Об этом говорят и простые пользователи, и профессиональные политологи. И думается, эта, первая, реакция в общем-то отражает истину.
Несмотря на то, что официальная пропаганда стремится изобразить нынешнего президента неким брутальным политиком, склонным к резким и смелым решениям, его истинное политическое лицо иное. Путин вышел на большую политическую сцену как президент компромисса. Для политических и экономических элит это был компромисс между так называемыми либералами – осторожными олигархами 90-х, которые, в отличие от Березовского и Гусинского, готовы были подчиниться неким правилам, чтобы избежать «олигархической войны всех против всех» и силовиками – руководством бывших советских армий, МВД, спецслужб, в отличие от своих югославских коллег, предавших страну и партию ради возможности получить с руки ельцинской «семьи» деньги и собственность.
В федеральном ракурсе это был компромисс между центральной властью и теми регионами, которые набрали слишком много сил и ресурсов – политических, экономических, а кое-кто даже военных – в «лихие 90-е», когда федеральная власть была слаба и неустойчива и фактически никак не могла влиять на происходящее в суверенных субъектах. Причем речь не только о Кавказе или Татарстане, что естественным образом сразу приходит на ум (хотя самым главным достижением раннего Путина, сразу же расположившим к нему простые массы, стало окончание войны в Чечне и возвращение этой республики в российское пространство, пусть и при помощи компромисса с одним крылом бывших боевиков). Речь, например, и о Москве, которая чуть не стала почти независимым государством в государстве под руководством другой олигархической «семьи» – лужковской. Сейчас уже мало кто помнит, что «Единая Россия» – социально-политический фундамент власти Путина – родилась в результате слияния пропутинского движения «Единство» («Медведь») и блока «Отечество – вся Россия», который объединял региональных «тяжеловесов» – Лужкова, Шаймиева, Рахимова, Аушева – и именовался тогдашними острословами «Отечество минус вся Россия». Острословы были правы: многие участники этого блока олицетворяли собой националистические силы в регионах, и тот факт, что Путину удалось связать их договором, был также очевидной удачей его политики.
Далее, в плане международной политики это был компромисс между элитой новой России и Западом. Постсоветское российское буржуазное государство прошло сложный и противоречивый период становления, когда оно сталкивалось с серьезными вызовами – начиная с угрозы советского реванша, которая достигла своего пика в 1996 году, и кончая угрозой «парада сепаратизмов» и распада, которая заставила Кремль начать военно-полицейскую операцию на Кавказе в 1994-м. Поскольку в 90-е годы Россия находилась практически под внешним управлением, можно не сомневаться, что усилия ельцинского режима по стабилизации обстановки в стране и подавлению сепаратизма были всецело поддержаны Западом. Еще со времен перестройки Запад, и прежде всего США, страшно боялся югославского сценария в России, обладающей ядерным оружием. Публикации мемуаров американских дипломатов, тогда работавших в России, а также рассекреченных документов президентской библиотеки Джорджа Буша-старшего не оставляет сомнений в этом.
Видимо, тогда, в конце 90-х, западными кураторами Ельцина был выработан свод негласных правил, которые руководство России не должно было преступать, если не хотело потерять поддержку США и Евросоюза (к примеру, сейчас уже очевидно, что одним из главных правил было не посягать на территории других республик бывшего Союза). Вместе с тем к началу нулевых российское буржуазное государство действительно окрепло настолько, чтобы играть роль важного геополитического игрока евразийской полупериферии, и вашингтонско-брюссельский поводок был достаточно длинным, чтобы позволить ему это. Путин образца начала нулевых вполне устраивал и Запад, и сторонников сильной региональной державы в российском руководстве.
