И нахлынули воспоминания из нашего военного детства…
Стояли знойные дни июля 1942 года. Наши войска оставили г. Ростов-на-Дону. Мы жили в районном поселке Целина Ростовской области.
Отец в первые же дни войны добровольцем ушел на фронт. Служил первые два года в саперной части – батальоне 1605. Затем – начальником санитарной службы в полевом эвакуационном пункте №99 37-й Армии Северо-Кавказского, Закавказского и Степного фронтов.
На руках мамы остались восемь детей и ее мать. Старшей сестре было 20 лет, младшей – всего три годика.
После взятия Ростова немецкие самолеты «Мессершмитты» ежедневно начали бомбить аэродром, который располагался у нас сразу за поселком.
Однажды взрывная волна докатилась до нашего дома – двери распахнулись, вылетели окна в прихожей и кухне… И как только утихла бомбежка, мы решили перебежать в окоп, который располагался у нас в огороде.
Старшие сестренка и брат взяли малышей на руки и цепочкой, под прикрытием сада, побежали туда.
Я с мамой и бабушкой оставался еще на пороге дома. Вдруг совсем неожиданно над нашим двором появился «Мессершмитт» – он летел низко, чуть не задевая верхушки деревьев и приглушив моторы.
Смеющийся летчик – в шлеме, в черных очках, наклонив голову, увидел бегущих детей и дал по ним пулеметную очередь. Пули легли в каких-то 10–15 см, взрывая землю, которая взметнулась столбиками вверх сантиметров на 40.
Видимо, не хватило угла разворота – дети бежали под левым крылом, а летчик сидел по правому борту.
Мама закричала детям: «Прижмитесь к сараю!»
Кроны деревьев скрыли их от обзора пилота.
Летчик дважды облетел огород, не переставая строчить из пулемета, а одна сестренка, Тонечка (было ей 7 лет), прижимаясь к дереву, кружила вокруг ствола. Пули, листья градом сыпались рядом…
К счастью, все остались живы. Это было чудо! Бабушка заявила: «Бог хранил!»
Единодушно решили: «Будем эвакуироваться!»
Быстро собрались. Взяли кое-что из своих вещичек, подперли двери лопатой – и большим семейным табором (9 человек) отправились в неизвестность.
Старшая сестра Надежда оставалась еще в Целине, чтобы у себя на работе – она работала в районной газете «Сталинец» – ликвидировать и спрятать важные документы до прихода немцев. Она должна была присоединиться к нам позже – в соседнем селе, но мы ее так и не дождались.
Она добровольно ушла с полевым госпиталем – эвакопункт №99 37-й Армии Северо-Кавказского фронта. С ним она прошла военными дорогами до конца войны, освобождая Северный Кавказ, Украину, Бессарабию, Румынию.
День Победы встретила в Болгарии. На фронте, в Северной Осетии, она встретилась с отцом. Его откомандировали в воинскую часть по месту службы дочери. И до конца войны они уже не разлучались.
Уже в мирное время она написала о военном времени в своих воспоминаниях «Ветка сирени», или «Сыновьям о войне».
***
…Только вышли за поселок, снова появился самолет-разведчик.
Кто-то крикнул: «Ложись на землю!»
И мы бросились в кювет вдоль шоссе.
«Мессершмитт» на бреющем полете стал строчить по бегущим людям, но, к счастью, из людей никто не пострадал – убило только чью-то корову…
В голове у меня проносились совсем не детские мысли: «Жаль, что нет ружья, и я не умею стрелять; можно было запросто сбить его из простого охотничьего ружья».
Когда прекратилась стрельба, мы пошли в сторону поселка Лопанка. Это километрах в двадцати от Целины.
В тридцатые годы наши родители работали в Лопанской неполной средней школе: папа, Крючков Федор Сазонтович, был директором школы; мама, Крючкова Александра Алексеевна, преподавала русский язык и литературу.
Добрались мы туда к вечеру и решили отдохнуть, переночевав в школе. Мама пошла за ключами к завхозу Шевченко Ивану Григорьевичу (они работали вместе в этой школе). Вскоре она вернулась с Иваном Григорьевичем, который забрал нас всех к себе домой и категорически заявил, что дальше идти опасно, никуда он нас не отпустит – немцы уже перекрыли дороги. Так мы оказались в гостеприимной семье Шевченко Ивана Григорьевича и его жены – «Леонтьевны».
Здесь произошла неожиданная встреча с нашим отцом. Его часть уходила этой дорогой. Он отправил в Целину записку и просил, чтобы мама с Юрой, нашим братом, постаралась быть в Лопанке рано утром 30 июля. Он уже знал, что мы всей семьей были там.
