Это Герой Советского Союза Иван Владимирович Соловьев. Ему и былинное слово «витязь» бы подошло. Высокого роста, широкоплечий, с красивым русским лицом, с голубыми глазами, посматривающими на вас внимательно из-под темных бровей, он сразу же производил впечатление человека самостоятельного и надежного. Надень-ка он в годы молодости богатырские доспехи, да сядь на коня, ну впрямь добрый молодец с васнецовской картины «Богатыри». Илья Муромец, пожалуй, тот ведь глядит вдаль, словно на пограничье, а Соловьев службу свою начинал в пограничных войсках, куда был направлен по комсомольской путевке в тревожное предвоенное время.
Нынче в повестку дня вновь вошла «польская тема», однако ж, скорее, для уяснения противостояния политиков. Президент РФ В.В. Путин повторил то, о чем в советскую эпоху, им не особо жалуемую, знал каждый старшеклассник, то бишь: польское правительство одним из первых заключило пакт с Гитлером, вместе с ним участвовало в разделе Чехословакии и проявило готовность примкнуть к геноциду евреев. Зная о яром антисоветизме теперешних российских властей, польский премьер-министр М. Моравецкий назвал Пакт Молотова–Риббентропа, носивший со стороны СССР оборонительный характер, «альянсом фашизма и сталинизма», а Польшу – страной, которая-де первой «начала борьбу в защиту свободной Европы». К данной лжи подключился лидер правящей партии «Право и справедливость» Я. Качиньский, потребовав от России денег за якобы «ущерб», нанесенный не только во Второй мировой войне, но и в Первой мировой войне. Президент Украины В. Зеленский и вовсе договорился до того, будто «сговор тоталитарных режимов привел к началу войны и холокоста». Но все же тут нет, согласно русской пословице, худа без добра, ибо все трое по сути напомнили российским антисоветчикам и другую русскую пословицу: «Не плюй в колодец – пригодится воды напиться».
Но при этом они без стыда и совести умалчивают о тяжелых кровопролитных боях Красной Армии за освобождение их родины от фашистов и передаче полякам захваченных немцами земель, что обеспечило Польше выход к морю. Но разве можно забыть, что, освобождая Варшаву, погибло около 600 тысяч красноармейцев. В этих боях участвовал и полковник И.В. Соловьев, командуя 132-й стрелковой дивизией в 47-й армии 1-го Белорусского фронта, получив звание Героя Советского Союза за тонко продуманную и эффективно проведенную боевую операцию. Как сказано в наградных документах, он «умело организовал 15 января 1945 года прорыв сильно укрепленной полосы обороны врага у города Яблонна-Легьоново в Польше. Дивизия под его командованием форсировала реку Вислу у села Ченсткув и успешно с боями продвинулась на 80 километров, освободила 110 населенных пунктов, взяла 800 пленных, захватила 60 орудий, 30 минометов, 100 пулеметов, 12 тягачей, 90 автомашин противника». А вот и архивный документ: «Его дивизия вместе с другими частями вышла в тыл Варшавы, разгромив противника на реке Бзуре, что способствовало быстрому освобождению польской столицы. Как всегда, комдив Соловьев находился в боевых порядках передовых подразделений, четко руководил полками, показывая подчиненным пример мужества и отваги». И вот когда Иван Владимирович Соловьев (1908–1971), давным-давно уже пенсионер союзного значения, скончался, на его панихиду во Дворец культуры имени Ф.Э. Дзержинского съехалось такое число людей различного воинского и милицейского звания, что пришлось перекрывать и Полтавскую улицу, и большую часть Староневского проспекта. Приехали на уазиках, запорожцах, победах, жигулях, волгах те, кто в разное время с ним работал, но для машины первого секретаря Варшавского горкома Польской объединенной рабочей партии (ПОРП), прибывшего в Ленинград на похороны почетного гражданина Варшавы И.В. Соловьева, все-таки место нашлось, хотя пробиваться через толпу ему пришлось не без помощи охраны, поскольку визит этот был как бы неофициальным, и руководителей города своевременно не известили. Я же, будучи тогда заведующим отделом культуры Ленинградского горкома партии, узнав о кончине Ивана Владимировича из «Ленинградской правды», мигом помчался на похороны, вспоминая мельком недавнюю с ним встречу в палате Военно-медицинской академии, где он находился на обследовании и, казалось, совсем неплохо выглядел, лишь сказав, словно бы извиняясь: «Сердчишко немного пошаливает…»
