Поэт Борис Слуцкий называл Илью Эренбурга «почти счастливым человеком». «Он жил, как хотел (почти), – писал Слуцкий, – Делал, что хотел (почти). Писал, что хотел (почти). Говорил – это уже без «почти», – что хотел. Сделал и написал очень много. КПД его, по нынешним литературным временам, очень велик».
Но думается, что и счастливым Эренбург был тоже без «почти». Потому что, по его собственному признанию, «человеку, если он не находится в состоянии богатого и всесильного борова, свойственно связывать личное счастье со счастьем соседей, всего народа, с человечеством. Это не риторика, а естественное чувство человека, не заплывшего жиром и не ослепленного манией своего величия…» Имея в виду, что Эренбург постоянно находился на передовой борьбы за чье-нибудь счастье, можно не сомневаться, что и сам он был человеком счастливым. Кроме того, он был, вероятно, необыкновенно удачливым человеком. Он мог себе позволить жить подолгу в Париже, когда даже выехать из СССР было не так уж просто. Его обошли стороной репрессии, и, будучи космополитом в самом нейтральном смысле этого слова, он несколько раз удостаивался Сталинской премии.
Как писатель Эренбург пережил несколько взлетов. Впервые он стал известен как поэт. Было это ещё в дореволюционной России, и первые же книги его стихов получили самые доброжелательные отзывы от «столпов» русской поэзии. Его заметил и выделил среди молодых поэтов сам Брюсов. А Гумилев о втором сборнике стихов написал, что «главное уже сделано: он знает, что такое стихи». Но это внимание мастеров, пожалуй, трудно назвать настоящим взлетом. Скорее можно говорить, что подающий надежды молодой поэт очень быстро вырос и стал одним из самых читаемых писателей своего времени. Настоящий взлет пришелся на 20-е годы, когда появился первый роман Ильи Эренбурга «Необычайные похождения Хулио Хуренито и его учеников». Предисловие к книге написал Н.И. Бухарин, отметивший, что «автор – не коммунист, он не очень шибко верит в грядущий порядок вещей и не особенно страстно его желает <…> но всё же книга от этого не перестает быть увлекательнейшей сатирой. Своеобразный нигилизм, точка зрения «великой провокации» позволяет автору показать ряд смешных и отвратительных сторон жизни при всех режимах».
Кстати, это именно Бухарин перед очередной поездкой Эренбурга во Францию посоветовал написать о Европе книгу позлее. Роман был написан в кратчайшие сроки. Однако далеко не все критики были согласны с Бухариным в оценке этого произведения. Роман ругали и за подражательность, и за фельетонность. Но по прошествии времени вдруг обнаружилось, что в романе автор проявил редкую прозорливость и, по сути, предсказал ряд событий и фактов середины XX века. Так или иначе, но в романе угадываются и фашизм, и атомная бомба, сброшенная американцами на Японию, и даже массовое истребление евреев.
В одиннадцатой главе романа, названной «Пророчество учителя о судьбах еврейского племени», Учитель сообщает ученикам: «В недалеком будущем состоятся торжественные сеансы уничтожения иудейского племени в Будапеште, Киеве, Яффе, Алжире и во многих иных местах. В программу войдут, кроме излюбленных уважаемой публикой традиционных погромов, также реставрирование в духе эпохи: сожжение иудеев, закапывание их живьем в землю, опрыскивание полей иудейской кровью и новые приемы, как то: «эвакуация», «очистка от подозрительных элементов» и пр., и пр. О месте и времени будет объявлено особо. Вход бесплатный».
Этой прозорливости до сих пор поражаются читатели Эренбурга, каждый раз по-разному объясняя совпадения и природу проницательности писателя. Стоит отметить, что подобные случаи не так уж редки: в произведениях литературы можно встретить пророчества и предсказания будущего. Впрочем, дело тут, конечно, не в даре ясновидения, а скорее в способности видеть и анализировать. Сложно не согласиться в этом смысле с писателем и драматургом Л.А. Жуховицким, определившим прозорливость Эренбурга как мощный ум и быструю реакцию, «позволявшие улавливать основные черты целых народов и предвидеть их развитие в будущем. В былые века за подобный дар сжигали на костре или объявляли сумасшедшим, как Чаадаева».
