Отдаешь голос на выборах тому, кому отдаешь, ну и терпи потом. А не нравится, как тебя обманывают, так думай наперед и не слушай циничных и хитрых пропагандистов от олигархии, кому главное – не делиться захваченным народным имуществом ни с кем, никогда и ни на йоту. Недаром В.И. Ленин и после Великого Октября напоминал: «Богатые и жулики, это – две стороны одной медали, это – два главные разряда паразитов, вскормленных капитализмом, это – главные враги социализма». Тем интереснее перечитывать сегодня ленинские размышления о творчестве и деяниях Толстого (1828–1910), чье 190-летие отмечается 9 сентября (28 августа) 2018 года, памятуя главный посыл из статьи «Лев Толстой, как зеркало русской революции»: «И если перед нами действительно великий художник, то некоторые хотя бы из существенных сторон революции он должен был отразить в своих произведениях».
Статья эта – первая из семи ленинских статей о Толстом, написанных в 1908–1911 годах, и, наверное, широкому читателю наиболее известная. Опубликованная 24(11) сентября 1908 года в газете «Пролетарий» по случаю 80-летия писателя, она сопоставляет имя «великого художника с революцией, которой он явно не понял, от которой он явно отстранился». Такое сопоставление Владимир Ильич обосновывает тем, что революция 1905–1907 годов – «явление чрезвычайно сложное». Особо актуальным видится ленинское наблюдение о лицемерии в оценках произведений Толстого и самой его фигуры пропагандистами как казенными, так и сугубо либеральными. Казенные разглагольствования и тогда и теперь отличаются примитивизмом – вчера говорили одно, потом другое, вчера травили, потом – согласно команде – принялись отыскивать «патриотизм». «Гораздо более утонченно, – замечает Ленин, – и потому гораздо более вредно и опасно лицемерие либеральное», что воочию наблюдается в наши дни в либеральных подходах ко всему, чего бы это ни касалось.
Если советское государство, согласно ленинской формуле, «сильно сознательностью масс», «оно сильно тогда, когда массы все знают, обо всем могут судить и идут на все сознательно», то государство антисоветское полностью зиждется на бесстыдном лицемерии. Да и могло ли быть иначе, когда создавалось оно лицемерами – Горбачевым и Яковлевым, Ельциным и Чубайсом и, как говорится, далее по списку. Лицемерие – вот главный принцип политики этого антисоветского государства в отношении народа, который оно вот уже почти тридцать лет пытается обманывать во всем и во вся, при этом еще и разглагольствуя о якобы заботе о нем. Трюк с повышением пенсионного возраста далеко не первый и не последний в череде ликвидации социальных достижений советской власти, при которой все мы могли рассчитывать на поддержку своего государства. Поэтому либералы и начали его разрушение, или, как они выражались, его демонтаж, под лозунгом горбачевского «нового мы¢шления», этой несусветной словесной глупости, ибо человеческое мышление не может быть ни старым, ни новым, а новыми могут быть лишь методы исследования объективной реальности, новые о ней представления. И хотя в нынешней России государственные чиновники, исповедующие либерализм, на словах дистанцируются от либералов оппозиционных, суть политики и тех и других не меняется: народ-де должен обслуживать верховную власть, а та будет решать, что и как нужно делать. В этом их общая слабость и подспудный страх перед народом.
Антагонистическая отдаленность власти от народных масс усиливается тем, что Россия была в последней трети ХIХ века страной крестьянской и патриархальной.
«Старые устои крестьянского хозяйства и крестьянской жизни, устои, действительно державшиеся в течение веков, пошли на слом с необыкновенной быстротой, – пишет Владимир Ильич. – И противоречия во взглядах Толстого надо оценивать не с точки зрения современного рабочего движения и современного социализма (такая оценка, разумеется, необходима, но она недостаточна), а с точки зрения того протеста против надвигающегося капитализма, разорения и обезземеления масс, который должен был быть порожден патриархальной русской деревней».
