Дети солдат и командиров, погибших на фронтах Великой Отечественной войны, составляют теперь особую полузабытую страницу истории периода борьбы советского народа с фашистской Германией. Ваня Солнцев из книги «Сын полка» и Сережа Столицын из кинофильма «Счастливого плавания!» – это наша гордость, это наши маяки. Но далеко не у всех «детей войны» в жизни все складывалось так гладко. Более реалистичной показана их жизнь в блистательном кинофильме «Подранки». Это, пожалуй, всё, что смогли сделать серьезного за 75 послевоенных лет литература и кинематограф для своих имевших детей и погибших за Родину солдат Победы.
Тема детей погибших фронтовиков в свое время не была описана и изучена в должной мере. Теперь же, когда уходят из жизни последние свидетели тех трагических и героических времен, создаются условия для возникновения белых пятен истории, касающейся «детей войны». Исключение в свое время – законодательно, детей из понятия «членов семей погибших военнослужащих», и недавний демонстративный отказ большинства депутатов Госдумы сказать свое слово «за» или «против» проекта закона о «детях войны» способствовало утверждению в обществе молчаливо отторгающих отношений к детям красноармейцев и командиров, отдавших свои жизни в борьбе с фашизмом. И как следствие этого погибла, не родившись, идея улучшения медицинского обслуживания детей погибших участников Великой Отечественной войны, предусмотренная к 75-летию Великой Победы распоряжением администрации города Челябинска от 27 марта 2019 года.
14 февраля 2020 года в телевизионной программе «60 минут» была сделана попытка обсудить выход в свет художественного календаря, посвященного «детям войны». Вначале обсуждение шло в добром, порядочном повествовании. Но что-то в представленном календаре не понравилось шестидесятиминутнику со значком депутата Государственной думы. И на телеэкране разразилась настоящая «буря в стакане воды». Ведущая программы была вынуждена прекратить обсуждение.
Вот и в канун 75-летия Победы раздаются призывы: вспомнить, пригласить, поздравить ветеранов войны, тружеников тыла, еще кого-то, и только нет среди них детей погибших солдат, наследников Победы первой очереди. Это тех самых детей, благополучие и неблагополучие которых в тылу заметно сказывалось на боеспособности солдат на фронте. О чем навечно отмечено в солдатской песне:
«Ты меня ждешь и у детской кроватки не спишь, и поэтому знаю, со мной ничего не случится…»
Об этом же свидетельствовали многие ветераны войны.
А бывшая председатель медицинской комиссии Металлургического районного совета ветеранов г. Челябинска, в годы войны санинструктор Таисия Шарапова вспоминала, как в марте 1942 года полковой почтальон принес почту… «Сестра, смотри какой подарок мне прислала жена в конверте», – поделился своей радостью старший сержант Козлов и показал платочек, на котором его жена Мария вышила детскую ножку, ладошку и подпись «Папе от Юры». «Сыну моему уже исполнился один год», – с гордостью пояснял старший сержант.
«Береги платочек, он будет твоим талисманом», – посоветовала я ему. Бойцы ушли в наступление. Я осталась для приемки раненых. Бой продолжался весь день. Вечером мне сообщили, что Козлов в бою попал под огнемет врага и сгорел, превратившись буквально в головешку». Вместе с ним сгорел и платочек, и сгорела надежда отца когда-нибудь увидеть своего сына Юрия Козлова, которому недавно должно было исполниться 78 лет. Интересовался ли кто-нибудь тем, как прошагал по жизни Юрий, неизвестно. Мы не нашли его следов, но знаем, что судьба его схожа с судьбами ребят, описанных в отрывках из рассказов о «детях войны», представленных ниже, из рукописи книги «Годы, опаленные войной», подготовленной к 75-летию Великой Победы.
Юный партизан
«Овсянников, к командиру! – поступила команда, – вспоминал Ю.П. Овсянников, бывший сталеплавильщик ЧЭМК. –
Я прошел в штабную землянку.
– Вот что, Юра, – спокойно сказал командир, тебе предстоит сходить в Бобруйск под видом базарного менялы и передать по назначению посылку.
Под посылкой подразумевались шесть магнитных и термических мин, они были завернуты в тряпочку и спрятаны в салазках с двойным дном…
– А ты знаешь, что сделают с тобой немцы, если они тебя задержат? – спросил командир.
– Да, знаю, расстреляют.