Но Эренбургу и тут повезло: его не сожгли и даже не объявили сумасшедшим. Несмотря на недовольство части критиков, роман был необыкновенно популярен: его читали и обсуждали, о нем спорили и говорили как на кухнях коммуналок, так и в высоких кабинетах.
q q q
Следующий взлет популярности Ильи Эренбурга пришелся на военные годы, когда он был корреспондентом «Красной Звезды», когда статьи его выходили и в «Правде», и в «Известиях». Публицистика Эренбурга, неистовая и бескомпромиссная, нашла самый широкий отклик. По свидетельству других военных корреспондентов, таких как Константин Симонов или Василий Гроссман, Эренбурга читали даже те, кто не читал ничего другого. Симонов вспоминал, что в одном партизанском отряде газеты после прочтения обычно использовались на раскурку. Кроме статей Ильи Григорьевича. Виктор Некрасов, воевавший в Сталинграде, писал, что статьи Эренбурга зачитывались буквально до дыр. Читали вслух, и бойцы слушали, не перебивая и, что самое главное, не засыпая. Дж. Б. Пристли называл Эренбурга лучшим из известных русских военных публицистов, характеризуя его стиль как «неистовое стаккато рубленых фраз, острый ум и презрение».
Можно было бы подумать, что военная публицистика устарела, став не более чем документом, свидетелем эпохи. Но, как и всякий талантливый писатель, ставший классиком, Эренбург остается современным. Даже в военной публицистике. Более того, статьи Эренбурга читать сегодня не просто интересно, а кое-кому и необходимо.
В обязательном порядке с публицистикой Эренбурга должен ознакомиться Николай Десятниченко, более известный в народе как Коля с Уренгоя. А равно и его подружки Ирина Кокорина и Валерия Агеева, и прочие Уренгойские печальники, оплакивающие невинно убиенных или дурно накормленных немецких солдат, которых нелегкая занесла аж под самый Сталинград. Наверное, с удивлением узнают Коля с Ирой, как без всякого приказа не желавшие воевать немецкие солдатики грабили, убивали, жгли. Как одна крестьянка рассказывала корреспонденту Илье Эренбургу: «Хвастали, что у них страна богатая. Нашел у моей сестры катушку ниток, а у меня кусок мыла. Мыло не душистое, простое. Всё равно обрадовался, посылку сделал – домой подарок мыло да нитки». Так вот, оказывается, зачем они приходили, голубчики! Не убивать – нет! Нитки с мылом тырить.
Но всё это цветочки по сравнению с письмами, найденными у тех самых невинно убиенных. Эренбург в «Красной Звезде» №172 от 24 июля 1942 г. приводит несколько цитат: «Некто Отто Эссман пишет лейтенанту Гельмуту Вейганду: «У нас здесь есть пленные русские. Эти типы пожирают дождевых червей на площадке аэродрома, они кидаются на помойное ведро. Я видел, как они ели сорную траву. И подумать, что это – люди…». Можно ли после этого упрекать Эренбурга в жестокости или кровожадности за его знаменитый призыв «Убей!»?.. После разговоров с крестьянами, после чтения писем бедных немецких солдат, совсем не хотевших воевать, такой страстный и нетерпимый к несправедливости человек, как Илья Эренбург не мог прийти к другому выводу, кроме как: «Отныне слово «немец» разряжает ружье». Наверняка испугались бы Коля с Ирой, узнав от Эренбурга, что «немцы не люди. <…> Если ты не убил за день хотя бы одного немца, твой день пропал».
А еще полезно почитать Эренбурга разным любителям «цивилизованной» и «культурной» Европы. То-то они возмутятся «клеветой» писателя на культурную нацию! Ведь как записал Илья Григорьевич со слов другой крестьянки, немцы окурки в избе сразу в печку бросали: «Показывает мне, что окурок в печку кидает, и задается: «Культур. Культур». А он, простите, при мне, при женщине, в избе оправлялся. Холодно, вот и не выходит». Или другие примеры: «Грязные они. Ноги вымыл, утерся, а потом морду – тем же полотенцем»; «Один ест, а другой сидит за столом и вшей бьет. Глядеть противно».
