Несмотря на такую репутацию (все мы помним, с каким подозрением у нас в СССР относились к неомарксизму, который в свою очередь был гиперкритичен по отношению к идеологии и практике советского социализма) Грамши у нас повезло.
Главные его произведения были переведены и изданы (хотя и не без купюр), они были в свободном доступе в советских библиотеках, их можно было купить в «Академкниге». Возможно, здесь сыграла свою роль трагичность жизни Грамши: один из зачинателей Советов в Италии, знакомец Ленина, узник фашистской тюрьмы, потерявший там здоровье и умерший, не дожив до 50-летия…
Но может быть, именно в силу такого официозного полупризнания наша вольнолюбивая интеллигенция не очень-то жаловала и знала Грамши; она искала самиздатовских Маркузе и Адорно, но равнодушно проходила мимо полок с доступными всем «Тюремными тетрадями». И тем самым она лишила себя возможности осознать, что происходит с Советским Союзом, потому что во многом в трудах Грамши был ключ к пониманию кризиса социализма, перестройки и ее краха.
А вот враги социализма и советского строя, между прочим, внимательнейшим образом читали Грамши и делали свои выводы. Орудие, которое больной, измученный заключением итальянский коммунист готовил для разрушения капитализма и утверждения социалистического общества, враги обратили против социализма… Ирония истории! – по словам С.Г. Кара-Мурзы.
Я впервые узнал о Грамши из книг моего учителя в политической философии и публицистике, одного из ведущих публицистов левопатриотической оппозиции 1990–2000 гг. Сергея Георгиевича Кара-Мурзы. Современным молодым людям, вероятно, трудно понять, с каким чувством мы – молодые противники убивавшей нашу страну ельцинщины, открывали книги Кара-Мурзы. Эти книги были не просто обличением разрушителей, не просто критикой их политических действий. Эти книги были полны глубоких парадоксальных идей – о крестьянских, традиционалистских корнях советской цивилизации, о методиках манипуляции сознанием, которые применяли наши враги для разрушения СССР. А идеи были нам тогда очень нужны – разбитым, высмеиваемым защитникам советской цивилизации, все равно не отчаявшимся и верившим в ее возрождение!
Так чем же Грамши оказался столь актуальным для поколения россиян 1990-х?
2.
Тут мы должны вспомнить, что стало одним из главных предметов мучительных размышлений философа, оказавшегося в фашистских застенках и написавшего там «Тюремные тетради»? Он страдал от издевательств тюремщиков, от физической боли, от того, что ему не давали спать, его постоянно унижали… Но едва ли не больше он страдал от вопросов, которые постоянно воспаляли его мозг: «Почему победили Муссолини и фашисты? Почему в Италии не совершилась пролетарская революция?». Все экономические, да и политические условия для революции наличествовали. Италия, как и Россия, была отсталой, аграрной страной с бедным, вечно голодающим крестьянством. Первая мировая война в значительной мере разрушила ее хозяйство. Территориальные приобретения Италии оказались ничтожными и разочаровали общество (это хорошо бы знать тем, кто сегодня вздыхает: не дали, мол, большевики довоевать России и получить Босфор и Дарданеллы!). Самые лакомые куски, естественно, урвали ведущие державы Антанты – Англия, Франция.
С фронта вернулись обозленные мужчины, часто калеки, которые не могли найти себя в мирной жизни. Ко всему прочему разразилась эпидемия «испанского гриппа», которая убивала тысячами. Бушевала инфляция, обесценивавшая и без того ничтожные зарплаты.
И тогда поднялись рабочие индустриальных городов – Милана, Турина, Генуи. Итальянские социалисты стали резко леветь, полнились организации коммунистов (у истоков Компартии Италии и стоял Антонио Грамши). На предприятиях стали возникать фабрично-заводские Советы. По улицам городов маршировали сердитые пролетарии с красными флагами.
Многим, в том числе Грамши, казалось тогда, что еще немного и власть капитала рухнет, возникнет Итальянская республика Советов, красная, социалистическая Италия. Это казалось не только им, но и рабочим Германии, Франции… В Гимне Коминтерна на языке оригинала – родном языке Маркса и Энгельса – были такие слова:
In Russland, da siegten die Arbeiterwaffen!
