Главное международное событие конца января с.г. – это договоренность двух президентов (Путина и Байдена) о продлении на пять лет договора СНВ-3. Правда, хотелось бы услышать телефонный разговор президентов дословно, а не в трескучем изложении российских телепропагандистов. Но что есть, то и есть. Ничего в этом мире указанная договоренность не изменила, но позволила несколько расслабиться и подвигла на воспоминания и размышления. Что уже неплохо.
Страх перед атомным уничтожением давно превратился в фактор, в значительной степени определяющий политику, экономику, военную технику, человеческую психику. В целом же 75 вроде бы мирных для планеты Земля лет, как ни странно, привели к сильному повышению порога чувствительности мирового общественного мнения по отношению к обычной, то есть без использования ядерного оружия, войне. По сравнению с возможной ядерной реальная неядерная война стала казаться не очень-то страшной, не лучшим, но допустимым средством достижения политических целей.
Достаточно вспомнить преступную бомбардировку натовской авиацией Белграда. «Демократическая общественность» Запада ее постаралась не заметить, хотя натовские летчики сбрасывали на Белград неядерные бомбы с радиоактивной начинкой, от которой до сих пор страдают и умирают сербы. То есть совершили военное преступление, не понеся при том никакого наказания.
Как и в дни Второй мировой, «обычная» война остается наиболее вероятной прелюдией к ядерной.
Герника, Сталинград, Дрезден, Хиросима…
Год 1937-й. Идет гражданская война в Испании между республиканцами и фашистами генерала Франко, которым открыто помогает гитлеровская Германия. До поры до времени республиканцы не без успеха отражают фашистский натиск. Особенно стойко сражаются непокорные баски. Франко и Гитлер решают наказать басков. 26 апреля 1937 г. город басков Герника с населением около 15 тыс. жителей под массированным ударом немецкой авиации исчезает с лица земли вместе с большинством населения. Это был первый в истории случай тотального уничтожения целого города посредством воздушной бомбардировки. А сохранился он в истории в значительной мере благодаря картине Пабло Пикассо, отразившей ужас тотального уничтожения. Если бы не Пикассо, про Гернику едва ли бы кто-то уже и вспоминал.
Год 1942-й. 23 августа немецкие танки севернее Сталинграда выходят к Волге. В тот же день немецкая авиация обрушивает на Сталинград бомбовый удар неведомой дотоле силы. Вот что вспоминал один из очевидцев: «Зенитные батареи подавлены. Немцы методически сбрасывают то зажигательные, то тяжелые фугасные бомбы. Кромешный ад. Дым пожарищ застилает полуденное солнце. Взрывы страшной силы сотрясают воздух. Горят жилые кварталы, рушатся как карточные домики здания школ, превращенные в госпитали, культурно-бытовые учреждения. Отовсюду доносятся стоны, крики раненых. Смерть разит людей в квартирах, подвалах, магазинах, на работе, на улицах. Кто уцелел, ищет спасения в щелях. Пожарные и бойцы противовоздушной обороны делают всё возможное, чтобы не допустить распространения пожара на уцелевшие объекты, растаскивают горящие крыши, извлекают людей из-под обломков. А с почерневшего от дыма неба продолжают сыпаться бомбы. Все основные коммуникации города – водопровод, электросеть, телеграф и телефонные линии – выведены из строя. Разрушены почти все крупные здания, госбанк, гостиницы, вокзал, театр, многие больницы и школы, переполненные ранеными. Вся центральная часть города объята пламенем. От невероятного перегрева воздуха и сотрясений поднимается небывалый ветер. Он, как свечу, раздувает огонь».
Одновременно в бомбежке города участвовало от 600 до 1000 самолетов, главным образом, «Ю-87» и «Ю-88». Если учесть, что «Юнкерсы» брали на борт до четырех тонн боеприпасов, на Сталинград было сброшено от 5 до 12 килотонн взрывчатки. По имеющимся данным, 23 августа 1942 г. в Сталинграде было убито и ранено около 200 тыс. жителей. А возможно, и больше. Трудно сосчитать беженцев.