В России после контрреволюционного переворота 90-х годов эти родовые язвы капитализма тотчас же проявились и теперь достигли критического уровня. Эти язвы болезненно отражаются особенно на тех общественных слоях, которые принято называть «незащищенными», а таких «незащищенных» становится все больше и больше, и вот уже коренные сельские жители, издавна занимающиеся своим нелегким трудом, неуклонно приближаются в этом смысле к пенсионерам, учителям, безработным под гнетом новых налогов, поборов, притеснений.
Актуально звучит, требует более широкой интерпретации и следующий постулат ленинской статьи:
«Толстой велик, как выразитель тех идей и тех настроений, которые сложились у миллионов русского крестьянства ко времени наступления буржуазной революции в России. Толстой оригинален, ибо совокупность его взглядов, взятых как целое, выражает как раз особенности нашей революции, как крестьянской буржуазной революции. Противоречия во взглядах Толстого, с этой точки зрения, – действительное зеркало тех противоречивых условий, в которые поставлена была историческая деятельность крестьянства в нашей революции».
Нетрудно увидеть, что сопоставление подобных противоречий выявляет их сходство с проблемами, порожденными стремлением нынешних властей реставрировать прежние, «царские», порядки, и привносит в нашу жизнь схожие последствия, проанализированные Лениным на примере жизни и творчества великого писателя:
«С одной стороны, века крепостного гнета и десятилетия форсированного пореформенного разорения накопили горы ненависти, злобы и отчаянной решимости. Стремление смести до основания и казенную церковь, и помещиков, и помещичье правительство, уничтожить все старые формы и распорядки землевладения, расчистить землю, создать на месте полицейски-классового государства общежитие свободных и равноправных мелких крестьян, – это стремление красной нитью проходит через каждый исторический шаг крестьян в нашей революции, и несомненно, что идейное содержание писаний Толстого гораздо больше соответствует этому крестьянскому стремлению, чем отвлеченному «христианскому анархизму», как оценивают иногда «систему» его взглядов. С другой стороны – помещик, юродствующий во Христе».
«С одной стороны, – продолжает В.И. Ленин, – замечательно сильный, непосредственный и искренний протест против общественной лжи и фальши, – с другой стороны, «толстовец», т.е. истасканный, истеричный хлюпик, называемый русским интеллигентом, который, публично бия себя в грудь, говорит: «я скверный, я гадкий, но я занимаюсь нравственным самоусовершенствованием; я не кушаю больше мяса и питаюсь теперь рисовыми котлетками». С одной стороны, беспощадная критика капиталистической эксплуатации, разоблачение правительственных насилий, комедия суда и государственного управления, вскрытие всей глубины противоречий между ростом богатства и завоеваниями цивилизации и ростом нищеты, одичалости и мучений рабочих масс; с другой стороны, – юродивая проповедь «непротивления злу» насилием…»
Разве это не напоминает поведение либеральных деятелей сейчас?
***
Подавляющее большинство ныне живущих поколений России – это выходцы из крестьянства, сохранившие в той или иной степени крестьянский дух, крестьянские навыки, крестьянские привычки, возможно, не всегда и не всеми осознаваемые, но не переставшие существовать и в наше технически перенасыщенное время. Телевидение, мобильные телефоны, домашние компьютеры отнюдь не принизили уважение к «рукастому мужику», который может сделать своими руками то, что не под силу никакому роботу, тем паче при нынешней тяге к загородной жизни уже не как к отдыху, а как к важной части личной экономики. Но и здесь человек снова сталкивается с чиновничьей машиной, с ее бюрократией, что пытается урвать что-либо у любого появившегося на горизонте индивида. Отсюда и умножающиеся налоги, всякого рода поборы на строительство дорог, хотя на это отпускаются немалые бюджетные деньги, на общественный транспорт, хотя и тот финансируется достаточно, на ремонт и содержание школ, фельдшерских пунктов, магазинов, числящихся в кооперативном пользовании, хотя от кооперативов подчас и осталось-то только начальство с их зарплатой. Что это, если не наследие стародавних, «барских», времен, перенесенное в сегодняшний реставрированный капитализм!