Наконец, в социальном ракурсе это был некий компромисс между властью и тем пассивным большинством простых россиян, которым не нравился либеральный разор и оголтелая антисоветчина по телевизору и которые, с другой стороны, вовсе не желали возращения советского социализма, потому что пусть немного, но кое-что (скажем, небольшой бизнес, домик в деревне, приватизацию госжилья, липовый вузовский диплом и прочее) получили, воспользовавшись неразберихой при новой власти. Кроме того, умеренный либеральный патриотизм нового руководства, казалось, сулил новые рабочие места и зарплаты работникам оборонного комплекса, силовых служб. Наконец, Путину удалось решить проблемы с перебоями выплат пенсий и зарплат, он пообещал массам невиданный рост благосостояния. Причем это были не просто обещания – отчасти они на короткий исторический срок стали оправдываться. На страну пролился ливень нефтедолларов, определенной долей которых власть, пусть и не слишком щедро, поделилась с народом. Казалось бы, совсем уже привыкшие к полунищете 90-х простые россияне стали набирать кредиты, прикупать автомобили и ширпотреб, брать квартиры в ипотеку. Все это сделало значительное их число сторонниками нового президента.
Итак, сила Путина, или, правильнее сказать, сила путинизма, состояла в том, что Владимир Путин олицетворял пусть временный и хрупкий, но всесторонний, системный компромисс внутри России и на международной арене. Путин устраивал олигархов Фридмана и Дерипаску, потому что был гарантом неприкосновенности их собственности и невозможности пересмотра итогов приватизации. Но Путин устраивал и дядю Васю из автосервиса, потому что путинское государство закрывало глаза на левые заработки и подарило ему трехкомнатную квартиру, в советские времена данную на правах арендуемой госсобственности. Путин устраивал Николая Карловича Сванидзе, потому что он в своих интервью публично осуждал Сталина и коммунистов, но Путин устраивал и пенсионера, переметнувшегося из КПРФ к единороссам, потому что… вернул мелодию советского гимна. Путин устраивал русских национал-патриотов из центра, потому что «вертикаль укрепляет», но Путин устраивал и Шаймиева с Рахимовым, потому что поначалу не особо лез в их республиканские дела. Путин устраивал читателя газеты «Завтра», потому что «такую речь в Мюнхене произнес», но Путин устраивал и Буша-младшего, потому что помог ему вторгнуться в Афганистан, пролоббировав учреждение американских военных баз в Средней Азии.
Это и есть ответ на мучивший всех тогда вопрос Who is mister Putin?, а также объяснение внутренних противоречий и курбетов политики Путина, который то пугал своих западных коллег неоимпериалистическими заявлениями, то отказывался от советских военных баз в стратегически важных для имперской политики регионах.
2. Разрушение
внутриэлитного компромисса
Но такого рода всеобщие компромиссы редко бывают долговечными. Уже на рубеже 2010-х годов «путинский консенсус» стал трещать по швам.
Сначала распался союз между либералами и силовиками, причем, судя по всему, из-за жадности силовиков, которые забирали себе все больше и больше, практически наложив лапу на главный ресурс – нефть и газ (начало этому процессу было положено, видимо, делом Ходорковского). Путин, который был поставлен Ельциным как арбитр, призванный беспристрастно разрешать проблемы, возникающие в отношениях враждующих политико-экономических кланов, очевидно, стал брать сторону родных ему силовиков и помогать их превращению в могущественных супермиллионеров. Обида либеральных кланов сразу же отразилась в сфере идеологии: в головах либеральной интеллигенции Путин стал ассоциироваться с «новым Сталиным», его режим стал именоваться авторитарным и даже кровавым, его стали обвинять в свертывании демократии и гражданских свобод (хотя, очевидно, Путин был не более антидемократичен, чем его предшественник Ельцин, который приказал расстрелять парламент и протащить Конституцию, которая превращала его в диктатора, стоящего над всеми тремя ветвями власти). Оставшиеся во власти либералы – так называемые системные либералы – все больше слабели и теряли политическое влияние, как показало президентство Медведева, в котором поначалу некоторые политологи увидели победу системных. Правда, по всем законам диалектики шел и обратный процесс: силовики становились всё либеральнее и в экономике под словеса о «патриотизме» и «возрождении державы» проводили гайдаровско-чубайсовскую политику. Компромисс окончательно треснул в 2012-м, и знаком этого стала так называемая «березовая революция». Вышедшая на улицы либеральная оппозиция открыто обвинила Путина в подавлении свобод и установлении диктатуры – серьезное обвинение, после которого целый ряд политиков и их режимов окончательно ушли в небытие при помощи «коллективного Запада».
