Однако, слушая песни тех лет, смотря фильмы и читая книги, которые были сняты и написаны в те годы, вглядываясь в лица молодежи 30-х на старых фотографиях, мы обнаруживаем иное… Мы видим ясные, почти счастливые лица, мы читаем о светлых мечтах, о стремлении к подвигам ради своей страны, ради идеалов социализма. И все это настолько искренне, настолько от души, что просто невозможно поверить, что перед нами лицемерие и пропаганда, как уверяют нас антисоветчики. Мы-то уж, на 31-м году после установления буржуазного режима, знаем, как выглядят лицемерие и пропаганда. И мы на собственном опыте убедились, что лицемерные прислужники властей не могут создать феерически талантливые «Волгу-Волгу» или «Большую жизнь», а способны лишь на выпуск натужного киноопуса «Утомленные солнцем» или совсем уж омерзительного «Штрафбата»…
Конечно, и в документах 30-х годов проскальзывают намеки на оборотную, темную сторону той эпохи, на репрессии и внутрипартийные расколы. Но извините, каждая эпоха имеет свой «скелет в шкафу». Шпицрутены и ссылки в Сибирь при Николае Первом не мешают нашим записным монархистам восхвалять «лучшего пруссака Европы»… И уж никому не приходит в голову утверждать, что эпоха Пушкина, «золотой век русской культуры», сводилась к одним лишь шпицрутенам и ссылкам…
То же самое касается 30-х, когда – давайте называть вещи своими именами – сформировалась советская цивилизация в ее классическом виде. До сих пор многое – от изображений русских князей в кино до формы зачетной книжки в вузе – заимствуется оттуда, из эпохи советской классики, несмотря на оголтелый антисоветизм нынешних «хозяев жизни» и их пропагандистской прислуги. Они, вероятно, даже не догадываются, что постоянно что-нибудь крадут у сталинской цивилизации…
Бесспорно, 30-е годы были годами серьезного глубочайшего переворота, по сути, сравнимого еще с одной революцией, хотя сталинские реформы и не принято так называть. В 1917 году произошло две революции. Первая, верхушечная, Февральская, свергла самодержавие и привела к власти либеральные партии, ставленников крупной проантантовской буржуазии. Вторая, глубинная, Октябрьская, «разворошила бурей быт», как сказал поэт Есенин, перевернула российское общество, привела к власти представителей беднейших слоев, во все времена унижаемых и угнетаемых «низов» и их защитников – партию революционеров-большевиков. Но только в сочинениях поэтов бывает так, что на следующий день после вооруженного переворота в Петрограде и провозглашении Советской власти «октябрь ветрами» дует «уже при социализме». В реальности в 20-е годы на территории бывшей империи существовало еще общество переходного типа, где невзирая на власть партии и Советов, сохранялось еще многое от «старой России». В деревнях господствовала та же патриархальная община, и неграмотные мужики с огромными бородами, как и до революции, пахали землю деревянными сохами. В городах бывшие царские профессора, чиновники, офицеры продолжали преподавать в вузах, оставаться на начальственных постах в наркоматах и в армии на правах «спецов», а бывшие жандармы и помещики влачили существование как «лишенцы». Вообще большая часть населения СССР 1920-х – это люди, которые выросли и сформировались при царском режиме, пусть даже некоторые из них и стали тогда революционерами и борцами с ним. Люди советские «по рождению», в 20-е были еще детьми.