– Нет, повесят. Партизан немцы не расстреливают…
Меня отвезли в деревню, хорошо помыли и пропарили в бане, чтобы вытравить весь партизанский дух. Как ни странно, но бывали случаи, когда немцы определяли партизан по запаху. Затем положили в салазки мешочки с крупой, горохом и другими продуктами, проводили меня до Варшавского шоссе. И я под видом менялы пошел в город. Тогда из деревни в город и наоборот часто ходили местные жители с целью обмена продуктов и товаров первой необходимости. У моста через реку Березина путь мне преградили жандармы.
– Аусвайс! (Документ!) – потребовали они.
Я им показал свои бумаги.
– Куда идешь?
– Домой, – ответил я.
– Где твой дом?
Я назвал адрес, с трудом сдерживая дрожь в голосе; при мысли, что сейчас меня разоблачат, сердце мое в груди сильно заколотилось, а ноги стали как чугунные.
Жандарм сверил адрес с документами. Документы оказались сделанными безупречно. Порылся в моих салазках и разрешил следовать дальше. Перейдя мост, я почувствовал некоторое облегчение. Но при входе в город, когда я спустился с горки, из крайней хаты вышел немец с карабином в руках, наверное, из охраны…
Посыпались вопросы: «Откуда?», «Куда?». Немец стал осматривать содержимое моих салазок. Сердце мое в груди сильно заколотилось… Ну, думаю, мне конец, сейчас он меня разоблачит. Жалобным голосом говорю ему:
– Герр зольдат, у меня мать болеет тифом.
Услышав слово «тиф», немец как отскочит в сторону, да как мне прикладом даст в поддых. Хорошо, что у него карабин был, а не винтовка со штыком. От удара у меня перехватило дыхание. Согнувшись, я потащил свои салазки дальше, ожидая, что вот-вот фашист выстрелит в меня сзади. Но немец, по-видимому, решил, что пусть этот тифозник уйдет подальше от их дома.
Обратно в отряд я возвратился другой дорогой. В землянке меня встретили всё те же командиры.
– А что это белое у тебя в волосах? – спрашивают меня.
Оказалось, что я уходил на задание с волосами нормального цвета, а возвратился с клоком поседевших волос. Было мне тогда неполных 16 лет…»
Дети войны – детям мира
Ветеран Челябинского завода имени Колющенко И.А. Царьков в десятилетнем возрасте оказался малолетним узником фашистского концлагеря в городе Магдебурге.
В Магдебурге не было военных объектов, – вспоминал он, – но бомбили его союзники усердно, потому что знали о предстоящем вхождении этого города в советскую зону оккупации… И в ту ночь вначале самолеты сбросили осветительные бомбы на парашютах, стало светло, как днем, и началась бомбежка города. Земля стонала, как живая. Стоял сплошной гул. Все вокруг нашего лагеря горело. Но на наш лагерь не упала ни одна бомба. Утром нас вывели на расчистку завалов на вокзале, где перед нами предстала жуткая картина: глубокие воронки после бомбежки, дымящиеся развалины, разбросанные фрагменты человеческих тел, завязанные взрывами в узел железнодорожные рельсы и сгоревший арестантский вагон, внутри металлического каркаса которого мы увидели превратившихся в головешки людей. Их было много. Они сидели на металлических скамейках в разных позах, прикованные к скамье наручниками. При легком прикосновении к ним бывшие арестанты рассыпались в прах, как рассыпаются сгоревшие листы бумаги. Этот вагон снится мне до сих пор. Не раз я просыпался среди ночи от страшных воспоминаний.
Освобождение пришло к нам в начале мая. Советский капитан с орденами на груди долго по-отечески беседовал с нами. Потом сказал старшине: «Найди им какую-нибудь одежду». Старшина раздобыл где-то костюмы, обувь, выдал каждому по чемоданчику… Но война еще продолжалась. Переехав через польско-советскую границу, наш эшелон захватили бандеровцы и отобрали всё, что выдал нам старшина. Один из наших мальчиков не хотел отдавать свой чемодан, за что бандеровец размозжил прикладом ему голову, взял его вещи и вышел из вагона…
Детство в оккупации
Михаил Савостеенко, ветеран Челябинского металлургического комбината, до войны жил в белорусском селе Толстыки. «Когда началась война, – рассказывал он, – отцу пришла повестка идти на фронт. Мы пошли провожать его до военкомата.
Мы шли по лесной тропинке, отец с вещмешком, мы с узелками.