Это могло означать только одно – олигархи, бывшие внутрироссийскими «кошельками» либеральной оппозиции (а это и системные, и несистемные, выжатые за границу олигархи из клана либералов), пришли к выводу, что договор с Путными и силовиками невозможен и что нужно искать возможность свергнуть их при помощи «международного сообщества». Компромисс внутри оставшейся от Ельцина элиты, породивший Путина как специфический политический феномен, распался.
3. Каков итог национальной
политики Путина
Политика Путина в национальном вопросе также в конце концов привела к разрушению временного союза между федеральной властью и руководителями ключевых проблемных регионов – прежде всего Дагестана, Татарстана, Башкортостана и Москвы (напомню, что именно его воплощала «Единая Россия», возникшая в результате объединения федералистского «Единства» и регионалистского «Отечество – вся Россия»). От Путина, конечно, ожидали укрепления федеральной вертикали, и оно было даже необходимо, потому что в 90-е годы некоторые из нацрегионов стояли на грани отделения от России (а Чечня фактически и отделилась). Понятно, что просто договор с лидерами нацэлит – ненадежное решение проблемы, и были нужны институциональные реформы. Но в среде экспертов, работавших на федерального президента, возобладали молодые да ранние западники-либералы, которые стали внушать президенту, что ни в одной стране Запада нет асимметричной федерации, что это эксперимент «безумцев-большевиков», что Россию нужно переформатировать и приблизить к унитарной модели, опирающейся на российский гражданский национализм. Короче говоря, как и в 90-е годы, победила точка зрения о необходимости копировать западные модели, невзирая на особенности России и исторический, в нашем случае советский, опыт (впрочем, это не помешало ни Путину, ни его экспертам советовать потом Украине учредить федерацию именно по этническому принципу). Началась кампания по «укрупнению регионов», ликвидации национальных автономий, причем первыми под ликвидацию попали малые народы, которые никак не могли себя защитить, не имея ни нужных для этого сил, ни лоббистов в центре. В течение 2003–2007 годов были ликвидированы 6 из 10 национальных округов РФ (Коми-Пермяцкий, Таймырский, Эвенкийский, Корякский, Усть-Ордынский Бурятский, Агинский-Бурятский). Все они были присоединены к близлежащим краям.
Однако попытки упразднить Ханты-Мансийский и Ямало-Ненецкий округа провалились; здесь Кремлю пришлось столкнуться с богатыми региональными элитами, в определенной мере контролирующими нефтегазовый ресурс. Уже на стадии обсуждения провалилась попытка присоединить Адыгею к Краснодарскому краю, власть испугалась резкой ответной реакции общественности в кавказской республике. О ликвидации национальных республик власти даже не пытались говорить, лишь санкционируя информационные вбросы через отдельных общественных деятелей и публицистов. Вместо этого Кремль попытался подчинить себе руководство в проблемных республиках и регионах, но достиг успеха только в Москве и в Башкирии. В Москве ему удалось сместить некогда могущественного Юрия Лужкова, а в Башкирии – Муртазу Рахимова. На место Лужкова пришел Сергей Собянин, а на место Рахимова – Рустэм Хамитов. Примечательно, что в Башкирии эта операция сопровождалась захватом крупных предприятий республики московскими компаниями. Так, опора власти Рахимова – нефтедобывающий и нефтеперерабатывающий комплекс – отошел после череды скандалов и «посадок» структуре близкого друга действующего президента Игоря Сечина. Это сильно подорвало веру в искренность слов об укреплении вертикали и о борьбе с местными ханчиками даже среди сторонников путинской «национализации» в республике. Оказалось, что за красивыми словами стоял банальный корыстный интерес. Не будучи в силах окончательно подавить национализм, Путин с его командой удовольствовались тем, что просто отдали республику на разграбление близким к президенту олигархам.