В 30-е все изменилось. Коллективизация уничтожила патриархальное крестьянство и создала советское колхозное крестьянство. Изменился рабочий класс: механизация сельского хозяйства высвободила рабочие руки, парни и девушки из деревень устремились в города. Теперь большинство на заводах и фабриках составляли не старые рабочие дореволюционной выучки, помнившие капитализм и царя, а молодые комсомольцы, горожане в первом поколении, полные надежд и энергии. Культурная революция начала 30-х породила новую, советскую народную, трудовую интеллигенцию, которая в основном заменила в вузах старорежимных интеллигентов. «Партийные чистки» 30-х привели на смену «старой гвардии» партии новую поросль, партийную номенклатуру, сталинских наркомов с их командами. Ту самую, которая будет руководить стройками пятилетки, которая будет стоять у кормила власти в трудные годы войны и послевоенного восстановления. Соответствующие изменения произошли и в армии: поколение Георгия Жукова уже «наступало на пятки» командармам гражданской войны… Жукову и его погодкам, тем, кто в Первую мировую был рядовыми и унтер-офицерами, предстояло ковать победу над фашизмом…
В 30-е произошла без преувеличения «третья революция», проведенная сверху и без громких и пышных словес. СССР 1939 года очень сильно отличался от СССР 1922-го и даже 1925 года. Об этом на весь мир кричал в бессильной злости в своем эмигрантском убежище Троцкий, называвший Сталина «предателем революции», «внутренним контрреволюционером», «термидорианцем». Троцкий так и остался «человеком 20-х годов», он не понял, что новая эпоха несет с собой новые вызовы, что то, что он называл «термидором» и «внутренней контрреволюцией» – это углубление революции, это преодоление пережитков старого, это рост и укрепление молодой революционной государственности, это, наконец, синтез новой и старой России. В 30-е годы властно заявило о себе новое поколение – тех, кто родился незадолго до 1917 и после 1917-го, тех, для кого СССР был не революционным экспериментом, а Родиной, кроме которой никакой другой Родины у них не было… Поколения, которое не испытывало кровной, личностной ненависти к старым порядкам (которых оно не застало) и поэтому способное взять кое-что лучшее из старой России в свою новую жизнь – в социализм.
И своим вождем они выбрали из всей генерации старых революционеров-большевиков Иосифа Сталина. Именно так – они выбрали, а не он их, как любят заявлять сторонники эсэровской теории героя и толпы, лишь прикрывающиеся именем марксистов. Исторический деятель может что-либо сделать, если он выражает чаяния масс. Лион Фейхтвангер, приезжавший в СССР в 1937-м и лично общавшийся со Сталиным, писал, что советские массы выбрали Сталина, потому что он был такой же, как они – сын сапожника и прачки, поднятый до кремлевских высот революционной стихией, а не сладкоречивый интеллигент-эрудит, как Троцкий.
Народный вождь Сталин и новая советская молодежь – вот секрет успеха преобразований 1930-х, породивших советский социализм, ставший классическим.
Наконец, страна, переживая еще одну революцию, потребовала и новой конституции, которая закрепила бы достижения не только революции Ленина, но и революции Сталина, закрепила бы построение социализма. И эта конституция была принята в 1936 году. Она существенно отличалась от той конституции, с которой жил СССР с 1924 года. Обычно указывают на то, что в ней были провозглашены широкие демократические свободы, которые в тех условиях – в преддверии мировой войны, да еще и с фракционным расколом в партии – очень трудно было реализовать полностью. Современные антисоветчики даже упражняются в насмешках над «самой демократической» сталинской конституцией (хотя кому как не им знать, что даже официальное провозглашение правовых принципов в стране, которая долгое время страдала ультрареволюционным правовым нигилизмом, – это уже немало). Но я хотел бы сказать о другом. В предыдущей Конституции, от 1924 года, был раздел 1 – «Декларация об образовании Союза Советских Социалистических Республик». В нем помимо прочего говорилось о том, что «доступ в Союз открыт всем социалистическим советским республикам как существующим, так и имеющим возникнуть в будущем» и что союзное государство «послужит … решительным шагом по пути объединения трудящихся всех стран в Мировую Социалистическую Советскую Республику». Иначе говоря, в 20-е годы Советский Союз мыслился как своего рода ядро «земшарной федерации Советов», подобно тому как США – страна, собирающая со всего мира сторонников капитализма, мыслится как прообраз глобального капиталистического общества. В Конституции 1936 года этих слов уже не было. Статья 1 просто провозглашала: «Союз Советских Социалистических Республик есть социалистическое государство рабочих и крестьян», а из статьи 13, где перечислялись союзные республики, было понятно, что СССР, по крайней мере по территориям – преемник исторической «большой России». Зато в Конституции 1936 года появляется и статья о «защите Отечества» как «священном долге» каждого гражданина СССР (статья 133), и слово «Родина» в статье 131: «Каждый гражданин СССР обязан беречь и укреплять общественную, социалистическую собственность … как источник богатства и могущества Родины». В Конституции 1924 года ни Отечество, ни Родина не упоминались.