Чуть свет мама с Юрой вышли к мосту. Мама очень боялась, что не увидит папу, но вдруг она услышала оклик: «Шура!.» Из колонны выбежал папа, второпях споткнулся и упал на колени перед мамой…
Командир части дал папе увольнение на два часа повидаться с семьей, сказав: «Догонишь нас в Кручёной Балке, там мы остановимся на привал».
Отец за дни войны так изменился: похудел, почернел, поседел, что мы его сразу не узнали. Служил он в саперной части, они минировали дороги, мосты…
Бойцы успокаивали нас: «Мы скоро вернемся!»
Время встречи пролетело мгновенно, мы пошли провожать отца к мельнице – за селом. Знакомые говорили: «Оставайтесь, Федор Сазонтович!.» На что он решительно отвечал: «Нет! Я русский человек, я давал присягу защищать нашу Родину…»
Папу до Кручёной Балки пошел провожать Юра по маминой просьбе, чтоб знать, что папа разыскал свою часть. В части оставляли брата.
Но отец отправил сына со словами: «Это единственный мужчина в семье, матери нужен помощник». Юре было 15 лет.
Когда Юра возвращался, немцы уже заняли Лопанку и начали обстрел камышей. Мы сидели в окопе, пули летели через двор сплошным потоком. Обстрел продолжался часа полтора, он застал Юру в дороге, пришлось ему залечь в небольшом овражке.
Вдруг из-за мельницы выехала машина-полуторка и понеслась по направлению к Кручёной Балке. Немецкие зенитки тут же ударили по машине из-за речки: первый снаряд – недолет, второй – перелет, третий – прямое попадание, и машина взорвалась.
Когда закончилась стрельба, Юра пошел в село вдоль реки под прикрытием камышей. Вдруг он увидел бойца, который был тяжело ранен. Он наклонился над ним, и раненый прошептал: «Ты комсомолец?» «Нет, я пионер», – ответил Юра.
Боец продолжал: «Возьми Знамя у меня под гимнастеркой. Отдашь, когда наши вернутся».
Вспоминая это драматическое событие тех дней, Юра всю жизнь жалел о том, что не успел спросить имени бойца, который практически на смертном одре волновался о том, чтобы передать Знамя в надежные руки…
Боец пpoшептал: «Пить!»
Юра бросился за водой к реке, но когда вернулся, боец был уже мертв. Юра наломал камышей, прикрыл бойца, лицо закрыл пилоткой, взял Знамя – оно всё было в крови, лежало в холщовой, тоже окровавленной, сумке… Дошел до мельницы и спрятал его в цоколе фундамента, в отдушине. Эта предусмотрительность спасла ему жизнь, так как в селе он сразу попал в руки немецких солдат.
Его и еще нескольких мальчишек посадили в машину и под присмотром трех немецких солдат отправили на бахчу за арбузами. Сторож выбежал из шалаша и что-то крича, побежал к машине. Один из солдат вскинул автомат и выстрелил по бегущему старику. Сторож погиб на глазах у ребят…
Вот таких мужественных и самоотверженных людей воспитывал советский строй. Таких людей у нас были миллионы, они стеной вставали на защиту родного Отечества. Все верили, что «Враг будет разбит, Победа будет за нами!»
Этими словами, которые стали крылатыми, закончил свое Обращение к народу Иосиф Виссарионович Сталин.
Шли первые тревожные дни оккупации.
Рядом, у соседей, расположился большой отряд немецких солдат. Вели себя они бесцеремонно, по-хозяйски: ходили по домам, заглядывали во все углы и со словами «матка, яйка, масло, млеко» забирали корзины с яйцами, овощами, продуктами, переловили и перерезали всех кур…
А нас собралось в семье Шевченко 16 человек (12 из них дети младшего школьного и дошкольного возраста), и всех надо было чем-то кормить…
Юра на следующий день взял саперную лопату и пошел на место гибели бойца-знаменосца, чтобы захоронить, но не обнаружил его, видимо, немцы сбросили тело в реку.
Зашел на мельницу, взял Знамя, спрятал его под майкой и огородами вернулся домой.
Взрослые все были очень напуганы и взволнованы: немцы рядом! Обнаружат – расстреляют всех!
Юра спрятал Знамя в перекрытии окопа. Там оно хранилось все дни, пока мы были в селе.
Весь август мы прожили в Лопанке. А в сентябре решили на зиму возвращаться домой в Целину, но для этого надо было получить в комендатуре пропуск.