Однако в Татарии им не удалось даже этого: к власти там пришел ставленник клана Шаймиева Рустам Минниханов, и татарские националисты, чтобы показать свою силу, подчеркнуто отказались переименовывать президента республики в «главу», как это сделали, по приказу Кремля, руководители других республик.
Естественно, кампания по укрупнению и национализации не коснулась и не могла коснуться Чечни, которая у Путина на особом положении: клан Кадырова там имеет карт-бланш на полную власть в республике, а сама республика получает огромные финансовые вливания из центра. Это является объектом сильного раздражения со стороны как русских, так и нерусских националистов. Русские националисты еще в ходе «березовой революции»-2012 выбросили лозунг о лишении Чечни финансовых льгот, а возможно, и об отъединении ее от России. (Примечательно, что русские националисты в 2012 году выступили на стороне либералов и против Путина, лишь крымский консенсус привел некоторую их часть в гавань пропрезидентской политики, но, вероятно, этот союз не выдержит испытания временем.) Нерусские националисты же, которые никуда не делись и лишь притаились, сделали однозначный вывод, что с Путиным компромиссы невозможны. Максимальные выгоды при нем получает республика, отказавшаяся в 1992 году подписать федеральный договор и вышедшая из состава РФ, те же республики, нацэлиты которых пытались договориться, стали кандидатами на ликвидацию. И, увы, этот вывод логичен и совсем не в пользу Путина и укрепления Российского государства.
Кампания укрупнения регионов и разговоры о ликвидации нацреспублик прекратились при Медведеве. Национальная политика Путина, очевидно, провалилась, и власть сама это фактически признала созданием Федерального агентства по делам национальностей, без которого разрешить ком проблем, возникших после первого восьмилетия Путина, стало невозможно. Итогом национальной политики второго президента России стала непрекращающаяся военно-полицейская операция в Дагестане, превращение национальных элит в республиках в фактически открытых врагов Кремля, рост межнационального напряжения и этноксенофобии в больших городах, проблема мигрантов и проблема политического русского национализма, который уже сейчас дистанцируется от Путина, не простив ему слишком нерешительную политику по отношению к ДНР и ЛНР.
4. Разлад отношений
с Западом
Третий компромисс, на котором держалась власть Путина в первые, «романтические», годы его правления, когда почти все – от олигарха до рабочего оборонного завода, от крайнего либерала до рьяного национал-патриота, казалось бы, сомкнулись в поддержке нового президента, был, напомню, компромисс между Западом и элитой постсоветской России. Суть его состояла в том, что Запад не мешает руководству России бороться с сепаратизмом, укреплять государственную вертикаль, вести прагматическую экономическую политику на постсоветском пространстве (включая даже «газовые войны» с Украиной), но требует безоговорочной поддержки международной политики единственной сверхдержавы мира – США, полного отсутствия у России имперских реваншистских тенденций и сохранения границ, оставшихся от Советского Союза. Собственно, эти условия были поставлены и Ельцину, и совсем не случайно первый президент РФ в Беловежской Пуще так и не осмелился поднять вопрос о Крыме.
До поры до времени Путин исправно выполнял эти условия. Так, в 2001 году он ликвидировал бывшую советскую военную базу на Кубе, то же произошло и с базой во Вьетнаме. Путин поддержал поход Джорджа Буша-младшего «против мирового терроризма» и вторжение американцев в Афганистан, более того, он лоббировал открытие американских военных баз в Средней Азии, выступал за техническую помощь НАТО со стороны России. В 2007 году он подписал Федеральный закон о сотрудничестве с НАТО в рамках программы «Партнерство во имя мира».