Конечно, СССР не отрекался от идей мировой победы социализма. Но теперь он официально позиционировал себя уже не как проект «красного глобализма», а как наследника, как продолжение исторической российской цивилизации. Конституция 1936 года закладывала юридическую базу для нового, советского, социалистического патриотизма.
Здесь нужно сделать специальное замечание. В ранней советской истории был период, когда слово «патриотизм» было чуть ли не ругательным! Несмотря на то, что еще Ленин в статьях времен гражданской войны писал о социалистическом Отчестве и социалистическом патриотизме, «горячие» молодые «леваки» 1920-х в раже отрицания «старого мира» предлагали отбросить и русскую, и мировую классику, и само понятие «Родины». Пушкина и Гете предполагалось заменить новой пролетарской и футуристической поэзией, а на место любви к Родине поставить служение классу-гегемону. Имя «Россия» ассоциировалось у них с чем-то архаичным, кондовым, устаревшим. Революционный поэт Яков Алтаузен (характерно, что он называл себя на американский манер Джеком) писал о Минине и Пожарском, памятник которым и после революции остался стоять на Красной площади:
Я предлагаю Минина расплавить,
Пожарского. Зачем им пьедестал?
Довольно нам двух лавочников славить,
Их за прилавками Октябрь застал,
Случайно им мы не свернули шею.
Я знаю, это было бы под стать.
Подумаешь, они «спасли Рассею»!
А, может, лучше было не спасать?
Радикалы 20-х годов соглашались с белыми эмигрантами в том, что это лишь те были «патриотами России» (вспомним, что белые еще в гражданскую, спекулируя на трудностях молодого советского государства и «позорном» Брестском мире, объявили себя «патриотами», «защитниками России от немцев» и т.д.). Молодым комсомольцам и коммунистам первых послереволюционных лет не хотелось зваться патриотами, вслед за деникинцами, присвоившими это звание (хотя какими «патриотами» были марионетки Антанты, известно, даже генерал Брусилов бежал от них и перешел в Красную армию!)…
Сталинская «третья революция» и здесь все изменила. В 1930-е годы происходит реабилитация деятелей русской культуры, и не только поэтов и писателей, но и политиков – князей, царей, императоров, причем тех, кто проходил раньше по разряду «реакционеров», как, например, Суворов, который действительно был убежденным монархистом и клерикалом и участвовал в подавлении восстания Пугачева. В 1940 году на экраны советских кинотеатров выходит фильм «Суворов», где граф Рымникский предстает в апологетическом свете – как защитник Отчества – России от неприятеля. А незадолго до этого на праздничном обеде 7 ноября 1937 года Сталин (по утверждению Георгия Димитрова, записавшего это в свой дневник) произносит немыслимые ранее слова: «Русские цари сделали много плохого. Они грабили и порабощали народ. …Но они сделали одно хорошее дело – сколотили огромное государство до Камчатки. Мы получили в наследство это государство. И впервые мы, большевики, сплотили и укрепили это государство как единое, неделимое государство не в интересах помещиков и капиталистов, а в пользу трудящихся, всех народов, составляющих это государство». Таким образом, «сталинская революция сверху» возвратила советских людей к наследию Ленина, провозглашавшего «социалистический патриотизм», писавшего в статье «О национальной гордости великороссов» о любви к России и о гордости за нее у представителей партии рабочего класса…
Это, конечно, был не прежний буржуазный патриотизм. Это был патриотизм граждан Страны Советов, готовых защищать не царя и помещиков, а свое родное народное государство…
Этот социалистический патриотизм прошел проверку в 40-е, вдохновляя советских людей – ту самую молодежь 30-х, у которой не было другой Родины, кроме Советского Союза, – на смертный бой с фашизмом. И поэт Алтаузен, в 20-е высмеивавший оборону «Рассеи», погиб за свою советскую Родину в 1942-м…
Такие они были – 30-е годы, вместившие в себя и индустриализацию, коллективизацию, и культурную революцию, и репрессии, и подвиги летчиков-полярников, и возвращение Пушкина в школьные учебники… И очень плохо, что сейчас сверху норовят не изучать и понимать эту эпоху, а поливать ее грязью. Ведь она была фокусом, без которого невозможно понять многое и в нашей современности.