***
Родился Иван Владимирович Соловьев 4 февраля (22 января) 1908 года в деревне Дятлово Тверской губернии, выучился грамоте, стал комсомольцем, работал ответственным секретарем ряда волостных комитетов комсомола. Однако значительная часть его жизни связана с Петербургом–Ленинградом. Здесь он окончил среднюю школу, здесь работал на Балтийском заводе, поначалу рабочим, а проявив незаурядные способности умелого организатора и пропагандиста да поучившись в комвузе, был избран комсоргом, затем и секретарем райкома ВЛКСМ. В 1930 году он вступил в ВКП(б) и в тот же год был направлен в РККА (Рабоче-крестьянскую Красную армию). Окончив на отлично Высшую пограничную школу, в течение одиннадцати лет служил на южной границе СССР. «Жить на границе нужно, как дома», – говаривал он, радуясь, что на заставе энергично действовали партийная и комсомольская организации, школа политического просвещения, спортивное общество «Пограничник». Перед войной пограничные войска пользовались же особым вниманием. О них писали статьи и книги, ставили фильмы и спектакли, слагали стихи и песни. «Эй, вратарь, готовься к бою! Часовым ты поставлен у ворот! – пелось в популярной песне из кинофильма «Вратарь». – Ты представь, что за тобою полоса пограничная идет…» На заставе была даже своя футбольная команда. В 1940 году, когда майор Соловьев командовал подразделением в районе молдавского города Бельцы (теперь, увы, зарубежного), там служил будущий знаменитый футболист и тренер Константин Бесков, которого Иван Владимирович, приметив на спортивных занятиях, включил в команду футболистов, игравших на отдыхе и между собой, и с местными жителями.
И вдруг получает он из Москвы депешу с настоятельным пожеланием откомандировать рядового Бескова К.И. в распоряжение московского «Динамо» и тренера Б.А. Аркадьева! Оказалось, что юный футболист уже успел проявить себя, играя за детские команды Таганского парка и завода имени Н.С. Хрущева (№295), а также и за солидный клуб «Серп и Молот» («Металлург»), который выступал в первенстве СССР. Но не таков был Соловьев, чтобы при любом начальственном «пожелании» брать под козырек. «Пусть Родине послужит, а уж потом себе», – ответил он и не отпустил его. Немедленно не отпустил, но стал присматриваться к нему повнимательнее, с глазу на глаз беседовать. Убедившись же, что футбол становится для Кости Бескова призванием, в конце концов удовлетворил «пожелание» начальства с напутствием: «Станешь, Костя, знаменитым нападающим, товарищей молодости не забывай!» Позже Константин Иванович тепло вспоминал то время, сказав мне в интервью: «Иван Владимирович помог мне понять, насколько важно вырабатывать свой характер, свои взгляды на жизнь, на работу, на службу. Не бежать по первому же заманчивому зову, больше думать о будущем, о своей Родине».
***
С началом Великой Отечественной войны командир 24-го погранотряда Соловьев участвует в боях при охране тыла Южного фронта – на юге Украины и на ростовском направлении, получив тяжелую контузию. Могучий организм справился с ее последствиями быстрее, чем предполагали врачи, и уже в сентябре 1942 года Иван Владимирович проходит ускоренный курс Военной академии имени М.В. Фрунзе, располагавшейся тогда в Ташкенте, и его назначают заместителем начальника оперативного штаба Отдельной армии НКВД, через год – на аналогичную должность в 70-й армии, а вскоре – на боевые позиции 1-го Белорусского фронта. Немногие знают, что в романе «Весна на Одере» Э. Казакевича прототипом генерала Середы был не кто иной, как Иван Владимирович Соловьев, завуалированный «усами» и повышенный в звании, которое, кстати, он вполне получил бы, оформи своевременно нужные бумаги. Но он же впрок и не в прок шутил: «Русский человек относится к себе бесхозяйственно, и в этом его сила!»
Цитирую: «Поздно вечером генерал Середа выехал в пункт, через который должна была пройти его дивизия, чтобы посмотреть на нее перед боем собственными глазами. Он всегда так делал на марше. Ему доставляло огромное удовольствие видеть своих бойцов не красными кружочками и стрелками на карте, а живыми людьми, шагающими, разговаривающими, курящими махорку. Он считал это полезным и для себя, и для солдат. Порядок марша, соблюдение питьевого режима, поведение солдат и просто выражение их лиц – всё это казалось ему, старому военному, очень важным. В ритме марша он улавливал ритм будущего боя и готовность к нему дивизии».