Анализируя ситуацию периода первой русской – крестьянской и буржуазной – революции 1905–1907 годов, В.И. Ленин вскрывает глубинные причины этой революции:
«…Крестьянство, стремясь к новым формам общежития, относилось очень бессознательно, патриархально, по-юродивому, к тому, каково должно быть это общежитие, какой борьбой надо завоевать себе свободу, какие руководители могут быть у него в этой борьбе, как относится к интересам крестьянской революции буржуазия и буржуазная интеллигенция, почему необходимо насильственное свержение царской власти для уничтожения помещичьего землевладения. Вся прошлая жизнь крестьянства научила его ненавидеть барина и чиновника, но не научила и не могла научить, где искать ответа на все эти вопросы. В нашей революции меньшая часть крестьянства действительно боролась, хоть сколько-нибудь организуясь для этой цели, и совсем небольшая часть поднималась с оружием в руках на истребление своих врагов, на уничтожение царских слуг и помещичьих защитников. Большая часть крестьянства плакала и молилась, резонерствовала и мечтала, писала прошения и посылала «ходателей», – совсем в духе Льва Николаевича Толстого!»
Последствия крестьянской наивности привели, по мысли Владимира Ильича, к тому, что
«…Как всегда бывает в таких случаях, толстовское воздержание от политики, толстовское отречение от политики, отсутствие интереса к ней и понимания ее, делали то, что за сознательным и революционным пролетариатом шло меньшинство, большинство же было добычей тех беспринципных, холуйских, буржуазных интеллигентов, которые… клянчили, торговались, примиряли, обещали примирить, – пока их не выгнали пинком солдатского сапога».
Ленинский вывод из этих наблюдений и логичных рассуждений суров, но зримо неизбежен: «Толстовские идеи, это – зеркало слабости, недостатков нашего крестьянского восстания, отражение мягкотелости патриархальной деревни и заскорузлой трусливости «хозяйственного мужичка», что вполне подтверждается фактами из дальнейшей истории нашей страны. Подпавшие под влияние партии эсеров вообще и левых в том числе, представители крестьянства использовались в качестве исполнителей террористических актов, что ни к чему полезному для революции не привело. Неслучайно большевики сразу же отказались от террора, осудили его, а после Октябрьской революции многие действия советских органов относительно своих как старых, так и новых врагов отличались поразительной мягкостью, что нынче замалчивается и в печати, и на телевизионных ток-шоу вроде «Красного проекта», внешне как будто бы объективном, а на деле все более обнаруживающем свою провластно ангажированную сущность.
А ведь почему бы не напомнить, как трижды – трижды! – выпускался на свободу под «честное слово» не воевать против советской власти генерал-майор, казачий атаман П. Краснов. Революционный трибунал печати несколько раз выносил «замечание» за антисоветскую деятельность правоэсеровской газете «Дело народа». Всячески вуалируются и искажаются истинные факты относительно решения эсеро-анархистского Уралсовета о расстреле бывшего императора Николая II и членов его семьи. Обвиняется голословно в этом «большевистская власть», хоть давно доказано, что ряд членов того совета вступили в партию большевиков после трагических событий в Ипатьевском доме Екатеринбурга, заведомо пытаясь снять личную ответственность за содеянное. Распространяются слухи о преследовании и чуть ли не убийстве инженера Ипатьева, владельца дома, тогда как он преспокойно выехал за границу, благополучно проживал в Праге вместе с другими эмигрантами, умер в почтенном возрасте и похоронен на тамошнем Ольшанском кладбище, в чем убеждаются российские туристы и по сей день.
***
В статье «Л.Н. Толстой» (1910), по сути, некрологе, Ленин делает добавление, что писатель «выступил, как великий художник, еще при крепостном праве», имея в виду его литературный дебют с повестью «Детство» в «Современнике» (9-я книжка за 1852 год), редактировавшемся Н.А. Некрасовым.
