На видео, снятом местными жителями, видно, что у самолета перед падением загорелся один из двигателей.
Ил-112В – первый военно-транспортный самолет, разработанный в России «с нуля» в постсоветский период. Он должен был заменить устаревающий парк Ан-24 и Ан-26 и разрабатывался для перевозки вооружения, военной техники, грузов и личного состава. Несколько дней назад экземпляр самолета прилетел с воронежского завода в Подмосковье для участия в форуме «Армия-2021».
Что могло стать причиной катастрофы? Авиационный эксперт Вадим Лукашевич о том, что такое Ил-112В, и возможных причинах падения.
– Если вкратце, Ил-112В создается на замену старого, очень хорошего, надежного самолета Ан-26, который летает уже более полувека, фактически это мой ровесник. Но какой бы он ни был хороший, в ближайшие год-два все эти самолеты должны будут выведены из эксплуатации по причине полного расходования ресурса, который уже не будет продлеваться. Именно поэтому на замену нужен военно-транспортный самолет такого же класса. Им и стал Ил-112В, пишет сайт «Настоящее время».
Ил-112В спроектирован очень неудачно. Когда он полетел, выяснилось, что он перетяжелен: по разным источникам назывались разные цифры: от 2 до 5 тонн. Это сопоставимо фактически с его максимальной коммерческой нагрузкой. Это как раз говорит о том, что весовое проектирование, культура веса в КБ практически потеряна. «Ильюшинцы» (сотрудники КБ Ильюшина. – Ред.) сами признавались, что, как они говорят, набрали молодых специалистов – вот они и напроектировали. Это свидетельствует о разрыве поколений в КБ Ильюшина и о потере того, что называется конструкторская школа, культура проектирования, приемы проектирования. Почерк фирмы фактически там утерян.
Поэтому они еще могут проектировать самолеты, но вот создать хороший самолет – это пока, получается, проблема. Я скажу сразу, что убрать, допустим, эти 3 тонны с каркаса самолета такой размерности – это архисложная задача даже для опытных конструкторов. То есть когда у тебя взлетная масса 250 тонн, то 3 тонны убрать можно. Но когда у тебя взлетная масса 15–20 тонн – это очень тяжело. Поэтому заказчик сразу высказал свое неодобрение, сказал, мягко говоря, что такой самолет его не устраивает, соответственно, потребовались доработки. Как сказал вице-премьер Юрий Борисов, курирующий оборонку, «постепенно проблемы самолета решаются».
Возникает резонный вопрос: а могут ли эти проблемы конструкции самолета в принципе быть решены? У меня, честно говоря, есть в этом большое сомнение. Я опираюсь на свой конструкторский опыт и понимаю, что снять 3 тонны веса – это очень сложно, это фактически нужно перепроектировать самолет, его отдельные агрегаты. Где-то надо заменять конституционные материалы, принимать какие-то другие конструктивные решения. То есть это непросто.
Короче говоря, вот был создан первый опытный образец, который начал испытание. Понятно, что на первом образце, как правило, всегда вылезают всякие ошибки, просчеты, недостатки конструкции, ошибки проектирования. Как правило, у таких самолетов еще и не всегда комплектное оборудование и так далее. Но тем не менее, в общем-то, он начал летать. И вот он разбился.
Такая катастрофа – это, конечно, плохо в том смысле, что потеря опытного самолета на начальном этапе всегда ведет к удлинению и усложнению этапа испытаний. Во-вторых, потерян экипаж. Это опытный экипаж летчиков-испытателей, поэтому здесь тоже возникают проблемы.
Что можно сказать сейчас о причинах? Их должно установить расследование. То, что мы видели на видео, – это пожар правого двигателя, причем горело очень хорошо. Видно, что это горел разливающийся керосин, то есть пожар дошел до топливных магистралей. То есть это, в общем-то, не совсем пожар двигателя, это уже пожар топлива на борту. Когда возникает такой пожар, когда он развивается, по идее, должна была сработать система пожаротушения, которая есть на каждом двигателе. То ли она не сработала, то ли ее не включили, то ли ее эффективности оказалось недостаточно для локализации и тушения этого пожара – это, опять же, надо разбираться.