Пять дней мама, бабушка и я ходили за пропуском. Безрезультатно! Комендант нас не принимал, а без его подписи документ был недействителен.
Идем в очередной раз расстроенные, мама в слезах…
Вдруг навстречу нам черный лимузин, и в нем сидит немецкий офицер, а рядом с ним – переводчик.
Мы сошли в пыльную придорожную траву – тротуаров на сельской проселочной дороге не было.
Вдруг машина остановилась возле нас, и переводчик обратился к нам со словами: «Господин комендант спрашивает: почему плачут женщины?»
Мама объяснила ситуацию.
Переводчик что-то сказал офицеру. Тот достал визитку из кармана, расписался в ней и передал ее переводчику.
«Возвращайтесь в комендатуру, подайте визитку в окно. Вам выдадут пропуск», – сказал он нам.
Получив пропуск, мы быстро собрались в путь-дорогу. И тут встал вопрос: «Что делать со Знаменем? Как его пронести через КПП? (контрольно-пропускной пункт). Ведь если его обнаружат – это безоговорочный расстрел на месте. Оставлять его мы не могли» – для семьи Шевченко это тоже большой риск.
Решили этот вопрос мама, Юра и бабушка.
Окровавленную сумку со Знаменем положили в грязную мешковину, прикрутили ее грязной толстой веревкой к оси между колес ручной тачки. На тачку положили немного соломы, детское барахло, накрыли ковром, сверху посадили бабушку и малышей – Лёлечку и Лидочку (5 лет и 3 годика). Юра, мама и старшая сестра Капитолина катили тачку, а мы, еще трое (Тоня, Шура и я), шли рядом.
И вот мы пересекли мост. Навстречу от КПП к нам направились трое солдат, вооруженных до зубов – с автоматами и огромными овчарками. Подошли. Один из них стволом автомата толкнул бабушку, сидящую на тачке: «Матка! Вэк! Вэк!»
Мы помогли бабушке сойти, забрали детей, и он стал перетряхивать всё, что лежало на тачке. Штыком проколол всю ее площадь.
В это время другие взяли пропуск у мамы и рассматривали его очень тщательно. Видно, проверяли: не подделка ли…
Мы все молча смотрели на происходящее. Немцы не торопились нас отпускать. Пропуск вернули, а с дороги не уходили.
И тогда мама взяла тачку за ручку и решительно пошла прямо на солдата. Он попятился, даже удивленно посмотрел на маму и пропустил – отступил. Другие с овчарками стояли в метре от нас.
Что мы пережили за эти минуты осмотра, трудно передать! Я боялась, что собаки почуют кровь и полезут под тачку. Но всё обошлось для всех нас благополучно. И мы вернулись в Целину без приключений.
Но прежде чем идти в свой дом, Юра зашел к соседу за углом. Тот сказал, что в нашем доме разместились немцы. Идти домой со Знаменем было опасно, и он спрятал его сначала у соседей, а через пару дней забрал и спрятал его в подвале под домом, где оно и хранилось все семь месяцев оккупации.
Улучив удобный момент, когда немцев не было в доме, Юра принес Знамя домой и говорит мне: «Постой на стреме… Если появится кто подозрительный, дай мне сигнал. Я буду в подвале».
«Хорошо, Юра, я возьму скалку и буду прыгать. В случае опасности пропою «Кукушечку».
Мне было тогда всего 10 лет, но мы как-то сразу повзрослели, и нам уже доверяли серьезные дела и ответственные поручения.
К счастью, всё обошлось хорошо и спокойно. Никакой конспирации не потребовалось.
Когда вернулись наши, Юра достал Знамя. Мама его прополоскала в двух водах (вода была красной от крови), просушила и прогладила.
Знамя от времени пострадало, но на нем сохранилось слово «Стрелковый», Серп и Молот и две цифры. Первая цифра – то ли «3», то ли «5» (место прогнило – и нити высыпались), а второй цифрой было «7».
Юра с Евгением Николаевичем Тостановским (директором школы) передали его в штаб воинской части 28 и 51 Армии, освобождавшей совхоз «Целинский» и пос. Целину в январе 1943 года.
Принимая Знамя, командир штаба записал все данные о Юре и сказал, что он совершил подвиг, сохранив Знамя воинской части, и будет представлен к высокой правительственной награде.
Об этом Евгений Николаевич рассказал на бюро райкома комсомола, когда рекомендовал его в комсомол в 1943 году.
О дальнейшей судьбе Знамени мы ничего не знаем.
А представление к награде, видимо, затерялось.