«В ряде гениальных произведений, которые он дал в течение своей более чем полувековой литературной деятельности, он рисовал преимущественно старую, дореволюционную Россию, оставшуюся и после 1861 года в полукрепостничестве, Россию деревенскую, Россию помещика и крестьянина, – продолжает он. – Рисуя эту полосу в исторической жизни России, Л. Толстой сумел поставить в своих работах столько великих вопросов, сумел подняться до такой художественной силы, что его произведения заняли одно из первых мест в мировой художественной литературе». Отсюда следует и важнейший ленинский вывод: «Эпоха подготовки революции в одной из стран, придавленных крепостниками, выступила, благодаря гениальному освещению Толстого, как шаг вперед в художественном развитии всего человечества».
Сделав оговорку о том, что Толстой-художник был в тогдашнюю пору «известен ничтожному меньшинству даже в России», Ленин пишет о необходимости устранения этого недостатка путем борьбы «против такого общественного строя, который осудил миллионы и десятки миллионов на темноту, забитость, каторжный труд и нищету», для чего «нужен социалистический переворот». Вот и сегодня на повестке дня – «левый поворот». К такому повороту готовы новые и новые – и по возрасту, и по социальному положению – слои населения, поскольку за почти тридцатилетие привнесения в нашу действительность буржуазных принципов и норм «они научились опираться на каждом шагу своей жизни и своей борьбы на технические и социальные завоевания капитализма, научились сплачиваться в единую миллионную армию социалистических борцов, которые свергнут капитализм и создадут новое общество без нищеты народа, без эксплуатации человека человеком». Обратим внимание, что тогда многие считали эти ленинские слова из области некоего далекого будущего, но прошло всего семь лет, и в октябре 1917 года произошел «социалистический переворот». Поэтому и сегодняшний «левый поворот» наметился неотвратимо, и от каждого из нас зависит, насколько широким и действенным он будет, для чего напомним о небольшой статье Ленина из номера газеты «Социал-демократ» от 29(16) ноября 1910 года «Не начало ли поворота?», где говорится, как в обстановке революционного подъема кадетские депутаты любыми способами пытаются, точно единороссы сегодня, разъединить, обмануть трудящихся, дабы не допустить их похода против неправедной власти. «Первое же начало демократического подъема – начало кадетских гнусностей», – подытожил Владимир Ильич. Вслед за ним и мы можем тоже сказать: «Первое же начало решительного объединения людей против зарвавшихся в собственной неутолимой жадности либералов во власти с их людоедской пенсионной реформой, – и вот уже на всех телеканалах зазвучали лицемерные фразы о ее необходимости «для улучшения жизни народа», а иные церковные иерархи, включившиеся в этот хор, призывают уповать на Всевышнего и молиться…
***
В статье «Л.Н. Толстой и современное рабочее движение», напечатанной 28 ноября 1910 года в полулегальной газете московских большевиков «Наш путь», В.И. Ленин подчеркивает обстоятельство, важное для понимания и характеристики того варварского капитализма, что был тихой сапой реставрирован в 90-е годы:
«Л. Толстой начал свою литературную деятельность при существовании крепостного права, но уже в такое время, когда оно явно доживало последние дни. Главная деятельность Толстого падает на тот период русской истории, который лежит между двумя поворотными пунктами ее, между 1861 и 1905 годами. В течение этого периода следы крепостного права, прямые переживания его насквозь проникли собой всю хозяйственную (особенно деревенскую) и всю политическую жизнь страны. И в то же время именно этот период был периодом усиленного роста капитализма снизу и насаждения его сверху».