Однако недовольство поведением Запада в определенных кругах российской элиты зрело. Представителям клана силовиков казалось, что поводок, на котором Запад держит постсоветскую Россию, уж слишком короток. Они, конечно, не помышляли о возрождении СССР, и официальная пропаганда прямо об этом говорила, но свою роль на полупериферии мирового капитализма они видели более значимой. Это нашло отражение в знаменитой «Мюнхенской речи» Путина в 2007 году и, конечно, в пятидневной войне против Грузии в 2008-м.
Перелом в отношении Запада к Путину произошел после этой самой войны, которую западные страны восприняли как вопиющее нарушение международного права. После этого начинается эра охлаждения между Западом и путинской Россией. Путин пытается играть на противоречиях между США и Евросоюзом, в 2010 году в статье в немецкой газете «Зюддойче цайтунг» он предлагает Европе общее экономическое пространство от Владивостока до Лиссабона. Ответом стало усиление критики Путина со стороны европейских и американских СМИ и официальных лиц. В 2012 году во время «березовой революции» несистемные либералы выбросили лозунг не просто отставки Путина, но и его судебного преследования. Путин, конечно, понимал, что при той степени влияния, которое имели США и Евросоюз в среде российских несистемных либералов, это было тождественно заявлению Запада о том, что Запад взял курс на свержение Владимира Путина. В 2013 году это становится ясно и по поведению официальных лиц: президент США Обама отменяет свой визит в Москву из-за скандала со Сноуденом и разногласий по Сирии и по ситуации с правами человека в России.
Многие политологи задавались вопросом: почему Путин пошел на присоединение Крыма к РФ и не ограничился «осетинским вариантом» – признанием независимого Крыма и размещением там наших войск и военных баз? Он ведь не мог не понимать, что Запад это расценит как еще более серьезное нарушение международного права, чем даже в случае с Грузией, и что последствия будут соответствующими. Думается, ответ состоит в том, что Путин еще в 2012 году понял: ему лично терять уже нечего, а присоединение Крыма – это шанс опереться на широкую поддержку народа и показать своему окружению, что он для него очень важен как обладатель большой электоральной базы, обеспечивающий стабильность ситуации в стране и, значит, стабильность действующего режима (поняв, что Запад отказался от него, он стал обоснованно опасаться предательства со стороны собственного олигархического окружения). В определенной мере это сработало, хотя факт остается фактом: третий компромисс – с элитами Запада, который был одной из важнейших опор власти Путина в начале нулевых, также уже давно в прошлом.
5. Пенсионная реформа
как конец последнего
компромисса
Последней опорой власти Путина оставался вплоть до лета 2018 года «электорат», своего рода негласный договор о мире между высшей властью в его лице и народом (вспомним, что уже с начала 90-х значительная часть народа была настроена к власти враждебно, и для этого режим и произвел смену президентов: «старого, плохого Ельцина» на «молодого, хорошего Путина»). Несмотря на провалы политики Путина последних лет, его популярность среди значительной части простых россиян не уменьшалась. Самый низкий уровень поддержки президента был в 2013 году, сразу же после «березовой революции» – 45%. Затем, после присоединения Крыма, он резко взмыл вверх до 85%, повторив рекорды 2000 и 2008 годов. Однако после череды экономических проблем и непопулярных решений – роста цен на бензин, поднятия НДС и, наконец, пенсионной реформы – рейтинг президента стал падать и в июне достиг почти 60%. Реакцией на позицию Путина по пенсионной реформе, скорее всего, станет новое падение рейтинга (очевидно, многие в народе ждали, что «добрый царь» отменит реформу).