А в одноименной картине Мосфильма 1967 года, поставленной Леоном Сааковым, ни «усов», ни прочего грима не будет, роль же генерала исполнит Геннадий Юдин, актер с мужественно красивым лицом, с элегантной статью и выправкой, очень похожий на молодого Ивана Соловьева. В сегодняшних сериалах о послевоенном Ленинграде показывают больше про разгул хулиганов, бандитов, воров, наряжая их в нелепые кепки, которых никогда не носили. Однако в реальности Иван Владимирович быстро навел в городе правопорядок, заставив эту нечисть либо сесть за решетку, либо уйти в подполье, и уже оттуда, из подполья, они совершали свои одиночные набеги…
В романе еще сказано: «подчиненные с восторгом говорили о его понимании людей, замечательной храбрости, великолепной выдержке при любых обстоятельствах, грубоватом, но остром юморе», хотя юмор у его прототипа был, скорее, изящным, пускай и подчас рискованным. Когда Соловьев станет начальником всей ленинградской милиции, направленный туда после войны, по слухам, самим И.В. Сталиным, то начальник уголовного розыска Игорь Иванович Карпец, ставший потом ученым-правоведом, доктором юридических наук, расскажет мне, как провожали в Москву первого секретаря обкома Ф.Р. Козлова, только-только назначенного Председателем Совета Министров РСФСР: «Перрон Московского вокзала был пуст, кроме нашей небольшой группки, провожавшей отъезжающего. Фрол Романович стоял в тамбуре, покачивая в знак расставания головой с вьющимися седоватыми волосами, головой красивою, наверное, если бы не слегка надменное выражение лица, выдававшее человека властного, с другими не особо считающегося, за что его и недолюбливали ленинградцы, знававшие руководителей более душевного склада. Уже дан был зеленый свет, поезд вот-вот тронется, и тут вдруг раздается громкий, с хрипотцой голос Соловьева: «А я рад, что вы уезжаете!» Мы все будто по команде втянули головы в плечи, а Козлов буквально застыл на месте. После секундной паузы Иван Владимирович невозмутимо продолжал: «Раньше в Ленинграде было два красивых мужчины, а теперь я один остаюсь!» Все облегченно рассмеялись, Фрол Романович же, как ни в чем не бывало, снова стал помахивать рукой, и поезд тронулся…»
***
В ленинградскую милицию Соловьев пришел в 1947 году, а руководил ею с лета 1949 года. Откроем книгу очерков «Дела и будни ленинградской милиции», выпущенную в 1967 году Лениздатом, и прочитаем: «И.В. Соловьев принял ряд кардинальных мер для перестройки. С его приходом на пост начальника управления в доме на Дворцовой набережной (оно размещалось в те годы в домах №№6–8) стали постоянными гостями режиссеры, литераторы, киноработники и вообще люди весьма далекие от милицейских дел. Это кое-кого поначалу удивляло. Но комиссар Соловьев решительно высказал свою точку зрения: только тогда будет образцовый порядок, когда будет обеспечена живая и тесная связь между милицией и населением. Он первым пошел на заводы, в студенческие аудитории, в рабочие общежития с рассказами о работе милиции. Рабочий день, если его так назвать (потому что большую часть суток он проводил на службе), начинался рано утром». Здесь нужно напомнить, что ситуация с преступностью в Ленинграде после блокады была крайне сложной. В город, где оказалось без хозяев множество квартир, ринулись любители поживиться за счет тех, кто погиб, отстаивая город, не гнушаясь ни захватом чужого имущества, ни присвоением чужого жилища, ни воровством ценных вещей у доверчивых от счастливого чувства свободы коренных жителей. Но бороться с жуликами одними карательными методами было малоэффективным – без опоры на широкую общественность, на комсомольцев, для которых была организована школа профессионального обучения, ибо с притоком свежих сил обеспечивалась необходимая преемственность молодых и поколения послереволюционных и предвоенных лет. И в книге написано, что «как бы ни был комиссар занят, он всегда находил время для того, чтобы попросту, задушевно поговорить с человеком, вникнуть в его просьбу, оказать содействие, помочь в беде… Приход опытнейшего военачальника в Ленинградскую милицию не замедлил сказаться на ее деятельности. Улучшилась организация работы, повысилась служебная дисциплина, повысились оперативные показатели уголовного розыска, ОБХСС, следователей. Слава о милиции города-героя быстро распространилась за его пределы. В Ленинград для ознакомления с положительным опытом стали приезжать руководители подразделений других городов, областей, республик…»
Было это и оттого, что многие лучшие человеческие качества выявляет у людей служба на границе – опасная, но и романтичная, требующая выдумки, самостоятельности при принятии решения, поступков не только по приказу сверху, а и, как говорил сам Соловьев, по приказу сердца, она воспитывает у человека бережное отношение ко всем живущим, в том числе и к «братьям нашим меньшим», по словам Сергея Есенина, одного из любимейших поэтов Ивана Владимировича наряду с Пушкиным, Лермонтовым, Некрасовым, Блоком с его «И вечный бой! Покой нам только снится…» А Есенина он мог цитировать строфами и даже петь песни на есенинские стихи под собственный аккомпанемент на гармошке, которую привез из своей деревни и которую вынимал по случаю дня рождения, чему я не раз был свидетелем, бывая в его квартире с видом на Неву на набережной Красного Флота (нынче снова Английской).
