мы пересекаем его посередине. По краям толща кусками обваливается в воду. Хруст такой, будто режут арбуз. Наступаю в следы «мягко, как котик», как советуют позади. За мной вереницей идут три человека.
– У меня студенты здесь привыкают ходить гуськом. Потом по университету так и ходят друг за другом, – смеется Поповнин.
Девять утра. Полчаса назад мы вышли из лагеря, чтобы подняться к вершине ледника. Снег тает, как в городе в апреле. Вечером мы вернемся уже другой дорогой, за день этот снежник почти исчезнет.
На Земле меняется климат. Ледники – один из индикаторов того, как именно и насколько быстро. За тем, что происходит с ледником Джанкуат, гляциологи из МГУ следят с 1967 года. Каждый год с июня по сентябрь они обходят его везде, где могут, чтобы понять в первую очередь, сколько снега на нем набралось, а сколько стаяло. Результаты пишут в журнал наблюдений, сравнивают с прошлыми годами. Еще на леднике работают метеорологи – они собирают данные с метеостанций в долине и на горе. Гидрологи изучают реку, куда стекает вода с Джанкуата. Сюда приезжают картографы, геоморфологи, исследователи лавин и селей.
Сам по себе Джанкуат не отличается от других кавказских ледников ничем. Более того, его выбрали для наблюдений, потому что он типичен. Как почти все остальные ледники на Центральном Кавказе, а их здесь больше тысячи. Выбор его можно сравнить с тем, как статистики пытаются нарисовать портрет среднестатистического рабочего, жителя Орла, школьного учителя, чтобы сделать выводы о группе людей.
Джанкуат особенно ценен для гляциологии, потому что ученые изучают его так долго и без перерывов. За 54 года здесь ни разу не прерывались наблюдения. Если пропустить, скажем, год-два, можно восполнить пробел расчетами, но ценность для науки немного снизится.
Гляциологическая станция МГУ на Джанкуате – единственная пережившая распад Советского Союза, не разорвавшая цепочку. Несколько раз это могло произойти. В 90-е деньги на работу не выделялись. В организации быта помощи тоже не было. Пример: в СССР каждый год станции выделяли вертолет, 55 часов на сезон. В мае он забрасывал сюда все нужное: от газовых баллонов и громоздких приборов до мешков с консервами. Без вертолета ученым пришлось носить на себе из цивилизации 50-килограммовые баллоны с газом. Это ущелье отрезано от цивилизации узкой тропой, где натянуты альпинистские веревки и ходить надо с некоторой сноровкой. Виктор Поповнин, возглавлявший отряд с конца 1970-х годов, после развала СССР, чтобы не прекращать измерения, за свой счет обустраивал базу, искал помощников и платил им сам.
– В августе на горе открытые трещины, надо ходить в связке. Я могу приехать сам и сидеть здесь. Но я же не могу один пойти по трещинам! Я чуть ли не на улице людей искал, просил: «Поехали со мной, я куплю билеты, всё, нужно только ходить на гору», – рассказывает он.
Так продолжалось два сезона. Потом появился фонд, финансирующий исследования. С тех пор и до прошлого года эта станция выигрывала гранты.
Поповнин – доцент кафедры гляциологии и криолитологии МГУ, защитил кандидатскую по Джанкуату. Ему 66 лет. Он возглавляет работы на леднике. В этом году ему приходится носить шерстяной пояс из-за больной спины. В группе он одет ярче всех: в красную куртку, салатовые штаны. Он напоминает одновременно стереотипного увлеченного ученого, какими их показывают в кино, и бывалого альпиниста. В его работе – и то и другое.
Вышло, что ледниками. В середине 70-х студентом впервые приехал на Джанкуат и с тех пор не пропустил ни одного года.
В 2011 году в Приэльбрусье объявили контртеррористическую операцию и закрыли все ущелья. Поповнин договорился, чтобы на ледник пропускали по три человека. По-хорошему, здесь нужна пара десятков человек. Но наблюдения не прервались.
В этом году в России поменялся фонд, который выдает гранты ученым. Этим летом все работают на леднике бесплатно. Прошлый грант закончился, новый из-за реформы группа не получила. Перелеты, проезд, организация лагеря – за личные деньги. В следующем году денег тоже не будет: заявку на грант надо было подать до 15 июня, не успели из-за сезона. Но за эти годы Поповнин собрал костяк из бывших студентов, которые берут отпуск на основной работе и приезжают поработать. Еще сюда едут на практику студенты геофака, которые воспринимают работы на леднике как приключение. С начала сезона в журнале экспедиции отметилось около 60 человек.