Sie haben’s geschafft – und wir werden es schaffen!
В переводе на русский это значит: «в России оружие пролетариата одержало победу! Они смогли это сделать – и мы это сделаем!». Это было общее настроение членов Компартий и рабочих партий Европы начала 1920-х.
И всех их ждало разочарование… В Италии власть стала использовать против красных отряды новоявленного фашистского движения, которое создал бывший социалист, талантливый, но циничный политик Бенито Муссолини. Смесь национализма с псевдосоциалистической риторикой привлекала тех, у кого было неокрепшее политическое сознание, «каша в голове». Муссолини клял жадных капиталистов, безвольных либералов и тут же нападал на коммунистов, обвинял их в «работе на Москву», говорил о «тысячелетнем величии Италии»… В фашио – «фашистские дружины» шли бывшие фронтовики, люмпенизированные элементы, представители мелкой буржуазии и даже рабочие. Фашисты избивали вожаков Компартии, издевались над ними, натравливая молодчиков, а иногда в ход шли ножи… Власть попустительствовала беззаконию.
Дальнейшее известно. Фашисты укрепились, стали мощной силой, стали диктовать свои условия власти, а в 1922 году сами стали властью в стране. А в 1926 году фашистский трибунал приговорил Грамши к 20-летнему заключению в самой страшной тюрьме страны – на острове Устика. Грамши выйдет из заключения лишь в 1936, по амнистии в связи с плохим состоянием здоровья, но на свободе проживет лишь год.
3.
Так какой же ответ предложил Грамши на мучивший его вопрос? Ответ этот получил раскрытие в понятии «теория гегемонии».
Для того чтоб уяснить это, мы должны обратиться к одной идее политической философии Макиавелли (которого Грамши очень ценил, над идеями которого много размышлял на страницах своего тюремного трактата). Идея эта носит название «макиавеллистский кентавр». Суть ее такова: власть не может долго держаться на одних лишь штыках, на прямом насилии. Необходимым вторым условием существования любого режима является явное или неявное согласие подданных. Не обязательно они должны быть страстными поклонниками своих правителей, но считать власть хотя бы «лучшим из двух зол» они должны. Это, кстати, неплохо бы помнить тем близким к Кремлю кругам, которые делают ставку на гольное полицейское насилие и думают, что они смогут всех запугать и подавить протесты.
А согласие это формируется за счет идеологической обработки. Именно это Грамши называл гегемонией. Тут мы подходим к важной для марксизма проблеме соотношения базиса и надстройки. Среди марксистов Второго Интернационала сложилось упрощенное представление об их взаимосвязи – якобы базис полностью определяет все процессы в надстройке, а надстройка не может нести в себе никакой самостоятельной активности, никакой автономии. Ленин выступил против такого упрощения еще в своей ранней работе «Что делать?» (а надо сказать, что Грамши внимательно читал Ленина, опирался в своих поисках и на других мыслителей, в том числе и на итальянского гегельянца Бенедетто Кроче). Ленин, как известно, критиковал в «Что делать?» «экономистов», которые считали, что рабочие сами могут выработать социалистическое сознание. Ленин на личном опыте общения в рабочих кружках убедился: без помощи революционной интеллигенции рабочие не поднимаются выше экономических требований. Когда с ними говоришь о повышении зарплаты, они выражают крайнюю заинтересованность, когда ставишь вопросы о борьбе с самодержавием, они теряют интерес к «политике». Ленин писал: «Социал-демократического сознания у рабочих не могло быть. Оно могло быть принесено только извне. Учение… социализма выросло из тех философских, исторических, экономических теорий, которые разрабатывались образованными представителями имущих классов, интеллигенцией. Основатели современного научного социализма Маркс и Энгельс принадлежали и сами, по своему социальному положению, к буржуазной интеллигенции…»
Итак, социалистическая идеология разрабатывается революционной интеллигенцией, в среде которой есть даже выходцы и из чиновничества, и из буржуазии, и из дворянства (Маркс был сыном адвоката, Энгельс – сыном капиталиста, а Ленин – наследственным дворянином). Эта идеология овладевает рабочими и только тогда они становятся сознательными борцами за дело социализма.