Я шел, держась за руку отца, а в душе моей нарастала тревога: вот уйдет отец на войну, как же мы будем без него? Мне тогда было 6 лет, Коле – 9 и Феде – 12.
В военкомате комиссар накричал на отца:
–– В селе столько баб незамужних, даю тебе ровно неделю, чтобы женился и устроил детей!
Мы возвратились обратно. Отец стал искать нам мачеху. Но неожиданно в село ворвалась колонна немецких мотоциклистов. Все ждали оккупантов с запада, из села Отрубы, а они заявились со стороны Калиновки, с востока. Согнали все население к колхозной конторе. Мы с Колей спрятались на печке, а Федя оказался в толпе односельчан и стоял, прижавшись к отцу. В первую очередь немцы выявили коммунистов, они боялись организующей силы партийцев, поэтому построили их, отвели к оврагу и расстреляли. Из оставшегося населения выбрали местную власть и полицию. Сделав свое черное дело, оккупанты уехали. Возвратившись домой, Федя с дрожью в голосе рассказывал нам, как наш родной дядя оказался среди расстрелянных. А когда их закапывали, он пришел в себя и, истекая кровью, пытался скрыться. Но назначенный полицаем односельчанин Федот догнал его.
– Федот, – умолял его дядя, – отпусти меня, я тебе корову отдам.
Но Федот столкнул дядю в ров, и его закопали живым…»
Бойцы Танкограда
Образцовой ячейкой многотысячного коллектива танкостроителей Челябинского тракторного завода была комсомольско-молодежная бригада выпускников Ленинградского ремесленного училища Василия Гусева, кавалера ордена Ленина и Трудового Красного Знамени. Его портрет экспонировался в историческом музее в Москве, а по всесоюзному радио часто звучала песня «Василий Васильевич», посвященная ему композитором Богословским и поэтом Ласкиным.
«Работали мы по 12 часов, – вспоминал В.В. Гусев. – Времени на отдых и сон после трудового дня не хватало. «Отоспимся после победы», – подбадривали друг друга мы. Монотонная тяжелая работа изматывала. Отдыхать будем после войны», – условились мы.
Один из узлов танка – коробка передач – состоит из множества деталей, 25 из них вытачивала наша бригада. Если нет одной детали – значит, нет коробки, а следовательно, и танка. Мы чувствовали за собой ответственность и старались перевыполнять дневное задание. Девять раз наша бригада выходила победителем в областном соревновании фронтовых бригад, а их только на одном ЧТЗ насчитывалось 1100. Два раза завоевывали переходящее Красное знамя ЦК BJIKCM».
Расскажу о своем заводе
В 1942 году на Челябинский завод АМЗ, производивший снаряды малого калибра для авиации, поступили работать 100 детей в возрасте 14–15 лет из детских домов Магнитогорска, Миасса и Подмосковья. Девочки из детского дома имени Ильича пришли на завод в пионерских галстуках с зажимами. В моей комсомольско-молодежной бригаде работало шесть девочек, вспоминала Лидия Волконская. Впоследствии сменное задание они стали выполнять впятером, высвободив одного человека.