К началу 1945 г. исход Второй мировой был уже предрешен. Но фашистская Германия все еще сопротивлялась. И даже добилась победы над англо-американскими войсками в Арденнах. После чего У. Черчилль и решил наказать жителей немецкого Дрездена. Английские и американские летчики исполнили волю политического руководства не без выдумки.
13–14 февраля 1945 г. 1400 бомбардировщиков сбросили на Дрезден 3750 т бомб, из них 2800 т – зажигательных. Всего на город было совершено три последовательных, рассчитанных во времени налета. В первом, ночном, налете город был зажжен тысячами зажигалок. Дрезденцы бросились тушить пожары и спасать то, что было можно спасти. На них спустя три часа после первой бомбежки посыпались фугаски. Более кошмарной ночи Дрезден не переживал за всю свою многовековую историю. Но с рассветом кошмар не закончился. Через 8 часов после второго налета, уже при свете дня, по городу был нанесен третий бомбовый удар. Он сопровождался действием сотен истребителей, с низкой высоты из пулеметов, расстреливавших метавшихся по городу обезумивших людей. Считается, что только убитых в Дрездене после трех налетов было 135 тысяч. Получивших ранения и ожоги – еще больше. Ряд исследователей отмечает, что указанное число жертв занижено. Причина та же, что в Сталинграде: не учтены беженцы. А их было в Дрездене немало. Германия уже агонизировала. Под напором с востока и с запада вермахт отступал, и защищаемая им территория с каждым днем сокращалась. Немецкие беженцы загонялись в мешок вместе с вермахтом.
Милитаристская Япония продолжала сопротивляться союзникам даже после взятия советскими войсками Берлина. За что и поплатилась. Президент США Г. Трумэн не внял призыву ученых во главе с нобелевским лауреатом Франком «не применять преждевременно атомную бомбу для внезапного нападения на Японию» (а провести демонстрацию мощи ядерного оружия в каком-нибудь безлюдном месте земного шара). Но Трумэн ради своего президентского престижа спешил наказать японцев, а заодно поставить на место и взявших Берлин русских. И 6 августа 1945 г. в 8 часов 15 минут по местному времени с самолета «Энола Гей» на парашюте над японской Хиросимой была спущена атомная бомба мощностью 20 килотонн. В очередной раз безумие восторжествовало над разумом. В Хиросиме, ставшей символом атомного безумия, было убито и ранено около 140 тыс. жителей. Через три дня в Нагасаки – еще 75 тысяч.
Вторая мировая война завершилась. Но впервые в истории люди продолжали умирать от взрывов спустя много лет после них.
А вопрос о том, завершит ли Нагасаки список тотально уничтоженных городов на планете Земля, остается открытым…
Время физиков
Что бы ни писали об Иосифе Сталине его многочисленные «разоблачители», он остался в истории политиком со знаком плюс. Во-первых, потому, что был Верховным Главнокомандующим армии, одержавшей победу и в Великой Отечественной, и во Второй мировой войнах. А во-вторых, потому, что лишил американцев монополии на ядерное оружие, а значит, и возможности управлять всем миром из «вашингтонского обкома». Второе сталинское достижение не могло случиться без помощи советских физиков.
Как-то физик Лев Сена заметил, что до Великой Отечественной всех известных ленинградских физиков можно было бы усадить на одном диване. Но именно (находившийся в армии) физик (и будущий академик) Г.Н. Флёров в апреле 1942 г. обратился к Сталину с письмом, в котором можно было прочесть: «Во всех иностранных журналах наблюдается полное отсутствие каких-либо публикаций по этому вопросу. Это молчание не есть результат отсутствия работ… Это сознательно наложенная печать молчания, которая является наилучшим показателем того, какая кипучая работа идет сейчас за границей… Нам всем необходимо продолжить работу над ураном». (История атомного проекта, в. 13, РНЦ «Курчатовский институт». М., 1995, с. 146).