Если у нас наблюдался «рост капитализма снизу», то это было скорее желанием людей вернуть формы личной собственности, существовавшей в Советском государстве всегда, лишь ослабленной в ходе хрущевских экспериментов последнего периода, когда впопыхах запрещено было иметь крупный рогатый скот в пригородных крестьянских дворах. Никогда не преследовались, как лицемерно уверяют нас теперешние «политологи», частные лица, которые занимались пошивом верхней одежды, обуви, головных уборов, ремонтом домашней мебели, частнопрактикующие врачи. Приехав из Свердловска поступать в Ленинградский университет и едва вступив со ступеней Московского вокзала на Невский проспект, я с любопытством читал на стенах домов солидные мраморные таблички о врачевании болезней, в том числе и неблагозвучных, свидетельствующие о решительной борьбе советской власти с проституцией, при царском режиме, как писали И.И. Панаев, А.Ф. Кони, А.И. Куприн в «Яме», процветавшей неподалеку, в районе Рождественских улиц. К 1940 году она была сведена до минимума, а улицы переименованы в Советские, чтобы забыть и это позорное явление, но нынешние власти вдруг вознамерились вернуть прежние названия, словно мало им круглосуточных «салонов красоты», против чего решительно выступили питерские коммунисты, хоть и не найдя пока у властей поддержки. Однако не будем отчаиваться. «Отчаяние, – замечает Ленин в этой статье, – свойственно тем, кто не понимает причин зла, не видит выхода, не способен бороться».
Характерное свойство ленинского письма – выдвигая новый тезис обволакивать его высказанными ранее мыслями, но с новыми подробностями и уточнениями – в статье «Толстой и пролетарская борьба» («Рабочая газета», 31(18) декабря 1910 года) проявляется, несмотря на небольшой размер, в достаточной степени и с итоговым обобщением о поисках массами той «лучшей жизни», какую они сами себе представляют: «Великое народное море, взволновавшееся до самых глубин, со всеми своими сторонами отразилось в учении Толстого». И далее вывод:
«Изучая художественные произведения Льва Толстого, русский рабочий класс узнает лучше своих врагов, а разбираясь в у ч е н и и Толстого, весь русский рабочий народ должен будет понять, в чем заключалась его собственная слабость, не позволившая ему довести до конца дело своего освобождения. Это нужно понять, чтобы идти вперед».
А в статье «Герои «оговорочки» («Мысль», декабрь 1910 года) Ленин, разоблачая либералов, восхваляющих «всего» Толстого, включая и все его ошибки и заблуждения, заключает:
«Задача дня – копать, хотя бы при самых тяжелых условиях, руду, добывать железо, отливать сталь марксистского миросозерцания и надстроек, сему миросозерцанию соответствующих». Тут тоже просматривается урок сегодняшним коммунистам – уметь видеть за разнообразными рассуждениями либералов общую их мыслительную «слякоть», из коей им никак не выбраться, ибо «основные манеры декламации, свойственные либерально-буржуазной публицистике» были, есть и неизменно будут «чистейшим, законченнейшим воплощением общечеловеческого начала – начала празднословия».
Последняя статья В.И. Ленина «Л.Н. Толстой и его эпоха», напечатанная 22 января 1911 года в Петербурге в легальной большевистской газете «Звезда», некоторым образом подводит общую линию под всем толстовским циклом, сводя воедино его содержание.
«Эпоха, к которой принадлежит Л. Толстой и которая замечательно рельефно отразилась как в его гениальных художественных произведениях, так и в его учении, есть эпоха после 1861 и до 1905 года, – напоминает Владимир Ильич. – Правда, литературная деятельность Толстого началась раньше и окончилась позже, чем начался и окончился этот период, но Л. Толстой вполне сложился, как художник и как мыслитель, именно в этот период, переходный характер которого породил в с е отличительные черты и произведений Толстого и «толстовщины».
О фразе К. Левина в романе «Анна Каренина» – «У нас теперь все это переворотилось и только укладывается» – Ленин говорит как об очень «меткой характеристике периода 1861–1905 годов», периода формирования в России буржуазного строя. Но для Толстого «определенная, конкретно-историческая постановка вопроса есть нечто совершенно чуждое», «он допускает только точку зрения «вечных» начал нравственности, вечных истин религии, не сознавая того, что эта точка зрения есть лишь идеологическое отражение старого («переворотившегося») строя, строя крепостного, строя восточных народов».