Эти ленинские идеи развивает Грамши. Тема революционной интеллигенции, пропаганды и контрпропаганды, идеологической гегемонии – одна из важнейших для него.
Он показывает, что часть интеллигенции, перешедшей на сторону власти, буржуазии, занимается созданием охранительной идеологии, которая скрепляет общество, сглаживает классовые конфликты, объединяет людей в гражданское и национальное сообщество, внушает им, например, что неважно, кто ты – рабочий или капиталист, главное что ты – итальянец или француз. Идеологию Грамши назвал «цементом», скрепляющим общество. Идеология формирует «культурное ядро» – системы представлений и ценностей, которые делают общество устойчивым. В самой по себе устойчивости, конечно, ничего плохого нет, устойчивость буржуазного общества плоха тем, что под ней скрываются обман и несправедливость.
Идеология по Грамши – это не просто лозунги вроде «Решения съезда партии – в жизнь!», которые крепили на крышах многоэтажек в Советском Союзе (хотя и они, конечно, были одной из форм пропаганды). Идеология буржуазного общества проникает в умы под видом «научных оценок» в учебниках по экономике и истории, «модных словечек», брошенных радио- и телеведущими. Когда в колледже проводят тестирование, где есть вопрос: «Какая из форм хозяйства является наиболее эффективной – рыночная или плановая?» и предполагается, что «правильный ответ» – рыночная, то это идеологическая атака. Но скрыта она за внешней «научностью» и авторитетом педагога, так что ученики даже не понимают, что в их сознание вбросили идеологический крючок. Когда певец по телевизору все время называет Советский Союз «совком», а потом миллионы его поклонников это бездумно повторяют, то это тоже идеологический вброс. Именно такая идеология, не спрессованная в тезисы и определения, в «пятиминутки политинформаций», как это делали у нас, а как бы «растворенная в воздухе», в будничном общении, делает буржуазную пропаганду более проникновенной.
Фашисты переиграли коммунистов – сначала в Италии, потом в Германии – именно потому, что они умели так преподносить идеологию, что массы воспринимали ее без сопротивления. Эффектные факельные шествия в черных или коричневых рубашках, форма офицеров СС, гипнотические многочасовые речи фюрера и дуче, донесенные радио в каждый дом, псевдонациональные праздники на природе в фольклорных костюмах, с песнями и танцами – все это обеспечило фашизму и нацизму влиятельную театральность.
Грамши успел предложить орудие противодействия. Это – молекулярное воздействие. Это множество книг, газетных и журнальных статей, лекций, выступлений, а главное – прямой контакт с людьми, когда размонтируются и обезвреживаются буржуазные составляющие культурного ядра и тем самым уничтожается гегемония буржуазии. Это требует времени – даже многих лет, пока не произойдет переворота в головах людей, бесполезно твердить о экономическом и политическом перевороте. И для этого угнетенным классам нужна своя интеллигенция (о чем и говорил Ленин). А ей неоткуда взяться (в трущобах нет университетов и научных центров), кроме как из слоев буржуазии, откуда время от времени выходят честные люди, в самое сердце пораженные страданиями униженных и оскорбленных и посвятившие свою жизнь защите их, а не своего жрущего и врущего класса. Это и есть революционная или, как выражался Грамши, «органическая интеллигенция».
4.
Жизнь показала правоту Грамши. В своей «Манипуляции сознанием» Кара-Мурза прекрасно описал, что Советский Союз погубили не столько кризисные явления, сколько массовое разочарование в проповедниках развитого социализма и, конечно же, массовое предательство своей страны власть имущими. Конечно, кризис был – и экономический, и политический. Однако очень многие считали и считают, что вплоть до 1991 года у СССР был шанс сохраниться, модернизироваться, подобно Китаю, который тоже знал свою «перестройку» (вспомним площадь Тяньаньмэнь). Но в верхах сформировалась группировка, которая года с 1989 сознательно взяла курс на разрушение советского государства, создание класса необуржуазии и перераспределение общенародных ресурсов и благ. Эта группировка, которую возглавлял недоброй памяти Александр Яковлев, уделяла особое внимание пропаганде, она взяла под контроль телевидение, почти все крупные газеты и журналы (только «Советской России» удалось вырваться из-под этого удушающего зажима). В прессе печаталось только то, что высмеивало, принижало, шельмовало социализм, все остальное с порога отвергалось как выражение «антиперестроечных настроений». Кара-Мурза однажды рассказал, что он в конце 80-х стал понимать, что перестройка ведет страну к гибели, написал об этом статью и понес ее в газеты. Ее отказались печатать во всех крупных изданиях (хотя он был уже известным аналитиком и ранее печатался)! И это в то время, когда редакторы этих изданий не уставали кичиться, что теперь у нас, мол, свобода, гласность, и спасибо за это Яковлеву и Горбачеву! В те годы Сергей Кара-Мурза стал печататься в «Советской России» постоянно, чуть ли не из номера в номер.