11 февраля 1943 г. (то есть сразу после разгрома фашистских войск под Сталинградом) ГКО принял специальное решение об организации научно-исследовательских работ по использованию атомной энергии. Их руководителем был назначен физик И.В. Курчатов, возглавивший Лабораторию №2 АН СССР, ставшую потом Институтом атомной энергии имени Курчатова. Общее руководство советским атомным проектом осуществлял поначалу В.М. Молотов. В августе 1945 г. его сменил Л.П. Берия. При нем 1 апреля 1946 г. и возник Арзамас-16 (секретный ядерный центр в Сарове Горьковской области). Работавшие там советские физики называли этот центр «конторой». (Что и выделяло его из среды других советских НИИ и вузов, так или иначе связанных с атомным проектом, но носивших открытые названия.)
Первая советская атомная бомба была испытана 29 августа 1949 г., то есть еще при жизни Сталина, первая советская водородная – 12 августа 1953 г., то есть уже без Сталина, до конца исполнившего свой долг руководителя Советского государства.
В июле 1953 г. пришедший на смену Сталину Никита Хрущев в борьбе за власть расправился с Лаврентием Берией, возглавлявшим в организационном плане разработку обеих вышеназванных бомб.
Когда автор этих строк начал свое обучение на физическом факультете МГУ (1954 г.), Советский Союз был уже ядерной державой. Но говорить об этом в МГУ было в те годы не принято. Уже потому, что в тогдашнем МГУ, перебравшемся из центра Москвы на Ленинские горы, было немало зарубежных студентов, и занятия (лекции и семинары) носили вполне академический характер, то есть никак не были привязаны к ядерному оружию.
Что вовсе не означало, что физика взрыва не интересовала и тогдашних студентов, и их преподавателей. В 1955 г. в факультетской библиотеке появилась книга московского профессора К.П. Станюковича «Неустановившиеся движения сплошной среды», тут же ставшая студенческим бестселлером.
Тогда же в студенческом общежитии на Ленинских горах появилась байка о ресторанной беседе Станюковича с сотрудником «конторы» (академиком АН СССР и трижды Героем Социалистического Труда) Я.Б. Зельдовичем.
Ресторан «Арагви», что был на московской улице Горького (теперь снова Тверской), каким-то образом исторически был связан с Берией (каким именно, мало кто знал, но все знали, что был связан), вследствие чего в нем и любили собираться командированные, приезжавшие из «конторы» в Москву. И однажды вечером здесь встретились внучатый племянник известного в XIX в. русского писателя Станюковича (и советский профессор Станюкович) и приехавший из Сарова академик Зельдович.
Уже под хмельком последний подошел к Станюковичу и, похлопав его по плечу, произнес:
– Кирилл Петрович, вы, конечно, большой ученый… Но своей школы у вас нет. На что получил немедленный ответ:
– Яков Борисович, вы и есть моя школа.
Подобный обмен «любезностями» может оценить лишь тот, кто помнит, какого накала достигала в то время научная конкуренция между советскими физиками, жаждавшими помочь своей стране интеллектуально и полагавшими, что их интеллекту подвластны все тайны материального мира.
Но была ли в атомной бомбе научная проблема?
Да, такая проблема была и имела имя: имплозия.
Обычный человек представляет себе взрыв как нечто разлетающееся. Но для того, чтобы ядерная взрывчатка эффективно разлетелась, ее надо сначала сжать. А для того, чтобы сжать, ее надо (снаружи) сразу во многих местах, то есть синхронно, подорвать. Только в этом случае при схождении к центру амплитуда сферической детонационной волны быстро нарастает, что и обеспечивает сильное сжатие шара с плутониевым сердечником. С переходом последнего в надкритическое, с точки зрения ядерной физики, состояние. Этот принцип и получил название «имплозии».
Актуальной (в последние военные и первые послевоенные годы) проблемой занимались многие советские теоретики (Зельдович, Лаврентьев, Седов, Садовский, Ландау, Харитон, Сахаров и др.). Но теоретики в физико-технической проблеме задают лишь направление движения. Реальное движение осуществляют менее теоретичные, но более практичные специалисты. И не случайно в своей книжке «К.П. Станюкович и имплозивный взрыв» (М., 2005) профессор В.А. Одинцов написал: «Верхушка инженерного руководства атомного проекта была в значительной части бауманской», то есть состояла не из математиков или физиков, а из выпускников МВТУ имени Баумана, что соответствует действительности. Перечисляет в своей книге Одинцов и американских творцов имплозии (но не они собирали бомбы и сбрасывали их на Хиросиму и Нагасаки).