На примерах рассказа «Люцерн» о драматической судьбе странствующего музыканта, повести «Крейцерова соната» и романа «Анна Каренина», о пагубности брака без любви, а также нескольких публицистических статей («Рабство нашего времени», «Воспитание и образование», «Прогресс и определение образования», сборник высказываний Толстого «О смысле жизни», составленный В. Чертковым), Владимир Ильич делает резюме, как обычно, на свой политэкономический лад.
«1905 год был началом конца «восточной» неподвижности, – четко акцентирует он. – Именно поэтому этот год принес с собой исторический конец всей той эпохе, которая могла и должна была породить учение Толстого – не как индивидуальное нечто, не как каприз или оригинальничанье, а как идеологию условий жизни, в которых действительно находились миллионы и миллионы в течение известного времени».
Далее следует то, что применимо к нашему сегодня, поскольку либералы тоже отмечают толстовский юбилей, но, конечно, по-своему:
«…Всякая попытка идеализации учения Толстого, оправдания или смягчения его «непротивленчества», его апелляций к «Духу», его призывов к «нравственному самоусовершенствованию», его доктрины «совести» и всеобщей «любви», его проповеди аскетизма и квиетизма (то есть отрицание человеческой активности. – Э.Ш.) и т.п. приносит самый непосредственный и самый глубокий вред».
Ведь как раз эти направления толстовского учения, часто без ссылок на него, развивают сегодняшние либералы, затуманивая, коверкая, отрицая марксизм и ленинизм с их классовым подходом к жизненным реалиям, ленинскую теорию отражения, что никуда не исчезло, что не оспорить никакими «размышлизмами» о наступлении «постиндустриального» периода в развитии человеческого общества, где якобы идет социально-нравственное примирение богатых и небогатых, когда «наверху» может оказаться любой, что убедительно опровергнуто новой волной кризиса с разорением множества средних и мелких предприятий.
***
Владимир Ильич Ленин хорошо знал русскую и мировую литературу, с детства читая книги из богатой домашней библиотеки Ульяновых. «Всех русских классиков мы прочли в средних классах гимназии, – вспоминала А.И. Ульянова-Елизарова. – Отец рано дал их нам в руки, и я считаю, что такое раннее чтение сильно расширило наш горизонт и воспитало наш литературный вкус». В.Л. Персиянинов, гимназический товарищ Ленина, писал: «Все почти вечера мы с ним проводили за чтением книг, больше беллетристики; читали «Анну Каренину» и другие произведения Л.Н. Толстого». У Ленина был написан реферат о Толстом, с которым он выступал в 1911–1912 годах за границей, однажды чтение его длилось свыше двух часов и слушалось с большим вниманием, свидетельствует ряд современников. Любопытно, что в 1908 году Владимир Ильич предложил литературоведу П.И. Лебедеву-Полянскому написать статью к 80-летнему юбилею Толстого, но отверг ее из-за вульгаризаторских подходов и трактовок. Сам ее автор вспоминает об этом так: «Ленин прочитал статью, задумался, иронически улыбнулся и сказал: «Да, сурово вы его, ничего не скажешь. Но ведь он, батенька, не просто публицист и теоретик, как мы грешные, а еще и художник, и такой художник, у которого не грех поучиться и нам – партийным литераторам. Не надо бы нам чинить над ним суд и расправу, а посерьезнее разобраться в сложных противоречиях созданных им произведений».
В личной библиотеке В.И. Ленина находились собрания сочинений Л.Н. Толсто-
го – 1912–1913 годов издания (полное), 1903-го, 1911–1912-го, а также «Война и мир» (1864–1869), «Восстановление ада» с приложением обвинительного акта Судебной палаты о редакторе «Ясной Поляны», поместившей это произведение» (без года), «Книга для чтения» (1921), «О Шекспире и о драме» (1907), «Педагогические статьи» (1911), «Ответ Синоду», который нелишне бы прочитать некоторым иерархам не столь далеких лет посвящения, примкнувшим к мирским антисоветчикам: «Я полюбил христианство более своей церкви, теперь же люблю истину более всего на свете».