На удивление злободневными кажутся рассуждения Ильи Григорьевича о техническом прогрессе. Двигатель внутреннего сгорания, автомобиль и самолет – всё это чудесные изобретения человеческого гения. Но только в том случае, если служат они мирным целям. Если же инженерная мысль работает на поработителей и убийц, техника становится кошмаром.
q q q
Каждый раз, когда технический прогресс подходит к критической точке, человечество настораживается, пытаясь понять, кому и чему он будет служить. Вспоминается в этой связи рассказ М.М. Зощенко «Агитатор». Не шибко грамотному сторожу авиационной школы, отправившемуся в деревню в отпуск, поручили сагитировать мужичков скинуться на аэроплан. Но мужички не понимают, зачем нужны эти машины. И тогда агитатор в силу своего разумения объясняет, как лихо пропеллер может разрубить случайно попавшую в него лошадь. Отчего у слушателей складывается впечатление, будто аэропланы нужны, чтобы «лошадей крошить».
Современный человек не меньше, чем зощенковские мужички авиацией, напуган цифровизацией, потому что, с одной стороны, не понимает, что его ждет, а с другой, очень хорошо знает: тем, кто отвечает за прогресс в XXI в., доверять нельзя. Власть всё подчиняет своему обогащению. Значит, и цифровизация, скорее всего, принесет простым людям больше вреда, чем пользы. И как созвучны этому горькому предположению слова Ильи Эренбурга: «Машина может быть добром и злом <…> В руках бездушных и слепых себялюбцев машины стали орудием угнетения, и в середине прошлого столетия простодушные ткачи воевали против машин. Это было заблуждением. Машину не стоит наказывать: машина делает то, что ей приказывает человек».
Эренбург писал о подчинении машины гитлеровцам, обратившим ее в оружие уничтожения. Сегодня в мире нет официально фашистских режимов. Более того, идеология частенько попросту запрещена. Но точно так же, как и в середине XX в., жадность магнатов и палка фельдфебелей «сошлись на одном: человек не должен думать, человек должен работать и повиноваться». С тою лишь поправкой, что в XXI в. человеку, возможно, не придётся даже и работать. Останется только повиноваться.
Но страшно даже не это. Эренбург отмечал, что война, помимо горя и разрушений, это серьезное испытание для каждого человека, дающее людям мудрость. Так, Вторая мировая война преподнесла человечеству жестокий, но великий урок. Этот урок Эренбург определил как «реванш человека». Сердце не заменишь мотором (гаджетом), а выдержку – броней (цифрой). И война доказала торжество человеческого духа.
Современный мир всё ближе подходит к повсеместной замене человека технологиями, вытеснением из многих сфер жизни человеческого общения и участия. И неужели нужна еще одна сокрушительная война, чтобы сегодняшние «хозяева машин» наконец-то поняли, что без человека мир не будет существовать? Поняли и оставили бы всех в покое.
q q q
В перекличке Эренбурга с XXI в. находятся и вовсе неожиданные темы. Почему, задается он вопросом, покоривший Европу Гитлер выдохся в России? Почему остановил агрессора именно русский солдат? Нет односложного ответа на этот вопрос. Сошлись вместе и русское мужество, и выносливость бойцов, и богатства страны, и ее климат, ее просторы. Но «в эпоху моторов одно пространство не может спасти народ». Дело, помимо всего прочего, в особенностях советского патриотизма, в «кровной заинтересованности каждого гражданина в судьбе государства».
Говоря современным языком, советский солдат обладал национальной идентичностью, тем особенным чувством, при утрате которого гражданами, государство переживает кризис и может прекратить свое существование. Общее прошлое, общие ценности, общая ответственность за будущее – таковы черты национальной идентичности, необходимой для сохранения любого государства. Эта система поддерживает целостность общества, позволяет государству развиваться, делает понятной необходимость защищать страну от внешних врагов, как это было в 1941 г. В современной России можно видеть все признаки утраты национальной идентичности, следствием чего становятся и возмутительная коррупция, и сепаратистские фантазии, и стремление рядовых граждан покинуть свою страну, и раздробленность общества на группы, объединенные пестрыми, подчас враждебными друг другу идеями.
Запретив де-юре идеологию, власть де-факто запретила национальную идентичность или необходимое условие для существования государства. Судя по многим признакам, современная Россия не смогла бы противостоять такому врагу, как гитлеровская Германия.