Ну, а после получения практического результата теория имплозии стала темой уже многих теоретических статей, закрытых диссертаций и книг. Как следствие в расчетах теоретиков появились сотни миллионов градусов, миллиарды атмосфер, плотности в сотни килограммов в кубическом сантиметре, сотые доли микросекунды. И конечно, убойная радиация.
О Станюковиче стоит вспомнить еще и потому, что это был советский ученый, не связанный с «конторой», «приручить» которого не удалось ни одному руководителю советского НИИ или вуза. Если ему что-то не нравилось в данном НИИ или вузе, он тут же менял официальное место своей работы, не меняя сути своих размышлений и расчетов.
В начале 60-х гг. прошлого столетия официально он числился начальником лаборатории ВНИИ электромеханики, куда я попал по госраспределению после окончания физического факультета МГУ.
В 1965 г. я готовился к защите своей кандидатской диссертации по плазменным электрореактивным двигателям (ЭРД). Экспериментального материала у меня было уже достаточно. Но уложить его в своем сознании я был не в состоянии. И после ряда обсуждений с коллегами и своим официальным научным руководителем А.Г. Иосифьяном (директором ВНИИЭМ, академиком АН Армянской ССР и Героем Социалистического Труда) был отправлен на консультацию к профессору Станюковичу.
– Вы только с ним поаккуратнее, – напутствовал меня Иосифьян, – он человек не только известный, но и своеобразный. В институт приезжает за зарплатой, а формулы свои пишет дома.
Кирилл Петрович жил на улице Горького, недалеко от Белорусского вокзала, в многоэтажном доме, первый этаж которого занимал известный в тогдашней Москве магазин «Пионер». Чуть ли не с порога квартиры он потащил меня к книжному шкафу, из которого извлек свою книгу «Неустановившиеся движения…», изданную на английском языке издательством «Пергамон Пресс». В предисловии к книге ее автор был назван членом АН СССР, коим Станюкович в действительности не являлся.
– Молодцы американцы, – говорил тем временем Кирилл Петрович. – Они судят об авторе по тому, какой реальный вклад он внес в науку, а не по тому, проголосовали за него какие-то липовые академики или не проголосовали.
Хозяин квартиры был таки обижен на АН СССР за то, что не стал ее членом. Я же несколько по-иному вспомнил тогда байку об «обмене любезностями» Зельдовича со Станюковичем в ресторане «Арагви». На кого-то, как известно, сыпались золотые звезды (например, Сахаров, как и Зельдович, тоже был трижды Героем Социалистического Труда), а Кирилл Петрович, внесший значительный вклад в разработку теории имплозии, оставался работающим дома московским профессором с мировым именем.
Что же касается тех осциллограмм и СФР-грамм (СФР – фотокамера с быстро вращающимся зеркалом), которые я разложил на рабочем столе Станюковича, то от них он достаточно быстро открестился:
– Видите ли, батенька… все это очень интересно, но это плазма… А значит, электродинамика… А я электродинамикой не занимался… Вам к Арцимовичу надо… После смерти Курчатова главный по плазме у нас теперь он.
Но это я знал и без Станюковича. В полученных результатах мне предстояло разобраться самому. И я до сих пор благодарен Кириллу Петровичу за то, что остался лишенным его консультаций.
Большинство своих научных трудов Станюкович произвел на свет еще в докомпьютерную эру. Однако нынешним ревнителям компьютерных расчетов и искусственного интеллекта он оставил незабываемое кредо: «Компьютер имеет то преимущество перед человеческим мозгом, что им пользуются».
Собственными мозгами люди пользуются не все и не всегда.