Что мы видим дальше: самолет начал заваливаться на правое крыло и упал. У него не отвалился ни двигатель, ни крыло, он упал в нормальной конфигурации. Но видно, что, в общем-то, он был неуправляем. Почему? Это тоже вопрос, потому что двухдвигательные самолеты должны нормально садиться на одном двигателе. Ему не хватило высоты, была маленькая скорость, возникли какие-то еще проблемы? Пожар мог повредить какие-то коммуникации, опять же, надо все это выяснять.
Следственный комитет уже поспешил, уже прошла информация, что могла быть ошибка пилотирования. У нас «хорошая» такая «традиция» все вешать на погибший экипаж, но надо понимать, что здесь экипаж – это летчики-испытатели. Во-вторых, если мы говорим об ошибке пилотирования, надо, во-первых, понимать: а было ли возможно пилотирование? Если самолет потерял управляемость и падал уже неуправляемым, то тогда какой смысл в какой-то ошибке пилотирования, если пилотировать было уже невозможно?
Поэтому сейчас, с моей точки зрения, можно только исключить одну причину катастрофы – погодные условия. А все остальное: техническая неисправность, ошибка пилотирования – тут надо все очень внимательно смотреть. Потому что понятно, что это не летчики зажгли двигатель, а первопричина случившегося все-таки была техническая – пожар двигателя. А вот почему это произошло – надо разбираться, а потом уже доходить до летчиков: была ли у них возможность вообще пилотировать, была ли какая-то ошибка, насколько они могли вообще бороться за машину в этой ситуации.
К сожалению, экспериментальные опытные образцы потому и опытные, что создаются для испытаний. К сожалению, в ходе этих испытаний иногда машины теряются, иногда это приводит к гибели летчиков. Можно привести в пример, допустим, Ан-70, когда был потерян опытный экземпляр с экипажем. На моей памяти в КБ Сухого то же самое было: как правило, отработка любого самолета фирмы приводила к человеческим жертвам и потерям летных изделий.
Поэтому возникает вопрос: насколько вообще было оправданно перегонять такой самолет, который еще не закончил испытания, в Москву для показа на военной выставке. Он в Кубинку перелетел с заводского аэродрома и здесь проводил полеты, которые наверняка тоже шли в зачет испытаний. Первый образец, как правило, – это в общем-то машина, которая просто должна подтвердить способность летать. Потом возникают последующие опытные образцы: вот, допустим, у Су-57 порядка 4–5 машин проводили испытания. И потом уже идут какие-то специальные виды испытаний.
Поэтому потеря этой машины, а это первая машина, – я считаю, это плохо, это существенно плохо. Потому что это, во-первых, сейчас нужно понять, что произошло. Может быть, нужны будут какие-то доработки. Но в любом случае программа испытаний уже остановлена или сильно замедлена. Ну и конечно, человеческие жертвы – это всегда трагически, это всегда печально.
Тот факт, что Следственный комитет уже вешает на летчиков каких-то собак, с моей точки зрения, это неправильно. Как вообще можно об этом говорить, если ты еще черные ящики не нашел, не расшифровал? О чем можно говорить, почему у тебя сейчас сразу виноваты пилоты?
В «Ростехе», если я не ошибаюсь, заявили, что пилоты уводили самолет от столкновения с деревней. У нас всегда героические летчики неуправляемую машину уводят от жилых построек. В данном случае видно, что развивается пожар и самолет начинает просто заваливаться. Никаких маневров не совершает, он просто продолжает прямолинейный полет и начинает заваливаться на правое горящее крыло. Поэтому говорить о том, что они что-то там уводили, я бы, по крайней мере, не стал.
Задача летчика вообще в этой ситуации какая? Первая задача – это максимально попытаться сохранить машину. Возникли в полете неполадки у испытательного образца – и летчик-испытатель, первое, что он должен сделать, – привезти эту машину на аэродром. Привезти конструктору эту проблему: какой был отказ, какая неполадка, какой сбой, чтобы конструктор мог разобраться. Вторая задача летчика – выжить. А вот эти вот мантры, все эти героические сказки, эпос, с моей точки зрения, они вообще здесь ни при чем.