Такой почин в годы войны имел большое значение, так как ежемесячно заводские ребята, достигшие призывного возраста, уходили на фронт, а их нужно было кем-то заменить. Вот мы, девчата, и заменяли их…
Ленинградское братство
– Во время блокады Ленинграда, чтобы получить свою порцию хлеба, – вспоминала председатель совета Челябинского ленинградского блокадного братства Людмила Иванова, – нам приходилось по три часа в магазине стоять в очереди. Продавец нарезала хлеб маленькими кусочками, клала на весы, сметала с прилавка крошки и тоже клала их на весы. Однажды стоявший в очереди мальчик Вова, мой ровесник, не выдержал, схватил довесок со стола, быстро засунул его себе в рот, присел на пол, прижавшись к прилавку, и закрыл голову руками. Он думал, что его сейчас будут бить. Но люди молча стояли и глядели на Вову, кто-то из них плакал…
Голод делал свое черное дело. В 1943 году по дороге домой моей маме стало плохо. Она опустилась на мостовую, лежала совсем обессилившая. И говорила мне: «Доченька, я умираю. Постарайся добраться до Челябинска, там живет моя сестра Антонина, передай ей мою просьбу, чтоб она помогла тебе выжить». С криком «Мама умирает!» я побежала в ближайшую аптеку. Старичок аптекарь вынес мне пузырек с постным маслом и сказал: «Влей в рот маме это масло, и оно поможет твоей маме. Но смотри, сама это масло не съешь». И правда, масло это маме помогло, она еще немного полежала, а потом встала, и мы пошли дальше. Вскоре после этого случая нас эвакуировали через Ладогу на «большую землю», в Челябинск…
Серая шинель
После объявления о начале Великой Отечественной войны жизнь в городе Белорецке стала быстро перестраиваться на военный лад. Всеобщая экономия стала главенствующим фактором для всех больших и малых хозяйств. Даже спички и соль становились порой дефицитом. Опустели прилавки промтоварных магазинов. Хлеб стал продаваться по карточкам, а очередь за хлебом в хлебной лавке приходилось занимать с раннего утра. Продавщица, получив хлебную карточку, выстригала из нее ножницами квадратик, соответствующий данному дню и месяцу, выдавала покупателю указанное в квадратике количество хлеба, а квадратик приклеивала на бумагу для отчета. Возле каждого магазина появились деревянные будки для ночного сторожа, так как случаи проникновения воров в магазины бывали. Все автомобили были отправлены на фронт, а те, что остались в городе, передвигались в темное время суток с включенной, строго обязательно, только с одной фарой, с целью экономии электроэнергии. И вот даже в таких напряженных условиях власть в городе не забывала о детях погибших фронтовиков и оказывала им посильную помощь. Однажды и к нам пришли две женщины – члены комиссии городской администрации. Они посидели у нас на сундуке, посмотрели, как горят березовые дрова в русской печке, обратили внимание на гусиное крыло, которым бабушка сметала мусор с шестка, на керосиновую лампу с разбитым пузырем, на рогожку, лежавшую у входной двери, и что-то записали в свою тетрадь. А через несколько дней нам доставили, в качестве материальной помощи, две солдатские шинели, снятые с плеч погибших на фронте бойцов. Конечно же, шинели предварительно подвергались санитарной обработке. Мы обследовали шинели, искали причину гибели их хозяев. И нашли эти маленькие злобные дырки от пуль. Шинели висели у нас на общей вешалке. И мне долго казалось, что у нас в доме живут два красноармейца, пришедших с фронта…
Начаровы
Председателю правления челябинской организации «Память сердца» – организации детей погибших защитников Отечества, Анатолию Начарову было всего полтора года, когда его отец ушел на фронт и погиб в боях в районе Москвы. Однажды, вспоминая о своем детстве, он рассказывал:
– Летом в колхозе мы заготовляли сено. Траву косили мама, сестра и братья, а я, как самый маленький, помогал им сгребать сено, переворачивать его для сушки, копнить, исполнял роль полевого кашевара и хозяйственные работы по дому.
Чтобы землю вспахать, брат Николай или брат Володя шли за плугом, я, держась за уздцы, шел, показывая путь лошади. Приходила мама, осматривала нашу работу и говорила: «Нет, не в отца вы уродились, отец лучше всех в колхозе землю пахал». Но когда однажды сосед, заступаясь за своего сына, попытался нас обидеть, мать пригрозила ему: «Учти, мои ребята в отца уродились, подрастут, они с тобой рассчитаются».
День Победы над Германией мы встретили с двояким чувством. С одной стороны, мы радовались вместе со всеми Великой Победе, с другой стороны, наши тайные надежды на то, что отец, может быть, остался жив и вернется с фронта после войны, развеялись как дым. Мама, чтобы отвлечься от печальных мыслей, весь день работала на ферме. И уже тогда для себя я сделал вывод, что войну выиграла мать…
Сын казака
Наконец из-за поворота, поднимая клубы пыли, выехала полуторка. Отец, увидев сына, застучал кулаком по кабине. Автомашина остановилась. Отец схватил Витьку, поднял его вверх и крепко прижал к себе. Из кабины автомашины кричали: «Скорей, опаздываем!» Отец опустил Витьку на землю, вынул из кармана кусок сахара, вручил его сыну и побежал к уже тронувшейся с места полуторке. А Витька стоял с куском сахар в руках и плакал. Вечером он передал сахар матери и рассказал о своей встрече с отцом. Мать предложила сохранить этот сахар до возвращения отца с фронта, завернула его в платочек и положила за божницу.