Эренбург, описывая советских людей военных лет, описывает не что иное, как национальную идентичность, обращая внимание своих читателей на общее, что объединяет Архангельск и Ереван, Украину и Сибирь, русских и узбеков. И читая эти строки, видишь, как в прошлом остался не просто Советский Союз, в прошлом осталась колоссальная работа, проводившаяся ради укрепления государства, ради эффективного функционирования всех его институтов.
q q q
Современные утверждения о шельмовании советской историографией дореволюционной России – это по меньшей мере лукавство. Никакой период истории не отрицался. Напротив, история Государства Российского описывалась как единый и непрерывный процесс, развивающийся и меняющийся. Революция воспринималась как явление закономерное, обусловленное народными чаяниями. То есть история страны в сознании граждан не дробилась на правильную и неправильную, на преступную и праведную. Никто не зацикливался на числе невинно убиенных раскольников, на жертвах петровских реформ, на пострадавших от крепостного права и пр. Цареубийц не называли сатанистами и не навязывали массовое чувство стыда за своих предков. «Не отказываясь от идеалов будущего, – писал Эренбург, – мы научились черпать силы в прошлом. Мы осознали всё значение наследства, оставленного нам предками. Мы не хотим ни отрицать огульно прошлое, ни принимать его как нечто непогрешимое». А потому прошлое у народа оставалось общим, общими были ценности в настоящем и общими казались попечения о будущем. И несмотря ни на что, это было здоровое, жизнеспособное общество, готовое и к сопротивлению, и к развитию. Что и доказано делами и свершениями. В отличие, увы, от России сегодняшней.
Словно отвечая российским чиновникам, уверяющим, что России нужны не творцы, а потребители – всем этим грефам и фурсенкам, – Эренбург подчеркивает, что войну выиграли именно творцы, и «творческий дух помог им в страшные месяцы».
А как современно звучат обличения Эренбургом «двойных стандартов» Запада! Как будто речь идет о сегодняшнем дне, когда уличные беспорядки в Киеве называются «революцией гидности», а бандиты, жгущие людей и открыто «зигующие» на улицах столицы, – мирными протестующими и борцами за свободу. Но стоит политическому спектаклю переместиться на улицы Вашингтона, как революция и борьба за свободу оказываются мятежом, а сами борцы – террористами. Даже русофобия в 40-е годы XX в. ничем не отличалась от нынешней. «Всё в русских возмущает этих господ», – подметил Эренбург. И дело не в коммунизме, как мы давно уже поняли. «Когда Красная Армия отступала, они кричали: «Нечего помогать обреченным!» Теперь, когда Красная Армия наступает, они кричат: «Это угроза Европе!» Когда московские куранты исполняли «Интернационал», эти газеты протестовали: «Опасные интернационалисты!» Ознакомившись с новым гимном нашего государства, те же газеты завопили: «Опасные националисты!» В декабре они возмущались «русским централизмом»; в январе они ополчились на «советскую децентрализацию». Но разве так уж отличается виденное Эренбургом от того, что видим сегодня мы? Так что и кое-кому на Смоленской площади чтение его публицистики не повредило бы.
q q q
И, наконец, третий всплеск популярности Ильи Григорьевича Эренбурга пришелся на период «оттепели». Собственно, и само это слово вошло в обиход после появления одноименной его повести. В этот период он написал, возможно, главную свою книгу – цикл воспоминаний «Люди, годы, жизнь». Книга эта стала творческим итогом. Автор не просто рассказывал о пережитых событиях и встреченных людях. Это был подробный рассказ о беспрерывном жизненном поиске и находках, о заблуждениях и прозрениях. Это была история личной философии писателя и человека Ильи Эренбурга. И несмотря на сложную судьбу книги, популярность ее, особенно в интеллигентской среде, была просто исключительной.
В российской культуре XX в. Илья Эренбург – одна из самых интересных и сложных фигур. Человек настолько разносторонний, что нельзя сказать о нем только: писатель. Это он в 30-е годы вступился за художественные промыслы. Это он в годы борьбы с влиянием Запада писал о Пикассо, Фолкнере и Хемингуэе. Это он, в конце концов, был страстным борцом с фашизмом и любыми человеконенавистническими идеями. Отстаивая культуру, вступаясь за человека, он проявлял удивительные проницательность и прозорливость. Но несмотря на страшные предвидения, вера его в силу добра, в торжество человеческого духа оставалась незыблемой. К наследию Эренбурга, да и к самому писателю можно относиться по-разному. Упреков в его адрес уже высказано довольно. Но актуальность творчества Эренбурга в наши дни дает все основания думать, что в скором времени его ждет новый всплеск популярности. Насколько это, конечно, возможно в современной России.