А вспомните перестроечное ТВ – этих бесконечных «юмористов» вроде Хазанова, которые не уставали изгаляться над всем советским и социалистическим… Таким образом, только еще вылуплявшаяся необуржуазия уже получила гегемонию (на нее ведь трудились все – от народных артистов до доцентов провинциальных вузов!) и трудящееся большинство само без возражений отдало им и общественное богатство, и власть, и отказалось от социальных завоеваний, которые для них «вырвали» их деды в 1917. Просто массовое умопомешательство какое-то!
Кстати, Яковлев, безусловно, читал Грамши…
5.
Приведу еще один пример – более близкий нам по времени. К середине 90-х российский народ стал осознавать, что над ним произвели жестокий социальный эксперимент, предварительно одурманив его идеологической сивухой из «демократии» и «гласности». В стране стала шириться поддержка левого движения, сторонников социализма. Многотысячные демонстрации потрясали города (сейчас считается, что и 1–2 тысячи демонстрантов – это много, а тогда, в 90-е, было и по 200, и по 300 тысяч!). В 1996-м народ чуть было не выбил трон из-под Ельцина. Только невиданное напряжение всех пропагандистов режима (вспомните газету «Не дай Бог!») и иностранные деньги (помощников Чубайса даже поймали с коробкой из-под ксерокса, набитой долларами) спасли Ельцина от провала на выборах в 1996-м. А через несколько лет Госдума чуть не объявила Ельцину импичмент. В администрации президента поняли, что еще немного – и их уже ничто не спасет. Была придумана самоотставка первого президента и предложен преемник – офицер спецслужб, получивший выучку в мэрии Собчака. Он бодро повторял левые лозунги, осуждал геополитическую катастрофу разрушения СССР и бедственное положение народа. Выглядело это так, что «хитрый Штирлиц» внедрился в олигархат, чтоб «вернуть СССР». Люди снова, как в перестройку, были словно опьянены. А новая власть первым делом поставила под контроль федеральные каналы телевидения и достигла почти полной гегемонии. Это очередное умопомешательство продолжалось до 2018 года, когда власть, наконец, показала свое подлинное лицо в ходе пресловутой «пенсионной реформы». Тогда народ начал вновь прозревать и подниматься.
Тем более к тому времени гегемония, основанная на телевидении, стала рушиться. Пришли новые СМИ, интернет, соцсети, неподвластные АП. Кстати, гегемония всегда тесно связана с техническим прогрессом в области средств информации. Фашисты были первыми, кто стал использовать наработки психологов в пропаганде, кто обратил внимание на пропагандистский потенциал телевидения. В СССР хаос перестройки совпал с появлением персональных компьютеров и копировальной техники, позволявших бесконтрольно распространять печатную продукцию пропагандистского характера (до этого все пишущие машинки были на учете и самиздат был такой тонкой струйкой, что большого вреда не причинял).
Интернет позволил начать молекулярное воздействие, и началась революция в умах. Только воздействие это двоякое – не только со стороны левых сил, представителей простого народа, но и со стороны буржуазии, которая мечтает при помощи гнева народного лишь поменять одних олигархов на других. Идет борьба двух проектов гегемонии – гегемонии большинства и гегемонии меньшинства. И наша задача – сделать все, чтоб идеологией масс стала народная, левая идеология, чтоб установилась гегемония интересов народа.
И безусловно, подмогой нам будут труды итальянского марксиста, борца за народное дело, узника фашистских застенков Антонио Грамши, 130-летие которого мы отмечаем в эти зимние неспокойные дни.