А.М. Горький в очерке «В.И. Ленин» писал: «Как-то пришел к нему и – вижу: на столе лежит том «Войны и мира».
– Да, Толстой! Захотелось прочитать снова сцену охоты, да вот вспомнил, что надо написать товарищу. А читать – совершенно нет времени. Только сегодня ночью прочитал вашу книжку о Толстом («Воспоминания о Льве Николаевиче Толстом», Петроград, 1919 год, изд-во З.И. Гржебина. – Э.Ш.).
Улыбаясь, прижмурив глаза, он с наслаждением вытянулся в кресле и, понизив голос, быстро продолжал:
– Какая глыба, а? Какой матерый человечище! Вот это, батенька, художник… И – знаете, что еще изумительно? До этого графа подлинного мужика в литературе не было.
Потом, глядя на меня прищуренными глазками, спросил:
– Кого в Европе можно поставить рядом с ним?
Сам себе ответил:
– Некого.
И, потирая руки, засмеялся, довольный.
Я нередко подмечал в нем черту гордости Россией, русскими, русским искусством. Иногда эта черта казалась мне странно чуждой Ленину и даже наивной, но потом я научился слышать в ней отзвук глубоко скрытой, радостной любви к рабочему народу».
А вот в этом Ленин и Толстой едины. В дневнике периода обороны Севастополя в 1854–1855 годах Лев Николаевич писал: «Велика моральная сила русского народа. Много политических истин выйдет наружу и разовьется в нынешние трудные для России минуты. Чувство пылкой любви к отечеству, восставшее и вылившееся из несчастной России, оставит надолго следы в ней. Те люди, которые теперь жертвуют жизнью, будут гражданами России и не забудут своей жертвы. Они с большим достоинством и гордостью будут принимать участие в делах общественных, а энтузиазм, возбужденный войной, оставит навсегда в них характер самопожертвования и благородства». Пройдут годы и годы, и уже другой писатель из Толстых – Алексей Николаевич Толстой – о героизме русских людей в Великой Отечественной войне скажет: «Да, вот они, русские характеры! Кажется, прост человек, а придет суровая беда, в большом или в малом, и поднимется в нем великая сила – человеческая красота».
Эта великая моральная сила, эта человеческая красота, этот энтузиазм с твердым характером самопожертвования и благородства сохранились в нашем народе и поныне, чего так боятся власть имущие либералы. Поднять умело, целеустремленно, плодотворно эти силы – вот к чему стремятся сегодняшние коммунисты, хорошо зная, как говорил Лев Николаевич Толстой, что «сила правительства держится на невежестве народа, и оно знает это и потому всегда будет бороться против просвещения». А Владимир Ильич Ленин в 1919 году в речи на 2-м Всероссийском съезде учителей-интернационалистов говорил, что при Советской власти «знания и науки перестали быть делом привилегированных, перестали быть материалом, который укрепляет позицию богатых и эксплуататоров», и надо, чтобы они, знания и науки, «превратились бы в орудие освобождения трудящихся и эксплуатируемых». В нынешнем обществе, где небольшой круг богатеев противостоит быстро беднеющему остальному населению, такая задача вновь стоит на повестке дня и стоит с не меньшей значимостью.
Лев Николаевич Толстой скончался 20(7) ноября 1910 года. А 18 декабря 1910 года в «Рабочей газете» В.И. Ленин в статье «Начало демонстраций» писал:
«Смерть Льва Толстого вызывает – впервые после долгого перерыва – уличные демонстрации с участием преимущественно студенчества, но отчасти также и рабочих… Пролетариат начал. Демократическая молодежь продолжает. Русский народ просыпается к новой борьбе, идет навстречу новой революции».
Будем же всегда помнить ленинские предвидения и делать по размышлению собственные выводы.