Чего боится академик Трутнев
Ядерный центр в Сарове давно получил открытое название (ВНИИ экспериментальной физики), но де-факто остается по-прежнему закрытым, что вполне естественно. И лишь некоторым создателям и хранителям ядерного потенциала Отечества удается обратиться из этого центра к своему Отечеству и к человечеству в целом.
Один из этих некоторых – академик Юрий Алексеевич Трутнев, появившийся на свет в 1927 г. и отдавший ядерному центру в Сарове всю свою сознательную жизнь, используя при том свой собственный разум. Ему известны и теория имплозии, и практика конструирования, изготовления, испытания, транспортировки и хранения СЯС (систем ядерного сдерживания). При этом ему (в его-то годы!) удалось сохранить и пытливый ум, и завидную память.
Не молчит Трутнев и в последнее время. О чем свидетельствует его интервью журналисту Владимиру Губареву, данное в марте 2013 г. и обновленное в августе 2020 г. Интервью это можно найти в интернете.
Первое предупреждение академика Трутнева звучит не слишком оптимистично: «Ядерное оружие будет существовать еще достаточно долго».
Для тех, кто в этом сомневается, напомню, что современный мир насчитывает уже 10 (десять) ядерных стран. Наибольшим числом ядерных боезарядов обладают США и Россия, но они есть также у Великобритании, Франции, Китая, Индии, Пакистана, Израиля, КНДР и Ирана. И ни одна из названных стран не собирается от них отказываться. К тому же, как отметил Трутнев, «многие из тех, кто работал в Арзамасе-16, оказались за границей – на Украине, в Казахстане, Белоруссии». Отчего Саров не стал «умнее», а ядерная угроза только возросла.
Но, как мне кажется, войны «всех против всех», о которой недавно сказал президент Путин в Давосе, не будет. Она просто не успеет разгореться. При нынешнем космическом мониторинге любая ядерная страна, решившаяся на первое практическое применение ядерного оружия против любой другой страны, тут же станет мишенью для иных ядерных стран. «Заодно» будет похоронена и вся человеческая цивилизация, поскольку для бытия homo sapiens планета Земля станет непригодной. Что ничем не лучше войны «всех против всех».
Далее Трутнев говорит: «В нынешней России многие ищут причину того, почему стали жить хуже, и кто в этом виноват?.. И тут же ответ: ВПК. Он, мол, всё сожрал».
Так ведь и верно: ВПК штука дорогая. Хотя и не дороже человеческих жизней.
Но, может, и правда: к чертям собачьим и ядерные боеголовки, и договора по СНВ, и весь отечественный ВПК?
Хорошо бы, конечно. Но уже поздно. Своими неразумными действиями, начиная с американских бомбардировок Хиросимы и Нагасаки, homo sapiens уже загнал сам себя в ядерную ловушку, выход из которой требует честной договоренности между собой всех ядерных государств (как и тех государств, которые в настоящее время лишь мечтают о «ядерном клубе»). Процесс такой договоренности не может не быть и трудным, и долгим. Так что рассчитать его во времени в настоящее время едва ли кто отважится. А односторонний отказ от ядерного оружия есть не что иное, как предательство не только творцов отечественного ядерного оружия, но и национальных интересов России.
Академик Трутнев заключает: «Создание ядерного оружия объединяет физиков-теоретиков, экспериментаторов, технологов, конструкторов, химиков и так далее. Такой конгломерат – уникальное явление… Я боюсь, что этот коллектив в современной обстановке развалится. И это меня беспокоит в первую очередь».
Это беспокоит не только Трутнева. Общественно-политическую жизнь нынешней России определяют вовсе не физики. А среди тех, кто ее определяет, немало тех, кто отрицает материализм как философскую основу естествознания. И это в данном случае это далеко не пустое замечание. Если советские физики признавали существование объективной истины, которая доказывается экспериментом (а в конечном счете практикой), какими критериями будут руководствоваться те российские политики и дипломаты, которые будут разрабатывать новый договор по СНВ? Будут уповать на Байдена?
А можно ли верить в честность западных политиков?
Вот о чем стоит подумать.
член общественной организации
«Дети военного Сталинграда в г. Москве»,
доктор технических наук