Летом 1943 года почтальон принес в дом Гладышевых похоронку. И мечта Витьки о возвращении отца с фронта навсегда угасла. Время шло. С фронта приходили разные вести. Однажды в мае 1945 года Виктор вышел на улицу и сразу же почувствовал какое-то изменение настроения у односельчан. У райцентра из репродуктора раздавалась музыка. Люди радовались, обнимались.
Всюду были слышны слова: «Победа! Наконец-то Победа!..»
В этот день вечером в доме Гладышевых собрались все вдовы фронтовиков Еткуля, которые уже не ждали своих мужей с фронта. Агриппина Петровна накрыла стол. Появились на столе вареный картофель, соленая капуста. Откуда-то принесли бутыль самогона. Вдовы вспоминали своих мужей, тяжело вздыхали, плакали. Детей посадили за отдельный столик. Вскипел самовар. Поставили его на стол. Чая не было, вместо чая заварили сушеную морковку, о сахаре никто и не помышлял. «Мама, а сахар, который папа передал», – вспомнил Виктор. Агриппина Павловна заохала, заахала, достала из-за божницы комок сахара, положила его на ладонь и обушком столового ножа разбила комок на маленькие кусочки и раздала всем. Разлили чай в блюдца, пили его вприкуску с сахаром, вспоминали своих погибших мужей и вытирали слезы чем придется…
Дети войны
– Как-то я находился дома один, сильно проголодался, а есть нечего было, – вспоминал почетный ветеран Челябинского электрометаллургического комбината Игорь Ракитин, – и я пошел во Дворец культуры металлургов, в котором располагался эвакуированный с запада завод по производству мин и минометов, где работали мои родители. У входа меня остановили:
– Мальчик, ты куда?
– К маме и папе.
– Сюда заходить нельзя!
– А я есть хочу!
Такая моя решительность, вероятно, смутила охранников. Они о чем-то посовещались, куда-то позвонили, пришел какой-то мужчина и повел меня к отцу мимо строгих часовых с винтовками со штыками…
Сотрудники завода питались в заводском буфете по карточкам. Отец подал свою карточку, получил обед – омлет из яичного порошка, и я быстро с омлетом расправился. Гляжу, а отец сидит рядом за пустым столом, опустив голову, и жадно курит папиросу. Только тогда я понял, что отец-то тоже голодный, и он отдал мне свой обед.
С тех пор прошло более полувека, отца давно уже нет в живых, а я все еще испытываю чувство вины за то, что съел в тот злополучный день его порцию.
Родная улица моя
После войны далеко не у всех ребят, чьи отцы погибли на фронте, жизнь складывалась безоблачно. Меня, например, мой глухонемой дядя Володя иногда выгонял из дома, а дедушка и бабушка не могли ему в этом воспрепятствовать. И мне приходилось даже зимой ночевать на сеновале. В зимнем пальто, в шапке, в варежках я, как крот, пробирался в середину сенной массы, надеясь обосноваться там. Но на сеновале было холодно и неуютно. Пытался я ночевать на огороде в бане. Но баня, жарко натопленная в субботу, к середине ночи остывала. Летом было проще. Здесь на берегу реки Белой, под скалами, на траве, усыпанной мелкими цветками желтого цвета, почему-то называемыми куриной слепотой, можно было в обнимку с ярко светящимися на почерневшем небосводе звездами хорошо выспаться. Но и летом по ночам на улице становилось прохладно. И однажды холод побудил меня прогуляться по ночному городу…
Война и школа
За каждой партой в классе сидело по три ученика. Мальчики все были подстрижены наголо. Всех их объединяла война, примерно так, как нас с Юрием Юсевым, моим соседом по парте. Нам обоим на отцов не приходили с войны похоронки, а только извещения о том, что они пропали без вести. Поэтому у меня оставалась хоть маленькая, но надежда на то, что после войны отец, может быть, вернется. У Юрия такой надежды почти не было, потому что наш военрук Павел Кузьмич Лебедев, пришедший после ранения с фронта, служил вместе с его отцом и рассказал очень печальную историю о последней встрече с ним.
– Мы тогда находились в отступлении, – говорил Павел Кузьмич, – я командовал комендантским взводом, а старшина строевой роты Юсев пришел к нам с четырьмя солдатами получать обед, и в это время начался артналет. Старшине Юсеву взрывом оторвало обе ноги до колен. Мы как могли перевязали и закутали ватой то, что осталось от ног старшины, погрузили раненых в грузовик, и машина помчалась, виляя между воронками от снарядов, стремясь как можно скорее покинуть зону обстрела, увозя отца Юрия в неизвестность.
