Они спрашивали, сколько мы зарабатываем, что едим на завтрак и на ужин, есть ли у нас собственные автомобили, с каких лет в Советском Союзе дети ходят в школу. И каждый вопрос с эдакой подковыркой.
И вот тогда-то один бойкий корреспондент какой-то буржуазной газеты очень любезно спросил меня:
– Не могли бы вы, господин Чикирев, сказать, какой день был самым замечательным в вашей жизни?
«Какой подвох в этом вопросе? Что он от меня хочет?» – старался угадать я и ответил то, что думал, в чем убежден до сих пор:
– Тот день, когда я научился делать полезные вещи.
Лицо корреспондента выразило удивление. То ли переводчик неточно передать мою мысль, то ли репортер не понял. Он переспросил.
– Тот день, когда я стал рабочим, – подтвердил я.
Корреспондент разочаровался.
Да это и понятно. В капиталистических странах рабочий человек – это неудачник, который не научился «делать» деньги более легким путем. Видя, что журналист разочарован моим ответом, я подтвердил:
– Да, я человек рабочий!
«Пусть, – думаю, – позлится, не удастся тебе на мне заработать. Не возьмет у тебя хозяин статью о человеке, который гордится своим рабочим званием».
Австрия, окраина Вены. Завод мостовых конструкций. Я стою на возвышении посреди огромного сварочного цеха. Под самые стеклянные своды поднимаются стальные конструкции будущих мостов. То где-то в вышине, то справа, то слева с шипением вспыхивают огоньки, озаряя сине-зеленоватым цветом окруживших меня людей.
Люди внимательно слушают меня. Я рассказываю о своем заводе, о товарищах, о своей работе и учебе.
Сказав несколько фраз, я замолкаю и жду, когда переводчик переведет их. В эти минуты очень неловко. Я оглядываюсь… Ободряюще покачивает головой академик Амбарцумян, улыбается женщина – профессор из Ашхабада. Чувствуешь себя уверенней: за спиной свои, родные советские люди.
А впереди, справа и слева, настороженная и незнакомая толпа. Некоторые улыбаются, на лицах других написано любопытство, третьи посматривают несмешливо.
Я рассказываю о заботе, которой у нас окружена молодежь, о том, что все молодые рабочие моей бригады учатся, что большинство из них, закончив среднюю школу, собираются учиться на инженеров.
Те, кто улыбался, улыбаются еще приветливей, радостней, с какой-то надеждой. Те, кого к трибуне привело простое любопытство, уже не могут быть бесстрастными слушателями. Другая половина начинает переглядываться, а затем вместе со скептиками и недоброжелателями сдержанно молчит.
И вдруг слышится несколько выкриков. Нет, это не добрые реплики. Я не знаю языка, но одно слово мне знакомо: «пропаганда». Надо мной наклоняется переводчик.
– Они кричат: «Это пропаганда!», «Он не рабочий!», «Хотелось бы посмотреть его за станком!» – шепчет он мне.
Я, высоко подняв над толпой руки, как умел, сказал по-немецки:
– Их бин арбайт. Дер Хельф.
Толпа приглушенно зашумела. Одни, я это прекрасно видел, поверили мне, другие посмотрели на меня еще враждебнее.
После митинга, который происходил в сварочном цехе, управляющий повел нашу делегацию показывать завод. За нами толпой шли рабочие. Несколько пареньков, светловолосая девушка и двое пожилых рабочих старались идти рядом со мной. Я чувствовал, что они хотят со мной заговорить, но не знают русского языка. И я бы тоже с удовольствием поговорил с ними, но и в моем запасе было не больше двух десятков немецкий слов…
Когда в нашем цехе стало известно о моей поездке за границу, ребята, не скрывая, мне завидовали: «Счастливый ты, Николай, – говорили они. – Увидишь сколько! Смотри, покажи там класс. Пусть знают наших!»
«Вот тебе и показал! – подумал я, входя в механический цех. – Даже не поверили, что я рабочий! Нет, я им все-таки покажу класс!»
Мы остановились около одного из станков. Когда управляющий заводом на секунду умолк, я сказал переводчику:
– Переведите: «Некоторые рабочие просили, чтобы я стал к станку. Я хочу это сделать».
Переводчик перевел. В толпе заволновались. Вперед протиснулись фоторепортеры. В глаза ударили ослепительные вспышки.
У станка незнакомой мне конструкции стоял пожилой рабочий в синем комбинезоне с множеством карманов и кармашков. Я протянул руку. Рабочий засуетился и поспешно дал мне валик, деталь, которую он обрабатывал. Я заглянул, каким резцом работает австриец, и покачал головой. Резец был проходной, которым я обычно не пользовался. Резьбовых резцов у меня с собой не было, и я на секунду растерялся. Австриец жестом показал на тумбочку. Я заглянул туда, но и там были только проходные резцы. Я показал австрийцу на резец. Он кивнул на станок. «Придется резец переточить», – решил я и принялся за работу. И тут радостная мысль охватила меня: «Ведь мы поняли друг друга без переводчика. Вот он, настоящий общий рабочий язык!»
Укрепив заточенный резец, я спросил:
– Какая норма?
Слово «норма» австрийцу, видимо, было понятно, и он ответил по-немецки:
– Двадцать пять минут
Я тоже понял.
В руках управляющего заводом блеснул секундомер: «Засекай время, засекай! – со злостью подумал я. – Речи, может, я и не умею произносить, но у станка в грязь лицом не ударю!»
Я включил станок. Когда станок набрал обороты, до меня донеслись слова австрийского рабочего:
– Стоп. Сто двадцать!
Я понял это без переводчика и подумал: «Черта с два «стоп»!
Станок бесшумно набирал обороты. Пятьсот… Семьсот… Гул станка сливался с нарастающим гулом толпы. И вдруг по радио объявили: «Русский токарь ведет обработку при семистах оборотах!»
Бесконечно вспыхивают лампы фоторепортеров.
«Семьсот, говорите! Вот вам!»
Станок напряженно вздрагивает, и последняя стружка летит при тысяче оборотах.
По радио объявляют: «Русский токарь обработал деталь за две с половиной минуты».
Я отошел от станка и стряхнул с рук мелкую стружку. Ко мне подошел управляющий, протянул руку и, не скажу, чтобы с большим энтузиазмом, сказал:
– Поздравляю. Вы хоть и молодой, но очень способный рабочий. Это чудо.
Я заметил, как укоряющий взгляд управляющего скользнул по лицу хозяина станка.
Но австрийский рабочий, не скрывая своего восторга, своей искренней доброжелательности, с протянутыми руками шел мне навстречу. Крепко пожимая мои руки, он несколько раз повторил понятные мне слова:
– Гут! Гут Арбайт!
Ко мне тянулись еще десятки рук. Мне улыбалась голубоглазая девушка, которая сопровождала нас во время экскурсии по заводу, ее спутники, молоденькие пареньки, старые рабочие и, возможно, даже те, кто бросал недружелюбные реплики.
Я был счастлив. Вечен и нерушим лозунг: «Пролетарии всех стран, соединяйтесь!» Вот они, дружеские рабочие руки! Руки, которые переделают, перевернут весь мир!
Никлай Чикирев
«Как я стал рабочим».
Изд-во «Молодая гвардия», 1957 г.