Почти все ледники в мире тают. Ледник Джанкуат тоже.
– В 1970-х его площадь была 3,2 квадратных километра. А сейчас – 2,6. Раньше в мае снег еще накапливался, а теперь мы видим, что уже начинается таяние, – рассказывает Поповнин.
Климат на планете всегда менялся. В доиндустриальную эпоху на него в первую очередь влияли циклы солнечной активности, предопределенные внутренними процессами на Солнце. Они приводят к колебаниям уровня солнечной радиации разной частоты и продолжительности. А таяние ледников связано не только с температурой, но и с солнечной радиацией. Со второй половины XIX века происходит глобальное потепление, которое, по основной теории, вызвано человеческой деятельностью. Люди сжигают много нефти, угля и прочих углеводородов, в результате чего в атмосферу выбрасываются газы: углекислый газ, метан и так далее. Это ведет к возникновению парникового эффекта, из-за чего растет глобальная средняя температура. Есть сторонники другого подхода. Они считают, что вклад человека в глобальное потепление второстепенный – после астрономического фактора.
Поповнин – сторонник второго подхода: человек не главная причина. Его студенты, с которыми мы говорили на эту тему, – тоже. Они в меньшинстве, в мировой науке эта теория непопулярна. С тем, что человеческая деятельность – главная причина глобального потепления, согласно большинство ученых.
На высоте 3200 метров – марсианские пейзажи. В наглухо черных альпинистских очках снег кажется еще розовее. У меня на лице десять слоев солнцезащитного крема. Штаны мокрые от снега насквозь. Перед тем как я приноровилась съезжать вниз на двух ногах, как на лыжах, или бегать огромными шагами, врезаясь пяткой в снег, дважды кубарем слетела по склону. Тишина вокруг, как в уральской заброшенной деревне. Только снежные булыжники иногда скользят вниз с легким шелестом.
Мы ходим по горе зигзагами. Через каждые 50–100 метров надо вбивать деревянные рейки, потом по ним смотрят, сколько снега или льда стаяло. Или вкручивать в снег длинные железные столбы – снегомеры, это нужно, чтобы смотреть, какой уровень снега до льда. Гляциология – тяжелый физический труд. В день ученые наматывают по 5–10 километров.
– Видишь эту кучу снега? – Афанасий Губанов, аспирант Поповнина, который возглавляет экспедицию в его отсутствие, показывает рукой на место в 100 метрах от нас. – Это вчера лавина сошла. Мы видели, как это началось, и немного засняли на телефон.
Мы идем по участку ледника, где в этом году никто не был. Поповнин разведывает нам дорогу на лыжах. На снегу много длинных тонких полос – так выдают себя трещины. Перешагивая через десятую полосу, мне надоедает повторять, что мне страшно. Ребята говорят, что снежные мосты сейчас крепкие, но все равно надо быть осторожными. Афанасий никогда не падал в трещину. «Много раз ногой попадал». Кирилл, гляциолог, который все дни ходит на ледник в пижамных штанах, рассказывает про большое падение. Поповнин «падал серьезно раз десять, а сколько раз ногой проваливался – не считал».
На Джанкуате есть Троллейбусная трещина, куда правда можно уронить троллейбус. Ниже мы прошли трещину Кильтицкого.
– В 70-е молодой альпинист пропал без вести. Его отец до своей смерти каждый год приезжал искать его, – рассказывает Поповнин. – Четыре года назад ледник отдал тело. Вернее, два – оказалось, альпинист ходил в связке с подругой.
Есть опасный участок, куда ученые не заходят. Не очень большой. Заслуга гляциологов Поповнина еще и в том, что им хватает навыков обходить почти всё.
Еще одна опасность – гроза в горах. Гляциологическая станция МГУ не первая на Джанкуате. В 1965 году исследования начали ученые из Харьковского института. В первом же сезоне из-за грозы погибла участница экспедиции. Разряд молнии попал в шпильку на волосах. На другом леднике начальник станции упал в трещину, исследования прекратили.
– Главная наша опасность – свихнуться от чувства собственной ненужности, – говорит Виктор Поповнин.
Гляциология – фундаментальная наука, а не прикладная. Это значит, исследования нужны не ради решения какой-то конкретной задачи, а ради создания теории. На эту теорию могут уже опираться те, кто делает прикладные решения. Пример: знать, что происходит с горными ледниками, нужно, чтобы понимать, сколько воды стечет в реки.