Людей можно понять. Мало того, что с каждым годом уровень жизни народа снижается (а миллионеров становится все больше), на пике своей популярности, в нулевые, президент публично пообещал, что, пока он у власти, пенсионный возраст подниматься не будет, и вскоре нарушил свое слово. Особенно цинично все это выглядит на фоне цифр средней продолжительности жизни в России, которая выросла по сравнению с советскими временами всего лишь на три с половиной года, что бы там ни доказывали верные режиму «говорящие головы» из телевизора. Кивки на Запад также мало кого убеждают – там люди хоть и выходят на пенсию чуть позже, но и живут в среднем до 80 с лишним лет. Сам президент еще несколько лет назад совершенно справедливо замечал, что с такой продолжительностью жизни для многих российских мужчин выход на пенсию примерно совпадает с попаданием в «деревянный макинтош»…
К тому же с 2003 года государство отказалось от выплаты пенсий из бюджета, фактически это сбережения самих граждан, которые теперь им не будут выдавать еще 5 лет (кстати, не будем забывать, что и накопительные пенсии Путин «заморозил» еще в 2014 году). И все это на фоне высоких государственных пенсий госслужащих и отказа правительства повышать пенсионный возраст силовикам, в частности полицейским и росгвардейцам – опоре режима в его борьбе с народными протестами.
Власть долгое время пыталась разыгрывать интригу, доказывая, что Путин не наблюдает за ходом реформы. Конечно, никто этому не поверил, население только озлобилось. Голосование единоросского большинства Госдумы за законопроект о реформе, которую не поддерживают 90% населения, вызвало взрыв недовольства. Наконец, президент выступил по телевидению с прочувствованной речью. Смысл ее состоял в том, что страна под его руководством вышла из кризиса 90-х, достигла огромных успехов. С этим мало вязалось утверждение президента, что пенсионная система на грани разрушения, что если не повысить пенсионный возраст, то пенсии платить будет невозможно. Но спичрайтеры, писавшие президенту речь, рассчитывали не на логические аргументы, а на эмоциональное воздействие. Президент добрыми глазами смотрел на граждан, говорил задушевным голосом. О том, что погрязшие в роскоши чиновники Пенсионного фонда могут не беспокоиться, трогать их все равно нет смысла. О том, что олигархов и богатых он тоже не потревожит, они так и будут платить низкие налоги. Он немного пожалел женщин, скинул им несколько лет, но в целом был тверд: все расходы лягут на плечи простых, бедных людей. Они исправно десятилетиями платили деньги в Пенсионный фонд, а теперь государство недодаст каждому из них примерно по миллиону рублей (пенсию за 5 лет), чтобы выручить чиновников и олигархов (те полумеры, которыми президент попытался смягчить удар реформы, понятно, никого не удовлетворят). В конце речи Путин попросил отнестись к этому с пониманием. Звучало это как издевательство, и он сам это понимал: прятал глаза, мямлил, извинялся. Куда девался брутальный альфа-самец, которым восхищались все западные неофашисты (что почему-то было особым предметом гордости у дикторов официального телевидения)?
В этот день у телевизоров собралась почти вся страна. И большинству стало понятно: это не только закат планиды одного политического деятеля, это конец целой эпохи.
Заключение
Политолог Борис Кагарлицкий правильно заметил, что конец эпохи Путина вовсе не означает, что человек по фамилии Путин в самый ближайший срок покинет Кремль и утеряет власть. Нет, он может просидеть в Кремле еще 4, 5, 6 лет, его власть, опирающаяся на вездесущие спецслужбы, на МВД и Росгвардию, может еще долгие годы сдерживать народное недовольство и активность оппозиции. Речь о другом – что кончилась эра веры в доброго царя, который поднимает Россию с колен, радеет о народе, твердой рукой одергивает жадных олигархов, героически противостоит Западу из одной любви к Родине. Потому что, как подчеркивает политолог, исчезли условия, которые сделали возможным феномен путинизма.
Какой будет следующая эпоха – покажет время…