Пионерлагерь «Буганак»
Первый послевоенный пионерский лагерь для нас, школьников, был организован в поселке Буганак. Тогда не было еще специальных помещений, и спальный корпус пионеров располагался в переоборудованном на лето деревянном амбаре, тщательно вымытом и побеленным известью до самых стропил. Подготовили лагерь для приема пионеров группа интернированных женщин из Германии, они жили в бревенчатой избушке рядом с нашим лагерем, трудились в совхозе и ничем внимание к себе не привлекали. А чуть дальше стояла кузница, в ней работали два пленных немца-мужчины, подковывали лошадей и выполняли другие кузнечные работы. Когда к ним подходили взрослые, они беседовали с ними вполне нормально, когда же появлялись мы, то пленные кузнецы проявляли беспокойство и следили за нами злобными глазами.
Однажды мы увидели, как со стороны кузницы, поднимая пыль, бегут двое наших ребят из средней группы, а за ними гонится один из пленных. Ребята перелезли через жерди, ограждающие территорию лагеря, но и пленный легко преодолел эту преграду. Мы изрядно перетрусили. Почему-то подумалось тогда: «Как хорошо в кино, там, как не злодействует фашист в начале фильма, твердо знаешь – в конце сеанса обязательно погонит его Красная армия. А тут вот он разъяренный, тяжело дышит, а вокруг одни малыши, и то девчонки».
Вздох облегчения вырвался у всех, когда мы увидели, как, перемахнув через перила террасы, начальник пионерского лагеря бросился наперерез пленному. На середине площадки они встретились. Наш начальник, недавно вернувшийся с фронта, был в полувоенной форме, подпоясан офицерским ремнем, скрестив руки на груди, внимательно слушал пленного, а тот, задыхаясь от негодования, что-то говорил и говорил.
А после ужина, на вечерней линейке, нам сказали: «Кидаться камнями не надо». И сразу стало понятно, почему кузнецы-немцы так недружелюбно на нас поглядывали.
Примерно через неделю к избушке, в которой жили женщины из Германии, подъехала старенькая полуторка. Радостные, сияющие, счастливые женщины стали выносить связанные в узлы свои вещи и грузить их в автомашину. Срок пребывания их в СССР закончился, они уезжали к себе на родину. Мы, пионеры, столпившись, стояли рядом и наблюдали. Женщины старались на нас не обращать внимания, наверное, побаиваясь, а вдруг начнут камнями кидаться. Погрузив вещи, они сами разместились в кузове, оставив дверь в свою избушку открытой настежь. Шофер, встав на крыло, проверил, хорошо ли разместились пассажиры, сел в кабину, захлопнул дверцу, и полуторка тронулась с места. Мы замахали вслед руками. Женщины, увидев, что пионеры-то не держали «камня за пазухой», дружно, как по команде, встали в кузове во весь рост и стали махать в ответ руками и платками. Они посылали нам знаки прощанья до тех пор, пока полуторка не выехала за пределы села и не скрылась за поворотом…
***
Это лишь краткие выписки из нескольких рассказов рукописи 7-й книги «Годы, опаленные войной». Все предыдущие шесть книг этой серии, изданные в Челябинске, содержат воспоминания участников Великой Отечественной войны, представителей различных родов войск, различных сражений, в разные периоды войны. Все их воспоминания были собраны «детьми войны» целенаправленно, для противостояния участившимся в 90-е годы в средствах массовой информации случаям фальсификации событий войны и повседневной жизни солдат и командиров. Седьмой книгой планировалось завершить серию книг «Годы, опаленные войной», рассказами о «детях войны», а также пополнить копилку памяти о периоде военного времени рассказами о событиях, зафиксированных глазами детей и подростков.
Издать седьмую книгу не удалось из-за трудностей с финансированием типографских расходов. Но многие рассказы, вошедшие в 7-ю книгу, остаются в подшивках газет: «Ветеран», «Ветеранский вестник», «Танкоград», «Команда», «Голос строителя» и др. Любознательные краеведы и историки, интересующиеся этой темой, легко найдут их. Поэтому можно надеяться на то, что «белым пятном» в истории «дети войны» не останутся.
Лев ПОПОВ – член Союза краеведов России, член челябинской организации «Память сердца. Дети погибших защитников Отечества»