Так вот. Жила тогда в Ленинграде розыскная овчарка по кличке Султан, прослужившая в уголовном розыске все 900 блокадных дней. Султан задержал – под обстрелами, бомбежкой, в мороз и голод – свыше 1200 преступников, в основном воров из жилконтор, и возвратил со своим проводником Петром Серапионовичем Бушминым вещей на два с лишним миллиона рублей, за что они были награждены почетными грамотами. С возрастом собака начала слабеть. «Уже после войны Султан, дважды раненный преступниками, стал плохо видеть, – рассказывали очевидцы. – Были предложения усыпить Султана, но начальник милиции генерал Соловьев приказал оставить его на довольствии до естественной смерти. Похоронили Султана в питомнике, а потом сделали похожее чучело и передали в Музей милиции. Об этом в 1964 году на «Мосфильме» снимут кинокартину «Ко мне, Мухтар!», где роль комиссара милиции сыграет Николай Афанасьевич Крючков, напомнив нам и о Султане. Поэтому-то с такой проникновенностью однажды – в кругу самых близких друзей – читал Иван Владимирович есенинское: «Снова выплыли годы из мрака. И шумят, как ромашковый луг: Мне припомнилась нынче собака, что была моей юности друг…»
И все же острый соловьевский язык, его открытость, знания, популярность среди подчиненных нравились далеко не всем. В ходе хрущевской реформы правоохранительных органов, реформы поспешной и плоховато продуманной, произошло чисто формальное слияние городского и областного управлений милиции, да таким образом, что более квалифицированные и талантливые работники оказались в подчинении у менее способных и подготовленных.
Комиссар милиции 2-го ранга И.В. Соловьев, а его звание фактически соответствовало воинскому званию генерал-лейтенанта, что вскоре подтверждено было официально, не просто во всеуслышание высказался о недостатках той реформы, но и подал рапорт об отставке. Друзья пытались отговорить его, но где уж там! Обсуждать эту тему Иван Владимирович не любил, отшучиваясь в духе Салтыкова-Щедрина: «Полицмейстер, пишущий стихи, подлежит увольнению немедленно после установления данного факта. Я же, благодаря конспирации, больше десяти лет продержался». О том, что он пишет стихи, и стихи высокоталантливые, узнать мне случилось на праздничном застолье по окончании демонстрации в честь 7 Ноября. Кто-то затеял стихотворные тосты, рифмуя слова как придется или прибегая к цитатам из классиков, но когда очередь дошла до Соловьева, все собравшиеся – а среди них были люди весьма эрудированные – не могли не подивиться ярко самобытным и неизвестным строкам, которые он прочел. «Чьи это стихи, Иван Владимирович?» – тихо спросил я, будучи его соседом по столу. «Мои», – так же тихо ответил он.
***
Более близко довелось мне узнать Ивана Владимировича, когда он уже был на пенсии (в неполных 53-то года!). В 1962 году, работая собкором «Известий» по Ленинграду и областям северо-запада, я по возвращении из одной командировки встретил его в известинском корпункте деловито прохаживающимся по приемной, до отказа заполненной людьми. В то время было принято партийное решение развивать «общественные начала», и в нашей газете, руководимой Алексеем Ивановичем Аджубеем, первым ленинградским «общественным корреспондентом» стал Иван Соловьев. Прием он вел в моем кабинете два раза в неделю, поэтому рабочий день в эти дни был у меня укороченным, но, задерживаясь порой, примостившись за журнальным столиком, я вблизи наблюдал, как люди буквально преображались после беседы с Иваном Владимировичем, становились не жалобщиками, но гражданами, хоть не каждому можно было помочь так, как он хотел. Причем всякого рода ловкачи, которые хотели получить незаслуженное, к нему почти не являлись, но если вдруг попадались, то их он сразу определял своим проницательным взглядом, под которым они и сами куда-то скоро исчезали.
