| [img=-21824] |
– Чувство юмора спасает… Мы и на войне поддерживали друг друга шутками. Регулировщиц на Ладоге называли богинями. А как мы были одеты? Ватные брюки, телогрейка, сверху полушубок, потом маскхалат. Да еще ремнем подпоясаны. «Какая ты богиня? – подначивала одна девчонка другую. – Нос красный, как свекла, раздутый, губы толстые, лицо замороженное. Черти, наверное, и те краше.
На Ладоге меня избрали комсоргом батальона. Ездила в осажденный город за членскими билетами, проводила собрания, выпускала боевой листок. И обходила посты на замерзшей Ладоге.
Девчонки стояли вдоль всей трассы, как столбики. Сто метров друг от друга. Указывали дорогу, подкладывали бревна под машины. Командиры частей сверяли свои данные с нашими секретными картами – некоторые мы сами и перерисовывали. А фашисты летали над нами. И при обстреле мы просто падали. Куда ж денешься на голом льду? Хорошо помню бреющий полет наглого немца. Представляете, стреляет и хохочет… Старшина кричит: «Разбегайтесь!» К счастью, наши все-таки подбили гада…
В Ленинград в основном везли муку – прямо к хлебозаводу. За рулем полуторок часто сидели вчерашние школьники. Один парень вез шесть мешков, но машина сломалась – не заводится. И он расплакался, как ребенок. Порой дети так не рыдали…
Мне никогда не забыть стеклянный взгляд пятилетнего Ванечки, на глазах которого немцы повесили мать. Не уходит из памяти и истерзанное тело безымянного солдата. Руки, ноги связаны, во рту – кляп, а на спине вырезанная звезда посыпана солью. А сколько трупов лежало без конечностей! Чтобы выжить, люди ели… людей.
На Ладоге как зеницу ока берегли «подающий механизм» – ложку. Потеряешь – другую не дадут. Поэтому хранили в сапоге.
Простоять на морозе можно было и пять часов подряд, и сутки. Притом что выдавали девчонкам обычные кожаные сапоги. А портянки они наматывать не умели. Мне повезло, каждый день мы получали «наркомовские» сто грамм, я сливала их во фляжку. А потом выменяла ценную жидкость на подшлемник и сшила из него носки.
Спали регулировщицы тут же, на льду. Это потом уже нам соорудили «домики», поставив на большие сани палатку.
Однажды водитель привез с берега «блондинку» (так мы называли пшенную кашу). Видит: под санями трещина расходится. Он как заорет: «Черти! Вы сейчас утонете!» Девчонки выскочили как ошпаренные… Я сама бывала на волосок от смерти. Как-то приехала на Васильевский остров, села в десятый трамвай. Но началась воздушная тревога. Блокадный метроном уже отстукивал зловещее аллегро… Вдруг какой-то морячок… выскочил как черт из табакерки, схватил меня за шкирятник – и в парадную. В следующую минуту в трамвай влетел снаряд…
Холод, голод. И хронический недосып, который на морозе при минимуме еды переносился совсем тяжело. Не поверите, засыпали стоя у стенки, на ходу. Однажды привезли к нам артистов. Хор выводит «Соловьи, соловьи, не тревожьте солдат…». В унисон чирикают воробьи. Начинается капель… После концерта подруга спрашивает: «Ну, как я пела?» – «Валюш, я проспала». Она так обиделась!..
До полного освобождения Ленинграда от блокады оставалось 12 месяцев, но 18 января 1943-го кольцо было прорвано. В том же году меня наградили медалью «За оборону Ленинграда». Вручили, правда, не сразу. Когда всех построили, выяснилось, что моей фамилии в списке нет. «А на тебя металла не хватило», – зло пошутила та самая артистка Валя. Слезы так и брызнули из глаз…
Мирная жизнь моя умещается в нескольких строках. Вернулись из Германии угнанные немцами младшая сестра и мама. Тяжело заболев в дороге, сестра вскоре умерла. Мама дождалась отдельной квартиры, побежала смотреть кухню и на следующий день отошла в мир иной. А я устроилась на завод «Красный химик», встретила там свою судьбу.
Несколько лет назад именно Вера Рогова стала прототипом памятника регулировщице на первом километре Дороги жизни. Вот там-то она – настоящая богиня! Без шуток. Сегодня Вера Ивановна рассказывает о войне правнуку. И не перестает удивляться: ни разу за 70 с лишним лет Ладога не замерзла так, чтобы по льду могли передвигаться тяжело груженные машины.