– Доля ледников в стоке Терека – от 20 до 40 процентов. В Кубани – где-то 20 процентов, – приводит примеры Поповнин. – Остальная масса воды – дожди, грунтовые воды, снеготаяние и так далее. Пока то, что здесь ледники тают, не проблема. В первое время, когда идет потепление, ледник тает интенсивнее, воды стекает больше. Насколько часто нужны данные гляциологов для прикладных задач? Важнее мерзлотоведение, там ученые работают в Арктике в нефтегазовой отрасли, в строительстве. В фундаментальной науке денег меньше. В инженерных проектах мы нужны редко.
У Поповнина зарплата 31 тысяча рублей, три машины.
– Все старые, 90-х годов, – говорит он. – Студенты, честно говоря, получают больше за счет стипендий и грантов для молодых специалистов. Я приезжаю в университет на своем «Москвиче», а там мои студенты выходят из каких-нибудь «Порше»: «О, добрый день! Сейчас у нас лекция? Бежим, бежим». Но я не думаю сильно о деньгах. И не думал, когда учился, «где побольше взять». Я всю жизнь хотел заниматься наукой и интересно жить. Тем более в советское время вопрос денег не стоял, мы жили достойно на зарплату. После выпуска я стал младшим научным сотрудником. У меня была зарплата 95 рублей. А сейчас те зарплаты, которые получает что младший, что старший научный сотрудник, что профессор, – по сравнению с любой уборщицей «Газпрома» это мизерные деньги.
Большинство гляциологов не находят применения. Каждый год выпускается менее десятка человек, но даже они не всегда нужны в таком количестве. Сейчас в лагере десять человек. Только один член экспедиции, кроме Поповнина, занимается исключительно гляциологией. Это Нелли Елагина. Она гляциолог в Институте географии Российской академии наук, который исследует другой кавказский ледник – Гарабаши.
Большинство сотрудников на кафедре криолитологии и гляциологии, где Поповнин – доцент, занимается не ледниками, а мерзлотоведением. Те, кто выбирает ледники и горы, руководствуются тем, что это не так скучно, интересно с точки зрения науки. Многие думают, что это пропитано романтикой. Еще когда ты выбираешь направление, не совсем понимаешь, чем придется заниматься.
Сначала Афанасий не собирался заниматься Джанкуатом, его бакалаврская работа посвящена ледникам в Средней Азии. Потом Поповнин, будучи его научным руководителем, взял его в грант и сделал старшим на станции.
– Кроме научных задач пришлось взять на себя весь быт. Нужно приезжать в мае и готовить базу. У нас в домиках голые стены. Ничего нет, ни электричества, ни душа, ни газа, стол стоит, и всё. Почти все, кто сюда приезжает, – настоящие или бывшие студенты. Они заезжают на неделю-две. Главное – работают на леднике, дежурят в лагере, но глобально бытом не занимаются, они едут побалдеть в горах, подружиться. А если никто не подготовит станцию, никто не приедет и работы могут запороться. В какой-то момент я начал чувствовать такую ответственность, что, кроме меня, никто не сделает.
Быт на гляциологической станции спартанский. Спать – в деревянных домиках на полу в спальниках, мыть посуду – в горной реке с температурой три-четыре градуса. У реки большой валун, который здесь называют 3G-камнем, это единственное место, где можно поймать сеть.
– На этом камне можно посмотреть почту, купить билеты на самолет и поступить в магистратуру, – перечисляет Виктор Поповнин.
Домики довольно новые, их сюда доставили на вертолете десять лет назад. В 2009 году всю базу разрушила лавина. Никто не пострадал, но сезон ученые провели в палатках.
У главного домика стоит мачта с красным флагом СССР. Ольга, жена Поповнина, шутит, что лагерь живет как при строительстве коммунизма. Все держится на энтузиазме и бесплатном труде добровольцев. Виктор Поповнин идеи коммунизма поддерживает. Поповнины вообще воплощение образа советской интеллигенции, у которой было принято ездить в альплагеря на Кавказе и ходить «тридцатку» к Черному морю.
История этой станции типичная для полевой науки в России. Ученых, которые едут куда-то в горы, в глушь, на дикие острова заниматься исследованиями за маленькие деньги, бесплатно, вопреки трудностям, много. Станция на Джанкуате пережила крах СССР и развал науки в современной России не по каким-то рациональным причинам, а потому, что есть ученые, которые любят это. Чаще истории с таким сюжетом встречаются про ученых советской школы.
– Станция выжила на энтузиазме Виктора Владимировича. И на энтузиазме других людей, – говорит Афанасий Губанов. – Но его воля – главная причина, почему мы не потеряли ряд наблюдений. Забросили бы этот ледник совсем…