Корпункт наш находился на Невском, 19, в месте оживленнейшем, а поскольку очередь к знаменитому «полицмейстеру» люди занимали задолго до приемных часов, хвост ее спускался со второго этажа на улицу, вызывая немалое удивление прохожих. По популярности генерал Соловьев соперничал разве что с известными артистами. Многие узнавали его на улице, здоровались, кто-то записку передавал, а он отвечал улыбкой или словом, невозмутимо двигаясь по Невскому проспекту в широко распахнутом старом пальто, с поблескивающей на груди золотой Звездой Героя Советского Союза.
Некоторые приходили к Ивану Владимировичу с подарками. Забавные были эти подарки. Старушка-блокадница – ее вывезли когда-то по Дороге жизни в уральскую деревню, и она осталась после смерти сестры одна-одинешенька, а в Ленинграде была прописана лишь при вмешательстве «общественника» Соловьева, – принесла пироги с капустой и банку огурцов какой-то особенной собственной засолки, что мы вечером и опробовали. Сапожник-инвалид, который жил в полуподвальном помещении на улице Гоголя (теперь Малой Морской) и там же держал частную мастерскую, где работал с сыном, и отстоял ее от тогдашних «рейдеров» тоже Соловьев, так тот, прослышав каким-то образом, что у него в гараже лежат старые прохудившиеся офицерские сапоги предвоенного времени, выпросил их, а возвратил починенными, да как новенькими, к Новому, 1968 году с поздравлением. Из Молдавии два юноши, явно не привыкшие к гражданской одежде, с комсомольскими значками на лацканах пиджаков, привезли набор молдавских коньяков в резном ящичке с автографами давних его друзей-пограничников. Не забывали Ивана Владимировича и люди творческих профессий. Еще бы. В квартире Соловьева стоял старинный, изрядно потертый диван, на котором отсыпались многие чересчур пылко праздновавшие Победу блокадники и фронтовики. В соответствии с соловьевским приказом таких подгулявших милиционеры, сверяясь с розданными им фотографиями, доставляли к начальнику милиции прямо домой и передавали лично ему без всяких протоколов…
В газете подпись «Иван Соловьев» появлялась нечасто, от случая к случаю. Писал он чаще комментарии к письмам читателей, иногда приносил материалы разных авторов, им проверенные и отредактированные. А вскоре стало известно, что он сдал в Лениздат большую рукопись свою с неброским названием «Будни милиции». Личность автора была на дальнем плане, а рассказывал он о младших товарищах, боровшихся с расхитителями социалистической собственности, жуликами, бандитами, наводившими порядок в любимом городе, за что и он был дважды награжден орденом Красного Знамени. Награды ведь четко описывают географию и характер награжденного. Награжден И.В. Соловьев орденами Ленина, Суворова 2-й степени, Отечественной войны 1-й степени, а также двумя орденами Красной Звезды, медалями «За боевые заслуги», «За оборону Одессы», «За взятие Берлина», «За освобождение Варшавы». Есть у него и иностранные награды – американский орден «Легион почета» степени офицера» и три польских – Крест Храбрости, медали «За Варшаву» и «За Одру, Нису и Балтику». В музее Главного управления МВД на Литейном,4, есть стенд о жизни и работе Ивана Владимировича. Любопытно, что в библиотеках за его книгами до сих пор выстраиваются очереди, значит, интересуются новые поколения читателей тем, как работала наша советская милиция.
Похоронен Герой Советского Союза генерал-лейтенант милиции, ветеран партии и комсомола Иван Владимирович Соловьев на Серафимовском кладбище. На могиле – высокая стела с его горельефом и благодарными словами от МВД СССР. Рядом с ним – жена Антонина Васильевна и сын Валерий Иванович, полковник милиции. Мир праху добрых и мужественных людей… У постамента памятника всегда живые цветы. Цветов особенно много в дни освобождения Ленинграда от фашистской блокады и в День Победы советского народа в Великой Отечественной войне…
[img=-13045]
Петербург–Ленинград
